Я, кажется, уже упоминал о том, что нынешняя российская демократия это нечто вроде незаконнорожденного дитяти, а может быть, и круглая сирота без отца, без матери. (Хотя этого, как известно, и не может быть.) Она пришла на клич Горбачева и других.
Демократическая государственность всегда возникала снизу вверх: из общества, для этого созревшего, шли требования наверх — к государственным структурам, чтобы они не особенно-то мешкая тоже демократизировались.
У нас — как всегда — всё наоборот: демократию со своих верхов провозгласил Горбачев, Генеральный секретарь Коммунистической партии: с такого-то числа — мы государство новое и демократическое!
Далеко не все как следует расслышали этот клич, а из тех, кто расслышал, одни пожали плечами, другие горько или иронически улыбнулись: «Посмотрим…»
Нынче смотрим. И переживаем.
В истории России, не считая времен древнего Новгорода, подобный клич раздается второй раз — впервые он прозвучал в 1917 году от Временного правительства. Чем тогда этот призыв кончился — известно. Чем кончится нынче — неизвестно самому Господу Богу. Обещаниям, которые в неимоверном количестве даются на этот счёт каждым, кто оказался у власти — и кто, к собственному великому сожалению, не оказался, — грош цена, возражения, которые, опять же, облечены в форму обещаний, и медного гроша не стоят.
В том-то и дело, что и Ельцин, и Зюганов — воспитанники одной, коммунистической, школы, которая научила их, ничем не стесняясь, давать обещания, исходя даже и не из сегодняшней реальной действительности, а из некоего благополучного завтра, вполне обеспеченного всей и всяческой справедливостью.
Нынешних коммунистов своими руками создал Ельцин, поскольку в стране до крайности неблагополучно, а это и есть среда обитания коммунистов. В странах благополучных такому коммунизму нынче делать нечего, разве что раскладывать собственные никому не интересные пасьянсы.
И не так уж плоха для Ельцина оппозиция коммунистическая: прошлое, причем совсем недавнее, тяготеет над этой партией — а над Ельциным-то оно будто и вовсе не тяготеет, полностью освободился.
Гораздо опаснее была бы для него умная оппозиция демократическая, возглавляемая авторитетным лидером. Но таковой нет и таковых нет. И не предвидится в скором времени. Есть два демократа (по их собственному мнению). Жириновский, который не на барахолке, а в Думе с большой сноровкой таскает женщин за волосы и без конца выпендривается на ТВ (это стало его специальностью). Правительству же он предлагает (в печати) заимствовать опыт мафии, создание мафиозной братвы из кабинета министров («Известия»).
Второй — это Явлинский. Этот говорит так, что понять невозможно: всё тонет в некой глубине, а на поверхности остаются одни только амбиции.
Молодые внедумские демократические организации как-то уж очень быстро сникли, постарели, вспоминают свою такую недавнюю, так много обещавшую молодость и не находят своего места в современном обществе. Их довольно много, и по сю пору много там и беспартийных демократов, но всё как-то получается, что напрасно, безрезультатно.
Организации эти раздроблены, создать единую политическую партию (подобную коммунистической?) они совершенно не в силах. Коммунисты из такой неприметной фигуры, как Зюганов, сумели сделать лидера, а демократы, при том, что таковыми являются и Солженицын, и Ковалев, а еще недавно в живых были Сахаров и Адамович, никакого лидерства создать не смогли, и нынче для Ельцина что демократические партии есть, что их нет — всё равно. Тем более, что Ельцин сам себя нередко объявляет первостатейным демократом (правда, чем дальше, тем всё реже и реже).
* * *
Вспоминаю Андрея Дмитриевича Сахарова.
На совещаниях неофициального Президентского совета, которые довольно часто собирал Горбачев, Андрей Дмитриевич брал первое слово и монотонным голосом зачитывал свою очередную политическую декларацию. Декларация была умной, весь вопрос был в том, кто и как её стал бы осуществлять.
На съездах народных депутатов Сахаров, случалось, выступал пять и более раз в день и тем самым вызывал к себе неприязнь едва ли не большинства депутатов.
Другое дело — дела конкретные.
Когда «Новый мир» пробивал через цензуру публикацию по Чернобыльской аварии, Сахаров очень помог нам в этом деле, может быть, его помощь была решающей. Цензура к тому времени ещё была в силе, хотя Главлит, чувствуя шаткость своего положения, многие вопросы передавал под контроль соответствующих министерств. Таких министерств, которым рукопись Г. Медведева о Чернобыле оказалась подконтрольной, было шесть. Мы долго думали, как быть, и придумали: разослали рукопись в копиях всем шестерым министрам, с тем, чтобы они прислали в редакцию свои соображения. Все шестеро такие соображения прислали, обосновав в них, почему и отчего рукопись печатать нельзя — неплохо было бы её вообще уничтожить. Тогда я позвонил каждому из них и сказал, что рукопись мы можем и не печатать, а вот их ответы на наш запрос напечатаем обязательно. Из этих ответов читателям будет совершенно ясно содержание рукописи, но ответы эти цензуре уже не подлежат: переписка редакции не цензуруется, она не может быть секретной. И значит, так: если из министерств не будет откликов в течение десяти дней, мы печатаем рукопись Медведева, если же ответы будут, мы печатаем их в «натуре», безо всякой правки и сокращений, — это будет очень интересное чтение. Когда мы спустя оговоренный срок напечатали рукопись Медведева с обстоятельным предисловием Сахарова и с кратким моим, все, как один, министры промолчали. Через некоторое время книга Медведева была признана в США лучшей книгой года.
За время сотрудничества с Сахаровым он поразил меня своей простотой, своей высочайшей интеллигентностью, которая ничем себя не выдает, но чувствуется на каждом шагу. Хоть бы словом дал почувствовать, что он великий ученый (в тридцать два года уже стал академиком Академии наук СССР), лауреат Нобелевской премии мира, трижды Герой Социалистического Труда и т. д., и т. д.
Нет, большего демократа, чем Андрей Дмитриевич, я в жизни своей не встречал; узнав его, я получил новые понятия о демократизме. Слишком, слишком поздно.
Сергей Адамович Ковалев — противник войны в Чечне, причём — с самого её начала. Не только коммунисты, но и большинство демократов его не слушали, ждали каких-то приемлемых для России условий мира с Чечней. Неужели не понятно, что в таких войнах «приемлемых» условий не может быть, а единственная мудрость заключается в том, чтобы идти на условия неприемлемые и как можно раньше? Когда неприемлемость ещё не возросла до невероятных размеров?
Удивительно, что это понял военный человек, генерал Лебедь, а наше штатское и куда как миролюбивое правительство, заседая по этому поводу в бесчисленных комитетах и комиссиях, создавая на месте событий некое подобие национального правительства (для того, чтобы позже его предать?), теряя в этой войне десятки тысяч жизней, расходуя на войну столько денег, что ими легко было бы покрыть все невыплаты по Приморскому краю, да и не только по Приморскому, так и не смогло себя переломить! Амбиция?
При наличии выдающихся личностей демократов нет у нас демократов-государственников. В этом смысле коммунисты дают демократам сто очков вперёд. Они-то умеют из совершенно безликого Зюганова сделать вождя. Они умеют из полудикаря сделать вождя индейского племени — имею в виду Анпилова. Они умеют составить некое закрытое от посторонних глаз руководство, мозговой центр своей партии. Они умеют в борьбе за власть идти на такие компромиссы (правда, ложные), какие демократам и не снились. Вот они уже — не моргнув глазом — и со свечами стоят в церквах, которые они же в свое время превратили в склады, они умеют прибрать к рукам националистов, хотя год-два тому назад отвергали всякое сотрудничество с ними как нечто совершенно неприемлемое для ленинцев. В самом деле, Ленин на каждом шагу обрушивался на «великорусских» патриотов, собственно, с ними в первую очередь он и вёл четырехлетнюю Гражданскую войну. И вот ещё какое дело: демократия не может принять подобных способов борьбы за власть, но наступает время, когда только эти, неприемлемые, способы дают реальный результат. И коммунисты именно в этот угол и стараются загнать демократию, когда демократам будет нельзя ничего, а им, коммунистам, всё и вся можно и нужно. Чего только не сделаешь ради блага трудящихся! Всё сделаешь, даже если придется уничтожать самих трудящихся.
Такова наша действительность, таков уже неизвестно какой по счету переходный период, на этот раз переходный от социализма к капитализму, небывалый в истории, причём в стране с небывалой историей — в России.
* * *
Почему-то нашу российскую исключительную историю мы то и дело ставим себе в заслугу — надо же, какие мы особенные! Ну а если представить себе весь земной шар Россией — вот уж страшно! А ведь мы на такое положение претендовали и всерьёз — кто намеревался устроить коммунизм во всем мире? Кроме нас, никому в голову не пришло, разве что Карлу Марксу, — так он был одиночкой, а не нацией, не страной и не государством.
