В целом техника и люди, общая атмосфера разительно отличались от того, что мы видели на своей кафедре в МВТУ.
Так выглядел процесс создания новой техники глазами студента–дипломника. «Господин студент», как меня называл один развязный капитан, разрабатывал свою версию системы управления стрельбой. Мне пришлось восполнить многие пробелы в учебном плане предыдущих лет, например, впервые взять в руки учебник по теории автоматического регулирования. По собственной инициативе я собрал схему из модульных электронных блоков аналоговой вычислительной машины, и лишь недостаток времени не позволил мне провести математическое моделирование своей системы. В те времена такой подход был самым современным, почти state?of?the art (на уровне искусства). Приходилось все шесть дней в неделю проводить на работе, самому планировать свое время, стараясь не выбиться из собственного плана–графика. Дипломный проект был представлен к защите вовремя, в конце февраля 1956 года, и оценен на «отлично». Мне вручили красный диплом об окончании высшей школы, который, как предполагалось, давал определенные привилегии. Однако еще до защиты произошли события, которые кардинально повлияли на мою дальнейшую судьбу.
Началось с того, что доцент нашей кафедры, В. А. Казаков, читавший нам скучные лекции о каких?то допотопных приборах, предложил мне остаться в МВТУ и работать начальником учебной лаборатории. Не раздумывая, вежливо, но твердо, я ответил, что хотел бы сначала поработать в промышленности, там, где создается новая техника. Доцент ничего не сказал, но, как вскоре выяснилось, решил мне «помочь» попасть в эту самую промышленность. К великому моему удивлению, почти шоку, комиссия (с участием кадровиков из разных министерств и предприятий), которая распределяла нас на работу, предложила мне место инженера на серийном заводе, предоставив на выбор Сталинград или Ижевск. Представители Средмаша (Министерства атомной промышленности) попробовали вмешаться, но наш мрачный декан с кафедры часовых механизмов, И. П. Кунаев, известный работами по взрывателям, сказал, что такой специалист им не нужен. Я твердо отказался от такого распределения, расценив его как произвол, как гнусную месть. Всех моих сокурсников направляли по месту жительства, практически везде имелись оборонные предприятия. Существовало правило, согласно которому выбор предоставлялся в порядке, соответствующем среднему баллу за все сданные экзамены; моя фамилия стояла одной из первых в этом списке. А меня пытались загнать за можай. За что?
Ну как не верить после этого в судьбу? Не будь того «карательного» распределения, меня, как всех остальных моих товарищей, направили бы в один из КБ или НИИ управления стрельбой по движущимся целям. Это, должно быть, стали бы совсем другие цели, события и свершения.
Теперь мне кажется даже странным, что никаких репрессий и давления, например через комсомол, за мой отказ не последовало. Может быть, повлиял XX съезд КПСС, состоявшийся как раз в это время и существенно изменивший ход жизни всей страны.
После получения диплома надо было искать пути, как перераспределиться, естественно, поближе к дому. Помог отец, у которого было много друзей и приятелей. Наш сосед, В. М. Пикалкин, тоже доцент Лестеха, был родственником Л. А. Гришина (вскоре Л. А. Гришин стал заместителем министра. К несчастью, он погиб осенью 1960 года во время печально известной катастрофы со взрывом ракеты на стартовом столе), который тогда заведовал кадрами в Министерстве оборонной промышленности (МОП). В обмен на формальный нагоняй за нарушение социалистических заповедей он предложил мне на выбор НИИ-58, к Грабину, или НИИ-88. Без колебаний я назвал последний. В середине марта мне вручили «путевку в жизнь» — направление в НИИ-88, в родные Подлипки.
Заполнив анкету в отделе кадров и получив команду ждать оформления, я купил путевку в подмосковный дом отдыха и уехал туда на две недели. После возвращения, в начале апреля, в Подлипки стало ясно, что почти все готово к следующему жизненному этапу — вступлению в ракетную технику, которая совсем скоро стала ракетно–космической.
1.3 В КБ к Королёву
До сих пор хорошо помню пасмурный день 10 апреля 1956 года, когда, пройдя главную проходную НИИ-88, я оказался у небольшого серого здания. Там, на втором этаже, находилась приемная Главного конструктора ОКБ-1 Сергея Павловича Королёва.
Сорок лет спустя, в самом конце XX века, энтузиаст космической летописи В. И. Филимонов выпустил специальный календарь, в котором приведены даты рождения всех космонавтов и ведущих специалистов РКТ. По странной ошибке, вдобавок к 7 января, дню православного Рождества, там указана еще одна дата моего рождения — 10 апреля, которую я стал называть своими профессиональными именинами.
В те годы в НИИ-88 все было очень секретным. Для того чтобы что?то узнать о расстановке сил в огромном институте, я обратился к нашему строительскому соседу, Н. А. Грибоедову, отец которого тоже преподавал в Лестехе и часто играл с моим отцом в преферанс — еще одну игру для тренировки мозгов, популярную в те времена даже среди нас, студентов. Младшему Грибоедову не было и сорока, но он принадлежал к поколению победителей, успев поработать в эвакуации на оборонном заводе где?то на Урале. В НИИ-88, где его считали ветераном, он возглавлял профком института. Когда я зашел к нему в кабинет, он позвонил кому?то по телефону и стал называть институтские КБ по номерам: ОКБ-1, ОКБ-2… и так — до целого десятка, нахваливая каждый из них. Не понимая тогда особой разницы, я настоял именно на ОКБ-1.
Обычно Королёв сам принимал молодых специалистов и распределял их по отделам. Во что это порой выливалось, можно судить по истории, которая произошла год спустя с моим приятелем Юрием Жуком. Один из заместителей Главного направил его сначала к нам в отдел. Вернувшись из командировки, Сергей Павлович вызвал молодых специалистов к себе: вошли двое. Держа приемную записку, Главный прочитал: «Жук… Ты Жук?» — спросил он первого. «Нет», — ответил тот. «Оба вы жуки, — сказал Королёв, — пойдете проектировать космические аппараты, сейчас вы там нужнее».
Тогда, в те апрельские дни, я не оказался таким удачливым, как Жук. Ни Главного, ни его заместителей в мой первый день на предприятии не оказалось, никто не знал, где все руководство и когда оно появится. Только много лет спустя после смерти Королёва мне удалось выяснить, что тогда он докладывал в Академии наук о высотных пусках геофизических ракет. С Г. П. Желобаевым — специальным помощником, который отвечал, помнится, за сохранение секретов в ОКБ-1 и, видимо, считал себя первым человеком после первого зама (недаром секретный отдел всегда имел номер «1»), мы дня два ходили по разным конструкторским отделам и секторам, пока не забрели к главному управленцу КБ Борису Евсеевичу Чертоку. После нескольких подобающих ситуации фраз он вдруг спросил, не мой ли родственник академик Сергей Сыромятников, известный в те годы теплотехник. «Нет», — ответил я. «Быть вам академиком», — последовала неожиданная реплика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
