– Да, бесперспективно.
– Не может быть.
– Может. Я жду здесь принца, а вы со своими поцелуями.
– Здесь нет никаких принцев. У нас же республика. Разве что только в музеях.
– Есть. Однажды он увёз меня на карете… скорой помощи.
– С чего ты решила, что он принц?
– Ровно в двенадцать он принёс мне в палату сок из тыквы.
– Сок из тыквы?
– Да, меня увезли ночью с аппендицитом, а утром он пришёл проведать. Ладно, шучу, не принц это был, а доктор. Ты мой единственный принц, и точка! – снова поцеловала меня в щёку Мэри. – И никаких запятых.
– Если считать, что запятая – это и есть вышедшая из себя точка. Чувствую, я так долго не протяну, устану от твоих упрёков.
– Всем хочется быть безупречными. Может, на колесе скатнёмся, – предложила Мэри, устремив свой взгляд к мерцавшему вечерней программой колесу обозрения.
– Легко, – согласился я, подшофе абсолютно забыв про свою боязнь высоты. – Только накинь сначала куртку, холодно уже.
Минут через двадцать нам уже оторвали корешки билетиков, и мы забрались в кабинку из стекла и металла.
– Хорошая конура и тёплая, – устроилась на пластиковом сидении Мэри.
– Ага, главное, отдельная, – начала кабинка медленно подниматься вверх.
* * *
Оттого, что штаны мои отсырели, через эту сырость внутрь меня стал проникать холод. Дрожь одиночества, темноты и уныния. Страх того самого вечера.
* * *
Поначалу я старался не смотреть вниз, всё больше на Мэри. Не давая покоя её губам.
– Я так ничего не увижу, Фолк.
– Увидишь, – впившись в её губы, молился я об одном: чтобы колесо скорее завершило свой порочный круг. Где-то на полпути колесо встало, будто в спицу ему кто-то вставил палку. Мы застряли, на самом верху, как выяснилось позже, из-за проблем с электричеством. В тот момент батарейки сели и у меня: я почувствовал полную беспомощность, потому что жутко боялся высоты, но не это было самое страшное, гораздо страшнее мне было признаться в этом девушке. Пришлось собрать всю свою волю, чтобы её хватило укрыть покрывалом невозмутимости не только меня, но и Марию. Некоторое время мы молчали, глядя вниз: Мария – на магму текущих по автостраде автомобилей, которые переговаривались красными угольками стоп-сигналов, я – на свои ладони, как будто читал молитву за внезапное приобретение мужества. Потом медленно перевёл глаза в темноту, за стеклом кабинки, там пылали звёзды. Я постарался всем своим сознанием вжиться в эту ночь, в эту темень, чтобы держаться как-то за неё, переводя взгляд всё ниже и ниже в сверкающую бездну города.
– Чёрт, думаю это надолго!
– Да не волнуйся, сейчас включат, поедем, – не верил я сам своим словам. – Просто они решили проверить высоту наших отношений, – пошутил дрожащими губами.
– Ты чего такой бледный? – посмотрела Мария на меня.
– Вижу печаль в твоих ресницах, – попытался я отвести от себя её внимание, прихватив ещё и своей её тёплую ладонь, которая, пожалуй, сейчас нужна была мне больше, чем ей. – В чём дело? – понимал я, что сейчас мне необходимо было потянуть время, отвлечься от высоты и для этого нести какую-нибудь чушь. Мария, будто сама услышала мои слова:
– Да так, влюбилась в одного и… застряла, – усмехнулась она.
– А он нет?
– Откуда вы знаете? – перешла она на «вы», добавляя театрального драматизма.
– У меня всегда так, поцелуешь и ходишь потом сам не свой.
– Много целуетесь?
– Нет, много хожу, – улыбнулся я. – У вас здесь не занято? – придвинулся я ближе к Марии.
– Нет, садитесь.
– Я не хочу садиться, предпочёл бы прилечь. В ваших глазах такая весна, – вцепился я глазами в зрачки Марии.
– Я не верю в случайности. Особенно в любовь с первого взгляда, – отвела она свои вновь за окно кабинки.
– Я обниму вас крепко? – приобнял я её.
– Звучит очень трогательно, – сжала теперь уже она мою ладонь.
– Я бы любил вас долго.
– Пахнет вечностью, – засмеялась она. Видно было, что её совсем не пугало забвение на высоте, а скорее – даже радовало.
– Я бы хотел вас ночью.
– А днём?
– Днём мне придётся много работать, чтобы ваш интерес ко мне не угасал.
– Я понимаю, вам хочется новизны в отношениях?
– Нет, не новизны, а гармонии.
– Для этого надо как можно меньше работать, и больше играть.
– Тогда, может, поиграем в слова? – предложил я, понимая что текущий диалог заходит в тупик.
– Может, сразу в предложения?
– Нет, именно в слова! Нам нужно найти ключевое слово, пароль, чтобы выбраться отсюда, – сочинял я на ходу новую игру. – Так что ваш ход, ходите.
– Было бы куда, – состряпала удивление на своём лице Мария. Так или иначе, все наши слова и мысли возвращали нас в реальность. А реальность была такова, что мы висели под звёздами уже два часа, и очень соскучились по Земле. – Хорошо, мой, так мой, – согласилась Мэри. – Вы знаете, кем были в прошлой жизни?
– Мне кажется, башней, – всё ещё терзала меня высота, – Эйфелевой.
– Значит, женщиной. На вас карабкались, вас покоряли, брали, любовались видами, – исчерпала она запас своего воображения.
– Да, помню, вы в ногах моих потом валялись, – нашёлся я.
– Значит, я была в прошлой Парижем.
Я засмеялся, и в этот момент кабинка качнулась и поползла медленно вниз.
– Я же говорил, нужно всего лишь произнести пароль.
– Париж! Я тебя люблю! – закричала Мэри и кинулась мне на шею.
5 час(ть)
Белый потолок, белые стены, какой-то человек в странной тельняшке с пуговицами протягивал мне пластиковый стакан с пивом:
– Выпей.
Я глотнул. Потом ещё и ещё, вообще я не большой любитель пива, но от него было не оторваться.
– Пиво?
– Да, здесь дают на ужин, у меня со вчерашнего дня осталось.
– Где это я?
– В лечебнице.
– Как я сюда попал?
– Тебе голову оторвало, её пришили. Но после операции стал неадекватным, и тебя положили сюда до восстановления стабильного психического состояния.
– Почему так душно?
– Тебе теперь всегда будет душно, видимо, в ходе операции зацепили душу.
– История болезни, сокращённо Ибо, – представился человек и протянул мне крупную ладонь. – А тебя зовут Фолк, я уже в курсе.
«Какое точное имя», – думал я глядя на Ибо. Человек История болезни был цвета зачитанной книги, большие руки, длинные сильные пальцы, веки его больших добрых глаз были щедро засажены ресницами, как будто их там кто-то усиленно выращивал, и когда он моргал, я видел, как захлопываются шторки объектива его взгляда на жизнь. Человек со встроенной фотокамерой. Длинные светлые слипшиеся волосы, острый, как чувство юмора, нос, алфавит зубов (когда он улыбался фарфоровым сервизом своего рта, буквой «Я», вперёд выдвигался клык, настолько эгоистично, словно все его реплики начинались с этого местоимения, и можно было его опускать в речи, позднее я понял, почему Ибо оказался здесь – он его опустил слишком низко) приятно сочетался с белизной света, человек слишком привязан к белому свету, чтобы не радоваться ему при встрече и не сожалеть, покидая его. Жизнь – это и есть то, чем он привязан, поэтому ей суждено обрываться.
– А зачем мне руки связали?
– Это смирительная рубашка, на всякий случай, они не знают, как ты себя поведёшь, когда прозреешь.
Никогда в жизни я не обнимал себя так крепко и так беспомощно. Я огляделся – в палате было шесть коек, так уж принято: людей считают по койкам. Ибо сидел на соседней и ласково наблюдал за мной.
– Ты давно здесь? – выжал я.
– Я бы сказал, частенько.
Чуть поодаль от него лежал другой пациент, руки его закинуты вверх и напряжены, как и всё тело, было впечатление, что он боролся с каким-то невидимым весом. Словно грузовик с широким бампером рта и безумными стеклянными глазочками двери, в которую лучше не звонить.
– Это человек-Охранник, на него упала штанга во время тренировки, при жиме лёжа. Теперь он под страхом, что так и не сможет отжать эту железяку, борется со всем миром. Пока никак не могут вывести из ступора, активизировать левое полушарие, чтобы он лучше шарил, так как у него полностью утратилась способность мыслить творчески, фантазия покинула его. Пока он способен только полушарить. Лучше его не трогать.
– Я так и понял. А это кто, рядом с ним, с мышью в руке?
– Человек-IT, Читер среди своих, съехал на компьютерных играх. Мышь – единственное его утешение. Она для него всё: папа, мама, женщина, работа, учёба, любовь, боль, отчаяние, поражение, счастье.
Когда у него приступы, он выжимает из мышки всё, бедное животное пищит, это невыносимо. – Серое вещество мыши высунуло небритый влажный нос между большим и указательным пальцем человека-IT, исследуя им, как сапёр миноискателем, вход в свою казённую нору. Хозяин поцеловал её любопытную морду и снова уставился в стену, как будто та была экраном его персонального компьютера. – Есть отдельная палата, виртуальная, для тех, кто запутался в сетях. Туда не пускают из-за большого риска заражения. Кто бы мог предположить, что мышь станет любимым домашним животным общества ближайшего столетия независимо от возраста и веры.
