— Что такое? Что такое? — спрашивали друг у друга краснофлотцы.
Оркестр начал было играть, да бросил, шахматисты отложили шахматы в сторону, и все обступили краснофлотца Рыбку и медвежонка тесным кругом.
Рыбка с торжественным видом продолжал:
— Как вам известно, сегодня физкультурный парад. Медвежонок тоже пойдёт с нами. А чтобы он не подвёл нас, сейчас мы прорепетируем… Давай начинай, товарищ Наливайко!
Кок подал Рыбке банку сгущённого молока. Она была уже наполовину пуста. Рыбка поставил банку около патефона и скомандовал:
— Слушать мою команду! Стоять смирно!
И вдруг медвежонок встал на задние лапы. Краснофлотцы затаили дыхание.
— Парад, смирно! Равнение направо! — скомандовал Рыбка и незаметно передвинул банку с молоком.
Медвежонок повернул голову направо и поднял лапу к голове. Все так и ахнули.
Наливайко завёл патефон. Грянул марш «День в лесу». Защёлкали птицы, закуковали кукушки.
— Товарищи, да ведь он смеётся! — крикнул кто-то.
И правда, у медвежонка губы сложились так чудно, как будто он улыбался. Тут Рыбка снял свою фуражку, нахлобучил её на медвежонка и крикнул, заглушая музыку:
— Здравствуй, отчаянный моряк!
Медвежонок зарычал:
««Уру-уу-у!»
Пластинка кончилась, и медвежонок полез к Рыбке за молоком. Он знал своё дело.
Конечно, банка перешла в его лапы. Медвежонок, подняв её над головой, дождался, пока не потекло сладкое молоко, сложил язык в трубочку и, не теряя ни одной вкусной капли, опростал банку до дна.
— Ай, умница! Ай, молодец! — раздавалось вокруг. — Одно плохо — имени у него нет!
— Задача нетрудная, — сказал Рыбка, — мы ему сейчас имечко подберём. А ну, товарищи, предлагай!
Краснофлотцы подумали и начали, перебивая друг друга, предлагать имена, а кое-кто даже и фамилии:
— Косолап Шишкин!
— А что? Красиво!
— Почему Шишкин?
— Потому что он из лесу.
— Тогда уж лучше Ёлочкин! Миша Ёлочкин, например.
— Мишка Топтыгин! Вот это да!
— Негоже, — покачал головой Рыбка. — Сколько есть на свете медведей, все они зовутся Мишками да Топтыгиными. Нашему отличительное имя требуется. Он на волнах качался — не испугался, в бою побывал — не сплоховал. Он на парад с нами пойдёт. Вот какой это исключительный зверь! Думайте же, братцы, думайте!
Задумались краснофлотцы. А медвежонок, видя, что молоку конец, так принялся вылизывать банку, что Рыбка испугался, как бы сладкоежка не порезался об острые края, и потянул банку к себе. Медвежонок зажал банку в лапах крепче и недовольно заурчал. Рыбка потянул банку решительней.
Тогда медвежонок повернул к краснофлотцам обиженную морду и взревел:
— Йоххххор!
— Слыхали, товарищи, какое у него настоящее имя? — спросил Рыбка.
— Слыхали, — ответили краснофлотцы. — Егор!
— Ну, пусть он и будет Егоркой, — сказал Рыбка. — А чтоб все знали, что он флотский, мы ему сейчас заметину сделаем.
Рыбка, снял с медвежонка ремень и на обратной его стороне написал чернильным карандашом: «Егорка. Черноморский флот».
Тут явился на верхнюю палубу редактор корабельной газеты «Торпеда» с фотоаппаратом.
— А ну, товарищи, — сказал он, — давайте я сниму всех вместе с Егоркой для газеты.
Краснофлотцы бросились занимать места поближе к Егорке, но все без спора уступили место рядом с медвежонком Наливайко и Рыбке.
Редактор газеты наставил аппарат и сказал:
— Снимаю! Смирно!
Медвежонок поднял лапу к бескозырке. Краснофлотцы не могли выдержать и рассмеялись.
Так они все и получились…
Один против всех
Засвистела дудка:
— Идущим на физкультпарад построиться!
Мигом построились краснофлотцы, с командирами во главе. Раздалась команда. Все чётко повернулись к корме корабля и начали сходить по трапу на мол.
— Егорка, не отставай! — позвал медвежонка Рыбка.
Егорка послушно пошёл за краснофлотцами.
А уж навстречу им неслась музыка и шли команды с других кораблей.
Команде «Гневного» пришлось подождать: её опередили краснофлотцы и командиры с линкора «Маршал».
Развевая красные флаги, с оркестром в сто человек впереди, в голубых трусиках и белых туфлях, стройными загорелыми рядами шли на парад маршаловцы.
В третьем ряду, чеканя шаг, следовал Охапка, дальше шли Рубин, боцман Топорщук, кок, машинисты, электрики.
Ах, если бы не поторопились маршаловцы, а пошли позади «Гневного», кого бы они увидели!
Славно прошли маршаловцы! Тысяча рук отмахивала шаг, но казалось, что размахивали лишь две руки. Тысячи ног ступали по мостовой, но казалось, что идёт только один человек — широкоплечий, умноглазый, весёлый и сильный.
За маршаловцами тронулась команда «Гневного». Идти было просторно и легко. Народ толпился на тротуарах, всем хотелось встать в одну шеренгу с флотскими ребятами и шагать и петь ту же хорошую песню, что пели моряки под звуки серебряных труб:
Шуми, прибой, шуми! Играй, волна привольная!Пусть море пенится — вперёд, моряк, вперёд!За Родину великую и за поля раздольные,За счастье наше вольное и за родной народ!
Славно пели краснофлотцы!
Вдруг по улице покатился смех: с тротуаров увидели Егорку с бантом, подпоясанного краснофлотским ремнём.
Водосточные трубы и фонари брались ребятами с бою. Скоро и трубы и фонари шевелились и кричали, как живые, — столько на них повисло ребят.
Егорка шёл, ни на кого не глядя. Парад так парад. Рад не рад, а шагай весело!
Вслед за командой «Гневного» шли подводники. Веснушчатый барабанщик оркестра готов был спрятаться в свой большой барабан. Ему очень смешно было глядеть на медвежонка, на его хвостик, похожий на запятую.
Попробовал барабанщик зажмурить глаза, но тогда не видал, куда шёл; пробовал то налево, то направо голову поворачивать — с ноги сбивался. Посмотрит прямо, а впереди опять этот косолапый топает по мостовой, и ремень у него как у старого краснофлотца.
И барабанщик смеялся до того, что стал неверно отбивать оркестру такт своей култышкой…
Подводники народ на редкость находчивый, а суровая подводная жизнь научила их жить дружно. И сегодня, на параде, подводники приготовились на приветствие командующего крикнуть не просто «ура», а с перекатами. Загадка тут была вот в чём. Подводники задумали кричать «ура» не всем сразу, а каждой шеренгой по очереди. Испробовали подводники своё «ура» с перекатами на репетиции — всем очень понравилось. Это было похоже на рёв моря, когда оно бросает на берег одну волну за другой.
Команда за командой двигались краснофлотцы к площади. И столько тут было голубых воротников, что как будто само море вышло на парад! И столько тут было чёрных лент, развевающихся на бескозырках, что как будто ласточки со всего края слетелись к морю и шелестели быстрыми крыльями над головами моряков!
Вот и разукрашенная разноцветными флагами и красными маками трибуна. Вот и широкое золото нашивок на рукавах командующего Большим флотом.
По команде своих командиров краснофлотцы перестали размахивать руками, повернули головы к трибуне.
— Здравствуйте, славные моряки «Маршала»! — поздоровался командующий.
— Ура-а-а-а! — ответили маршаловцы.
И всем показалось, что это не моряки кричат, а ударили бортовым залпом тяжёлые орудия линкора.
За маршаловцами лёгкой и свободной походкой к трибуне приближались краснофлотцы «Гневного».
— Привет физкультурникам «Гневного»! — поздоровался командующий.
Краснофлотцы и командиры набрали полные лёгкие воздуха и славно ответили любимому командующему. В соседних домах зазвенели стёкла от дружного «ура-а-а-а-а!».
Ничего подобного Егорка не ожидал. Как шёл он, так и присел от неожиданности на все четыре лапы.
А команда «Гневного» чётким шагом уходила вперёд, распевая песню минных дивизионов.
Рыбка любил петь и, забыв обо всём на свете, заливался тенорком. А кроме того, оборачиваться в строю не полагалось.
Конечно, не полагалось и Егорке сидеть на мостовой. Тут парад, торжество, а он словно приклеился к мостовой и стал больше похож на испуганного ежа, чем на храброго медвежонка.
Вот-вот должно будет произойти досадное происшествие: либо подводники, чтобы не раздавить медвежонка, остановятся и даже простого «ура» не крикнут, либо они пойдут вперёд и, может быть, наступят Егорке на хвост или отдавят ему лапы.
А уж под грузными шагами подводников дрожала мостовая. Дрожал и бедный Егорка, сам не зная, что с ним происходит, и всё плотнее прижимаясь к мостовой.
Тут командующий крикнул:
— Да здравствуют отважные подводники!
И подняли своё «ура» с перекатами подводники. Народ на тротуарах вздрогнул, командующий улыбнулся, а двое мальчишек сорвались от страху с трубы, как с дерева созревшие груши.
