– Ты чего творишь?! – взревела Ланка, а я так удивилась этому воплю, что потеряла дар речи. До сих пор в собачьем виде сестрица не разговаривала. Наверное, это у нее от возмущения. Скорохват отскочил, хохоча, и начал запихивать черта в мешок. Пантерий висел тряпкой, вывалив лиловый язык, и ничуть этому не возмущался.
– Эй, ты куда это животное потащил? – опомнилась я, немыслимо как, без положенных кувырков, принимая свой облик.
Ланка обиженно глянула на меня и принялась вертеться на дорожке с пуза на спину, словно ее блохи заели. Уперев руки в боки, я нагнула вперед голову, как это обычно делала бабка, собираясь с кем-нибудь сцепиться, и пошла на Скорохвата, пугая его разными несбыточными обещаниями, но тот только скалился и прятал за спину мешок, все дальше отступая к спасительной ограде, за которой я бы его точно догнать не смогла. Верткий он был, быстрый и легкий на ногу. Не знаю уж, из каких мест его бабка добыла, но зарабатывал он там явно не чтением Святого Писания.
– Ланка, прекращай вертеться, куси его!!! – заорала я, понимая, что мы теряем друга и наставника. И застонала, увидев, как сестрица сечет ногами и треплет косу, млея перед взявшимся невесть откуда Серьгой Ладейко.
Мать Серьги была так мала и испуганна, что иначе как пичугой ее и не называли, зато выродить умудрилась целого орла. Росту в нем было под два метра, синие глаза, черный чуб, и такой весь из себя ухарь, что меня аж колотить начинало от желания сделать ему какую-нибудь пакость, как только его видела. Зато Ланку колотило совсем по другой причине. Стоило съездить в Дурнево, так она потом неделями меня доставала своими котячьими стонами, с урчанием перекатывая на языке его имя.
– Сер-ргуня.
А Сашко был его первым подельщиком.
– Ну, и кому здесь по ушам надавать? – солидно поинтересовалась я, закатывая рукава. – Кому здесь в человечьем облике ходить надоело?
Сашко опасливо запереступал, бросая на товарища просительные взгляды, и я, сразу уяснив, кто здесь слаб в коленях, сосредоточила на нем свой нахмуренный взгляд. Скорохват не выдержал и взвизгнул:
– А ваш паразит нас к заморской королевишне «возил», так зады теперь болят!
Серьга крякнул, словно мухой подавился, а я захохотала.
Нас с Ланкой старый черт тоже «возил» посмотреть на заморских принцев, так с тех пор крапивы в Ведьмином Логу стало намного меньше. Увидев мою благодушную мордашку, Сашко тоже расслабился, нервно подхихикнув, но тут мешок в его руках вспух и разлетелся сотней ниток. Пантерий вылетел из него, вздыбив шерсть. А потом стал на когтях и, урча, пошел, пошел на похитителей. Парни остолбенели, а мы с сестрицей с визгом взлетели на садовую скамейку, крича:
– Тикайте, тикайте!!!
Только утечь они не смогли, так как ноги словно приросли к дорожке. Парни смотрели, как надвигается на них ужас расплаты, урча все громче и самозабвенней. Каждый его следующий глухой рык заставлял все выше подниматься волосы даже у нас с Ланкой, ни в чем не виноватых. Каково же было виновным?
Подойдя шага на два, Пантерий стал с шумом втягивать в себя воздух, готовясь то ли прыгнуть, то ли разразиться гневной речью, и вдруг… чихнул. Потом еще раз и еще. Весь воспитательный эффект пошел насмарку. После каждого его чиха парни вздрагивали, сочувственно морщась, и по шажку, по шажку отступали в глубь храмового сада.
– Стоять, чхи! Какая… чхи, научила чертям табак в ноздри вдувать?!
– Матушка, наша единственная кормилица и воспитательница, – залебезил Ладейко, задом нащупывая в кустах проход. Ланка смотрела на него умиленно, а я закатила глаза, с тоской понимая, что лекарств против глупости еще не изобрели.
– Табак где взяли, черти? – чихнул последний раз Пантерий и лапой утер бахрому соплей. – Забористый табачок.
– Не извольте сомневаться, сегодня же вечером доставим, – отрапортовал уже откуда-то из-за деревьев более проворный Сашко.
– Ну, живите, коли так, – крякнул, потягиваясь с чувством превосходства, Пантерий и тут же прищурил желтый глаз: – Кстати, раз уж такое дело – услуга за услугу – могу настоящую златоградскую царевну показать. Нет, честно, кроме шуток, – добавил он, глядя искренними глазами на Сашко, но более умный и дальновидный Серьга быстро задвинул друга за спину, вежливо отказавшись.
– Нет уж, нам и своих красавиц здесь хватает, да и дела у нас сегодня. Вот, хотим девушек пригласить, поводить, так сказать, хороводы.
Идея про хороводы нам понравилась, хороводы мы любили, тем более что водить их в Ведьмином Логу, кроме как со старым петухом Иннокентием, и не с кем было. Черт напыжился, собираясь заявить, что вечером у нас дела, но я соскочила со скамейки, да так ловко, что прищемила ему хвост, и Пантерию стало на дела плевать. Он еще долго, пока я его несла, брюзжал, что я отдавила ему конечность, но мы с Ланкой уверили его, что хвост – это вовсе не конечность, а разросшийся копчик. Пантерий замолчал, сраженный этой мыслью, а мы смогли спокойно дойти до дома.
Утром Маргоша едва нас добудилась. Я, с трудом разлепив глаза, глянула, где солнышко, и застонала, падая опять на кровать. Домой мы вернулись, когда небо уже начало розоветь, – получается, что проспали не больше часа.
– Тебе самой не лень вскакивать в такую рань? – сонным голосом стыдила беременную ведьму Ланка, но Маргоша всем своим видом показывала, что нуждающиеся ведьмы – народ подневольный, что эта неугомонная магистерша вскочила с утра и никому спать не дает, интересуясь: кто это в дом черемуховых веников понатащил? Мы с Ланкой сразу подскочили, с интересом оглядывая светелку. Веники действительно имелись, аж в трех ведрах. Ланка сразу приободрилась, зарделась, краса наша, а я сурово отрезала:
– Даже не думай!
– Чего?! – выпучила она на меня глаза.
Ладейко вчера весь вечер нам тонко намекал, что был бы не прочь прокатиться в Гречин, мол, пора и ему, ведьминому сыну, впрягаться в ярмо на благо Ведьминого Круга. Но я сурово заявила ему, что мы используем такое ведьмовство, которое парням небезопасно. Ланка принялась было меня дергать сзади за подол, делая жалостливые глаза, но я намекнула, что в принципе евнухов в Мирену всегда примут с радостью. А у сестры на ухо поинтересовалась, полезет ли она при Серьге в сундук? И сестрица скисла.
Дело в том, что коронным бабулиным трюком, с того дня как я научилась убедительно изображать больного и убогого ребенка, было «явление ведьмы», она с ним ездила по княжествам, как балаганные циркачи с удачным представлением, и везде имела огромный успех. Появлялись мы в какой-нибудь деревеньке или городке с бабкой, и она, плача и причитая, начинала выспрашивать: есть ли где в округе приличный лекарь или знахарь, на худой конец травница, способная хоть чем-то помочь внученьке. И показывала народу бледное болезненное существо, то бишь меня. Я жалостливо пела и заглядывала в глаза каждому, чтобы меня хорошенько запомнили – и зеленые глазки, и голосок. А дня через три-четыре в ту же округу «случайно» заглядывала ведьма, такая же скромная, приветливая, как пичуга, умудряясь сразу же по приезде выдать себя с головой. Но стоило народу взволноваться, как моя бабка кидалась пришелице на шею, слезно умоляя, хотя бы перед отъездом, ради Пречистой Девы, совершить благодеяние – вылечить внучечку. Никто ведь не знал, что внучечек две и что та, что жизнерадостная, желтоволосая, хранилась до нужного дня в бабкином сундуке у приезжей ведьмы в клети.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
