– Да размолвочка у нас небольшая с Чипой вышла, – вынужденно объяснил я. – Ничего страшного.
– Вообще пустяки! – с фальшивой бодростью добавил Дега.
– Вы меня проводите, – утвердительно сказал Макс. – Вот заодно и разберемся. С пустячной размолвочкой. Если, как вы говорите, каждое посещение Лешего этими вашими старшаками отслеживается, мы наверняка с Чипой пересечемся.
Папахен промолчал, глянув на брахмана с явным одобрением. Дега просиял. Да и я тоже почувствовал громадное облегчение. Надо же, как удачно все вышло! Нет, все-таки хороший человек этот Макс! И как вовремя он на нас свалился!
– А вам он зачем понадобился? – принялся было трещать Дега, умильно заглядывая Максу в глаза. – Леший-то?
– А вот это, – веско ответил брахман, – не твоего ума дело, дружок.
– Ну все, – подвел итог папахен, снова берясь за бутылку. – Договорились, теперь валите-ка, пацаны, спать. А мы еще посидим немного.
Дега встал. Хотел было подняться и я.
– Постой-ка, – вдруг остановил меня Макс. – Дай мне руки.
На этот раз я повиновался охотно. Да что угодно для такого распрекрасного гостя.
Он снова стиснул мои пальцы. Я старательно вытаращился в его глаза, но сейчас почему-то ничего не произошло.
– Не пойму я… – проворчал Макс, отпуская меня. – Что-то с тобой не так, парень. А что – никак не увижу… Ладно, потом. Скорого рассвета!
– Скорого рассвета! – откликнулись мы с Дегой.
Вокруг него копошилась нервная темнота. Неподалеку с шипением взвилась желтая ракета, на мгновение осветив каменистое поле, рассыпавшихся по нему людей в военном камуфляже, несколько грузовиков с крытыми брезентом кузовами. Машины стояли с выключенными фарами вокруг неровной ямы, глубина которой не пустила в себя желтый свет. Сильно пахло земляной сыростью, какой-то химией и еще чем-то, невнятно будоражащим, как перед дождем.
Его тело было безвольно и тяжело, как кусок мяса, мозг – сжат и нем, мыслительной силы хватало только на то, чтобы просто фиксировать появляющееся в поле зрения. Знание того, кто он, зачем он, каково его прошлое и что его ждет в будущем, оледенелым комочком болталось где-то глубоко внутри немого мозга и с сознанием никак не соприкасалось.
– Раздевайся, – произнес кто-то, стоявший за его спиной.
До него не сразу и с трудом дошел смысл этого слова, зато его тело моментально на это слово отозвалось. Он начал снимать с себя одежду. Мысли оглянуться и посмотреть, кто там, сзади, не возникло в его голове.
Полностью обнажившись, он выпрямился и снова замер. Ночной холод быстро облепил его со всех сторон.
Позади вспыхнул яркий фонарь, обрушив на голую, усыпанную мелкими камешками землю его тень, громадную, неестественно вытянутую.
Сзади кто-то сосредоточенно прокашлялся, будто готовя себя к какому-то важному и сложному делу, и через несколько секунд он почувствовал, как к шее прикоснулось что-то маленькое и влажное, медленно прочертило замысловатый, спускающийся вниз, к плечам, знак и исчезло. И вернулось вновь, на этот раз коснувшись верха левого плеча.
«Кисточка, – наконец-то догадался он. – Это кисточка».
Тот, кто был сзади, обмакивая куда-то кисточку, старательно выводил на его коже причудливые и явно сложные знаки.
Тихо урча, проехал неподалеку грузовик, разбрызгивая в темноте свет фар. Остановился, тут же погасив фары.
Приближался топот.
По тени, громадным уродливым лоскутом растянутой на земле, заскользили тени других людей, и вскоре через световой конус, в котором он стоял, прошла скорым шагом короткая колонна из пяти солдат. Оружия при них не было. Точнее, обычного оружия. Солдаты в камуфляже «цифра», без знаков отличия, в форменных кепи, несли каждый в левой руке по щиту – пластиковому, из тех, что применяются для разгона демонстраций, но почему-то разрисованному непонятными символами, напоминающими египетские иероглифы. В правой руке у солдат посверкивали обнаженные длинные клинки. У первого – кавалерийская шашка, у второго – шпага с причудливой защитой на гарде, у третьего – широкий нож-мачете с пластиковой ручкой… Что там было у четвертого и пятого, он не разобрал.
Невидимый художник уже расписывал нижнюю часть его спины, переходя постепенно к пояснице.
Слева послышались голоса.
Один из них завел захлебывающийся плаксивый речитатив:
– Не буду я! Не буду!.. Не буду я! Не буду!..
Речитатив этот почти заглушал хриплый и злобный рык:
– Ты присягу давал! Контракт подписывал! За что тебе деньги платят?! Под трибунал пойдешь, гнида!
– Не буду я, не буду я, не буду я!..
– Как бы тебе, майор, самому под трибунал не попасть, – вклинился третий голос, начальнически размеренный, даже с насмешливыми нотками. – Это вот твоя хваленая психологическая подготовка личного состава?..
Они вошли на свет от фонаря: заплаканный низкорослый щуплый парнишка в «цифре», всплескивающий безоружными руками, пошатывающийся, затравленно смотрящий себе под ноги, а следом за ним – двое военных повыше и покрупнее.
И парнишка, натолкнувшись испуганным взглядом на голого, остановился как вкопанный. Дикий ужас исказил лицо солдатика, словно не человека он увидал, а какое-то чудовище. Парнишка присел, полусогнув ноги, облапил мокрое лицо и пронзительно заверещал.
И этот крик больно воткнулся в того, чью обнаженную спину пестрили непросохшие еще письмена, проник в самое его сердце, где, оказывается, давно дремал скованный кем-то страх. И он задрожал всем телом, как ударенная струна, и темнота вокруг шелохнулась, ожила и накрыла его ледяными черными крылами…
– Чего орешь?
Они стояли надо мной все трое: Дега, папахен и Макс. Весь покрытый липким противным потом, я медленно, словно нерешительно, приходил в себя, осознавая обыденную действительность, куда вернулся.
Я сел на кровати, стер с глаз пот, мешающий полностью разлепить веки.
– Приснилось что? – поинтересовался Дега. – Ну и орал ты…
– Что приснилось? – деловито и серьезно спросил Макс, опускаясь передо мной на корточки. В отличие от моего кореша и папахена, он был полностью одет.
– Не помню, – буркнул я, потому что действительно ничего не помнил.
Я чувствовал себя так, словно меня только что вытащили из какого-то черного колодца.
– Так… – проговорил Макс, нахмурившись. – Дай-ка руки.
Не дожидаясь, он сам поймал мои ладони, в которые тотчас впились незримые тончайшие иголочки. Около минуты брахман неподвижно сидел передо мной, потом отпустил руки и выпрямился.
– Что с ним? – спросил у него папахен.
– Не знаю, – промычал тот. – Только одно очевидно – почистили его очень хорошо. Профессионально почистили… В последние несколько дней, – он обращался уже ко мне, – что-нибудь… необычное случалось?
– Ну как… – замялся я. – Вроде ничего такого…
Макс перевел взгляд на Дегу.
– А я что? – забеспокоился тот. – Я здесь ни при чем. Меня тогда вообще с ним не было!
Вот трепло! Ладно… В конце концов, я же не виноват ни в чем.
– Ну, случилось кое-что… – признался я.
Я рассказал о том, как меня свинтили на улице, как держали в подвале… Особо и рассказывать-то не о чем было.
– Зуб даю, что на пустом месте меня взяли! – поклялся я нахмурившемуся папахену. – С каждым такое могло случиться! Не знаешь, что ли, наших копов?..
– Если бы ты, дурак, работать пошел, как все нормальные люди… – завел было папахен свою привычную шарманку, но Макс мягко так его перебил:
– Да оставь его, Михал Иваныч… Будет время – разберемся. А сейчас нас другие дела ждут. Марш, детвора, на горшок, умываться и завтракать. И на выход. В темпе вальса – раз-два, раз-два…
– Только мы еще одного своего кореша с собой возьмем, – предупредил я, вставая. – Мы друг без друга не ходим, мы ж ватага…
– Да как вам будет угодно. Только шевелитесь бодрее.
Мы с Дегой принялись поспешно одеваться.
– Ты там, Макс, того… – сказал еще напоследок папахен брахману, – пацанов мне обратно целыми верни.
– Не боись, Михал Иваныч! – подмигнул ему тот. – Со мной не пропадут!
Этот короткий диалог состоялся уже в прихожей, и я слушал его из туалета, куда заскочил перед выходом. Не только за тем, за чем обычно туда заскакивают. А еще чтобы достать из-под ванны пистолет, который улучил момент спрятать вчера. Не то чтобы я думал, что он мне понадобится. Но не оставлять же его было дома – вдруг папахен найдет.
Мы вышли во двор.
В доме напротив одно из окон третьего этажа чернело пустым провалом. На косо висящем жестяном подоконнике виднелись корявые продольные разрезы, оставленные чудовищными когтями. Не повезло кому-то этой ночью… Каждой ночью кому-то не везет…
А у соседнего подъезда многоголосо шумела, то сжимаясь, то разжимаясь – точно пульсировала, – негустая толпа человек из десяти. Что-то там происходило, в центре этой толпы, в самом нутре ее, рвались оттуда гортанные сырые вскрики, взлетали над головами людей, поднимались и опадали космы пегих волос, похожие на взъерошенные крылья.
