- Вот это исчерпывающее объяснение! - сказал отец. - Ты понял?
- Да, - ответил я. - Чем больше пуль делают из одного фунта, том они меньше. И тогда получается, что дуло ружья меньше, когда у него большой номер калибра.
- При расчетах, наверно, имеется в виду фунт в пятьсот граммов? - спросил отец.
- Вряд ли, - ответил дядя. - Думаю, что речь идет о старинном фунте - в нем четыреста восемьдесят граммов.
- Великолепно! - обрадовался отец, явно очень заинтересованный.
- Почему?
- Потому что я уже знаю, как составить для средних классов целый ряд задач такого типа: "Один охотник, имея семьсот шестьдесят граммов свинца, отлил двадцать четыре пули для своего ружья. Спрашивается: если вес старинного фунта равен четыремстам восьмидесяти граммам и цифра, обозначающая калибр, обозначает также число пуль, которое можно отлить из одного фунта свинца, то какого калибра ружье этого охотника?"
Папино педагогическое открытие меня немного встревожило: я испугался, как бы его не испробовали на мне, в ущерб моему досугу. Но я успокоился, сообразив, что отец слишком увлечен новой страстью и вряд ли пожертвует своими каникулами, чтобы испортить мне мои. Дальнейшие события показали, что я рассудил правильно.
К концу вечера столешницу занял целый батальон разноцветных патронов, выстроившись шеренгами, точно оловянные солдатики. Вечер этот был для меня необыкновенно интересен.
Однако что-то меня тяготило, омрачало мою радость, и мне никак не удавалось понять, в чем причина.
И только перед сном, снимая носки, я понял.
Дядя Жюль весь вечер говорил таким тоном, словно он самый ученый, словно он здесь учитель, а мой лапа, член экзаменационной комиссии на выпускных экзаменах, усердно слушал его с простодушным видом невежды-ученика.
Мне было стыдно, я чувствовал себя униженным.
На другое утро, получив свою чашку с молоком, подкрашенным кофе, я открыл маме свое сердце.
- Тебе нравится, что папа будет ходить на охоту?
- Не очень, - ответила она. - Это опасная забава.
- Ты боишься, что он упадет с лестницы со своими патронами?
- О нет! Не так уж он неловок... Но все-таки порох - коварная вещь.
- А мне это не потому не нравится.
- Тогда почему?
Секунду я колебался - ровно столько, сколько нужно, чтобы сделать большой глоток кофе с молоком.
- Разве ты не видела, как дядя Жюль с ним разговаривает? Он все время командует, только он и говорит все время!
- Так ведь он для того и говорит, чтобы научить папу, и делает он это по дружбе!
- А вот я очень хорошо вижу - он страшно доволен, что берет верх над папой! И мне это совсем не нравится. Папа его всегда обыгрывает и в кегли и в шашки. А тут, я уверен, он ему проиграет. По-моему, это глупо - браться за то, что не умеешь. Я, например, никогда но играю в футбол, потому что у меня слабые икры и надо мной будут смеяться. Зато я всегда играю в шарики, или в классы, или в догонялочку, потому что тут я всегда выиграю.
- Дурачок, на охоте ведь не соревнуются, кто над кем возьмет верх. Охота это прогулка с ружьем, и, если папе это приятно, значит, и пользу ому принесет большую. Даже если он не убьет дичи.
- Ну и что ж! Если он ничего не убьет, мне будет противно. Да, противно! И я разлюблю его.
Мне немножко хотелось зареветь, но я подавил это желание, набив рот хлебом с маслом. Мама это отлично заметила, потому что подошла ко мне и поцеловала.
- Ты отчасти прав, - сказала она. - Это верно, что сначала папа будет слабее дяди Жюля. Но через неделю он станет таким же ловким, как и Жюль, а еще через недельку - увидишь - папа сам будет давать ему советы!
Это не было утешительной ложью. Мать верила, она была уверена в своем Жозефе. А я терзался тревогой, как терзались бы дети нашего многоуважаемого президента республики, если бы он сообщил им, что намерен участвовать в велогонке вокруг Франции.
* * *
Следующий день был еще тягостнее.
Прочищая по порядку отдельные части ружей, разложенные на столе, дядя Жюль завел речь о своих охотничьих подвигах.
Он рассказывал, что у себя в родном Руссильоне настрелял в виноградниках и сосновых лесах десятки зайцев, сотни куропаток, тысячи кроликов, ну, а "редкая дичь" не в счет.
- А рраз вечерром я возвращался несолоно хлебавши, - до чего ж был зол: прромазал подряд двух зайцев!
- Почему? - спросил Поль. Глаза у него стали совсем круглыми, рот раскрылся.
- А черрт его знает почему!.. В общем, было мне стыдно, и я приуныл... Но только я вышел из рощи подле Табса и свернул в виноградник Брукейроля, как вдруг - что я вижу?
- Да, что я вижу? - спросил, замирая, Поль.
- Королевскую куропатку! - закричал я.
- Нет, - ответил дядя. - Оно не летало и было гораздо крупнее. Итак, говорю я, что я вижу? Баррсука! Огромного баррсука, который уже загубил целый участок десертного винограда. Я прикладываюсь, стрреляю...
Дальнейшее всегда описывалось совершенно одинаково и все же непременно с новыми подробностями: дядя стрелял, потом из осторожности "бил дуплетом", и сраженное наповал животное дополняло нескончаемый список жертв дяди Жюля.
Отец слушал рассказы о его славных подвигах, не говоря ни слова, и, точно благонравный ученик, чистил дуло своего ружья длинной щеткой, "ершом", пока я уныло протирал гашетку и спусковую скобу.
Когда к полудню ружья были собраны, смазаны и натерты до блеска, дядя Жюль объявил:
- После обеда мы их испытаем.
* * *
Охотничий роман с продолжением длился весь обед и распространился уже на Пиренеи, поскольку речь зашла об охоте на серну.
- Берру я мой бинокль и что я вижу?
Поль из-за дяди Жюля забывал о еде, и мама с тетей после убиения двух серн попросили рассказчика прекратить на этом свое повествование, что ему только польстило.
Я ловко воспользовался перерывом, чтобы поставить вопрос, касавшийся лично меня.
С той самой минуты, как начались приготовления к охоте, я ни разу не усомнился в том, что отец и дядя возьмут меня с собой. Но ни Жозеф, ни Жюль не сказали этого прямо, и я не смел спрашивать, боясь получить решительный отказ; вот почему я подошел к делу окольным путем:
- А собака? Как же вы будете без собаки?
- Хорошо бы ее иметь, - вздохнул дядя. - Но где взять натасканную гончую?
- Разве ее нельзя купить?
- Можно, - ответил мне отец. - Но она стоит не меньше пятидесяти франков.
- Да это безумие! - воскликнула мама.
- Вот уж нет! - возразил дядя. - И, если бы добрый пес стоил всего пятьдесят франков, я бы не колеблясь его купил! Но за эту цену вы получите ублюдка, который упустит следы зайца и приведет вас к крысиной норе. Натасканная собака! Да она стоит что-то около восьмидесяти франков, а за иную гончую платят и пятьсот!
- Да и, кроме того, - сказала тетя, - что мы станем делать с пей, когда кончится лето?
- Нам пришлось бы потом продать ее за полцены. И вообще, - добавил дядя, держать собаку в доме, где есть грудной ребенок, очень опасно.
- А ведь правда,- встрепенулся Поль,- она может съесть братца Пьера!
- Не думаю. Но она может заразить ребенка какой-нибудь болезнью.
- Ангиной! - догадался Поль. - Я-то знаю, что ото такое. Но у меня она бывает не от собак, а от сквозняка.
Я больше не задавал вопросов: собаки не будет, это ясно. И, наверно, потому, что они рассчитывают на меня: разыскивать подстреленную дичь должен я. Мне этого не сказали, но ото явно подразумевается; незачем добиваться у них официального заверения в этом, особенно при Поле, который заявил, что хочет смотреть на охоту "издали", заткнув ватой уши, - совершенно недопустимое требование, тем более что оно может сорвать мои собственные планы.
Поэтому я благоразумно промолчал.
В три часа отец нас позвал:
- Идите сюда! И станьте за нами! Мы будем испытывать ружья.
Дядя Жюль крепко привязал папину пищаль к двум большим веткам, расположенным параллельно, и стал разматывать длинную бечевку; один конец ее был прикреплен к гашетке. В десяти шагах от пищали дядя остановился.
Прибежавшие мама и тетя заставили отступить нас еще дальше.
- Внимание! - провозгласил дядя. - Я вложил тройной заряд и буду стрелять из обоих стволов сразу. Если ружье взорвется, осколки его могут пролететь над самым ухом.
Мы сгрудились за оливами, поглядывая из-за них лишь краешком глаза.
Только мужчины героически отказались воспользоваться укрытием.
Дядя дернул бечевку. Мощный взрыв потряс воздух, и отец подбежал к скованному оружию.
- Оно выдержало! - крикнул он и радостно разрезал путы своей пищали.
Дядя открыл затвор и тщательно его обследовал.
- В полном порядке, - объявил он наконец. - Нигде ни трещин, ни расширения. Огюстина, теперь я ручаюсь за безопасность Жозефа: ружье прочное, ни дать ни взять артиллерийское орудие!
И, дождавшись, когда женщины, успокоившись, ушли, он тихо сказал отцу:
- Но не будем преувеличивать. Я, конечно, могу вас заверить, что до испытания ружье было в исправности. Но подчас случается, что именно в результате испытания ружейный ствол утрачивает свою прочность. Это риск, на который нужно идти. А теперь мы проверим, как располагается дробь при попадании в цель.
