Он вздрогнул, торопливо перекрестился.
– Господи, зачем вам это было надо?
– Что?
– Смотреть на нее!
– Я ее и пальцем не тронул, – ответил я честно. – И вообще… Посмотрел достопримечательности и удалился. Как я понял, больше осматривать нечего?.. Ну там горгульи на крыше, горгоны в саду, джаббергаки в конюшне…
Он указал на распахнутую дверь зала, где, судя по запахам, уже остывает горячее.
– Ваше Высочество…
– Бегу, – сказал я бодро.
В зале за столом мирно ужинают старый лорд и вся его семья: жена, две дочери и единственный сын, которому я помог добраться до замка чуть быстрее, чем это получилось бы у него самого. А еще с ними ужинает священник, сидит, как и положено, слева от хозяина, в то время как жена справа.
Впрочем, там еще одна женщина, довольно уверенная с виду, сразу окинула меня оценивающим взглядом, словно козу на базаре, что мне очень не понравилось, что-то сказала тихонько священнику.
Тот на меня зыркнул с некоторым неудовольствием, сразу же поинтересовался:
– Вы опоздали на ужин, Ваше Высочество, потому что молились в часовне?
– Вера в сердце, – ответил я коротко, – а не в коленях.
Он нахмурился, я ощутил, что один недоброжелатель в этом замке уже есть, но не все ли равно мне, который сегодня здесь, завтра там.
Я сел на указанное мне место, самое лучшее, на мой взгляд, как раз посредине между сестрами барона Джильберта, милыми и домашними, но все-таки эти не придут ко мне в постель, чувствую, это же хорошо, еще не родился на свете мужчина, который в темноте отличит на ощупь герцогиню от служанки.
Под столом завозилось нечто огромное и грузное, вроде носорога, горячий язык лизнул мне пальцы.
– Ну да, – пробормотал я, – как же без тебя… Уверен, ты даже молитву пропустил…
Атмосфера за ужином печально торжественная, я посматривал искоса, настоящая рыцарская семья со старыми традициями и древними идеалами чести: даже мать не умоляет сына бежать за пределы королевства, спасая жизнь, отец суров, часто вздыхает, но и он считает, что сын должен вернуться в столицу и положить голову на плаху, раз уж дал слово.
Только у сестер глазки на мокром месте, хотя он сам, несмотря на смертельную бледность, силится улыбаться, часто и невпопад шутит, на что его отец всякий раз усмехается с полным одобрением мужественному поведению сына.
Когда одна из сестер спросила робко, нет ли возможности спасти жизнь, даже если пришлось бы повиниться перед королем, отец оборвал ее суровым голосом:
– Благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду… Не так ли, ваше высочество?
Я задержал перед открытой пастью жареную ножку ягненка, все обратили на меня взоры, я все это время помалкивал, прошлось пробормотать:
– Дорогой сэр Карвин, я трудно и усердно учусь быть сюзереном… и уже понял, что бесстрашие и мужество – не одно и то же. Мужество есть у наиболее стойких, дерзкая же отвага и бесстрашие свойственны очень многим – и мужчинам, и женщинам, и детям, и животным.
Он взглянул на меня остро.
– Юность – время отваги.
– Отвага, – сказал я, – в лучшем случае опрометчива. Я предпочитаю храбрость. Она посредине между самонадеянной отвагой и робостью. Что делать, я, как уже сказал, сюзерен…
Он нервно дернул щекой, да и на лицах других я уловил больше сдержанного презрения, чем понимания: молчал бы уже, консорт несчастный…
Священник произнес благочестиво:
– Друг, жена, слуга, рассудок и отвага познаются в беде.
Я сказал с укором:
– Святой отец, в Библии сказано, что на свете больше дураков, чем людей!.. Вы Святое Писание читаете?
Он посмотрел на меня строго.
– Какой бы стала жизнь человека, убери из нее отвагу и способность жертвовать собой?
– Разум без отваги, – возразил я, – свойство женщины, а отвага без разума – свойство скотины!.. Хотя в какой-то мере я согласен: отвага – это много. Это важно. Признаюсь, совсем недавно и я полагал, что отвага – превыше всего. Но теперь понимаю, все же долг выше. Благородный человек, наделенный отвагой, но не ведающий долга, может стать мятежником. Низкий человек, наделенный отвагой, но не ведающий долга, может пуститься в разбой.
Старый лорд нахмурился, я хоть и гость, но вроде бы начинаю исподволь разрушать героический образ любимого сына, что красиво сложит голову на плахе, спросил у Джильберта:
– Я слышал, лорд Чедвик попытался передвинуть границы своих земель в нашу сторону?
Джильберт ответил с тяжелым вздохом:
– Да, отец. И очень жаль, что я не смогу…
– Исполни свой долг, – ответил отец торжественно, – а мы исполним свой.
Я поинтересовался:
– А что за лорд Чедвик?
– Сосед, – ответил лорд Хрутер, – у которого отваги на сотню львов, а ума на пару ослов.
Священник перекрестился и сказал таинственным голосом:
– Говорят, мать его носила в чреве сорок лет и сорок дней. Потому и родился уже с бородой и усами.
Я зябко передернул плечами.
– Младенец с бородой? Отвратительно.
– Повитуха упала в обморок, – сообщил священник. – Остальные разбежались. Мать сама перегрызла пуповину и облизала его, как волчица щенка.
– Потому он такой и злой, – сказал лорд Хрурт с видом знатока. – И если падет от нашей руки, то Господь простит, а в небесах ангелы возрадуются и даже, может быть, воспоют осанну!
– Но король вряд ли, – сказал Джильберт трезво.
– А почему король?
– Королю из столицы не видно, – объяснил Джильберт, – что этот Чедвик редкая сволочь. Король требует, чтобы казнить и миловать мог только он или королевский суд, а не на местах, как мы все предпочитаем. И как завещано нашими великими предками!
В его голосе звучало искреннее негодование, а я напомнил себе, что нужно помалкивать и не лезть со своим мнением. Конечно же, казнить и миловать должна только высшая власть, а не мелкие лордики в своих уделах. Это понимал даже Иисус, когда заявил, чтобы никто никому не смел мстить, а оставил отмщение только ему лично.
Глава 8
Одна из сестер указала слуге, что у меня опустело блюдо, тот приблизился быстро и переложил из большой кастрюли уже не ножку ягненка, а баранью ногу, хорошо прожаренную, пахнущую березовыми ветками.
Я сказал ей тихонько:
– Спасибо, леди…
– Леди Мелисса, – подсказала она, – а мою сестру зовут Карентинной, но она очень застенчивая и с вами ни за что не заговорит.
Я шепнул ей на ухо:
– Прекрасно, тогда нам ничто не помешает общаться?
Она грустно улыбнулась.
– Но не в этот печальный день.
– Это день печали, – согласился я. – Но и день славы для вашего древнего рода.
– Все равно, – сказала она упавшим голосом, – для меня только день печали. Как я теперь буду без старшего брата… Господь несправедлив, если заберет его от нас!
Я сказал участливо:
– К великому сожалению, в политике Законы Господа не срабатывают.
Лорд Хрутер ел мало, пил тоже умеренно, лицо оставалось печальным и гордым одновременно, священник рядом часто крестится и что-то говорит очень тихим голосом, но старый лорд почти не слушает, брови то и дело сдвигаются над переносицей.
Я не вслушивался, обычные банальные слова утешения, старому лорду нужны слова ободрения, и я сказал с участием:
– Некоторые неписаные законы тверже всех писаных. Ничего на свете не заслуживает такого уважения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья.
Он произнес невесело:
– Спасибо, Ваше Высочество. Но смею сказать, мы черпаем свое мужество из стойкости и подвигов наших предков.
– Да, – согласился я, – были люди в ихнее время. Богатыри, не мы!.. Однако наша задача быть достойными. Нельзя, чтоб зазря!.. Хотя сейчас и другое время, но должны как бы не посрамить. Ваша светлость, благодарю за удивительный ужин в теплой и героической обстановке. Это было весьма патриотично и воспитательно. Буду вспоминать и другим рассказывать! Чтобы на живом пока еще примере учить и поучать, как надо и как не надо. Спасибо!
Я встал, откланялся, спеша уйти раньше других, чтобы не пришлось ни провожать барышень до их спален с недремлющими тетками, ни выслушивать старого лорда о подвигах предков.
Бобик, на удивление, выбрался вслед за мной, но я посмотрел в его честные глаза и махнул рукой.
– Ладно, пируй. Только не буди, когда явишься за полночь. И без пьяных песен…
Уже оказавшись у двери своей комнаты, подумал, что сна ни в одном глазу, проворочаюсь до утра, первый раз, что ли, в голове все время рождаются новые планы, как быстро уладить все с отделившимися королевствами и как можно скорее отыскать отмычку к проблеме Маркуса.
Самое время вспомнить об Эркхарте. И хотя она всего лишь простейший транспортник, запрограммированный возить переработанную руду из пункта А в пункт Б, но все-таки смотрит сверху, должна знать больше, если не убрала это все вместе с эмоциями, что когда-то нанесли ей жесточайшую травму…
