Британия представляет собой разительный контраст. В 50-70-х годах III в. можно отметить довольно скромные масштабы строительства, но никак не всеобщего упадка; все большее число новых построек, особенно вилл, археологи датируют временем около 270-275 гг., например виллы в Уиткомбе и Форчестер-Корте, на западной окраине Котсволдс. Выдвигалось одно любопытное предположение, согласно которому имела место «утечка капиталов» из Галлии в Британию. Веских доказательств этой теории пока нет, но с учетом небольших поправок она весьма привлекательна. Определенно не подлежит сомнению, что начало золотому веку римско-британских вилл, расцвет которого долго относили к IV в., было положено в 70-х годах III столетия. Тем не менее непохоже, чтобы землевладельцы могли извлекать капиталы из своих пришедших в запустение галльских поместий (другими словами, выгодно продавать их). Когда в конце века эти поместья были вновь заселены, они представляли собой заброшенные земли, которые раздавали поселенцам, доставленным туда по распоряжению правительства. Излишне ограниченное представление о землевладельце, априорное убеждение в том, что типичный провинциальный землевладелец обладал единственным поместьем и большую часть времени проживал на вилле, обычно не обсуждается. Обладание более чем одним поместьем было распространенным явлением в верхних слоях общества римского мира, в котором земельная собственность (во многих частях Империи одновременно) служила одним из главных признаков благосостояния и статуса. В случае с Британией и Галлией того периода кажется вполне вероятным, что владельцы земель по обе стороны Ла-Манша решили перенести свои резиденции из галльских вилл во владения, которые в крайне опасную эпоху производили впечатление на удивление хорошо защищенных; самые осторожные могли приступить к переезду, когда Галльская империя еще существовала. Возможно, некоторым косвенным доказательством этого является тот факт, что после 276 г., когда города Галлии в конце концов были обнесены стенами, укрепления, хоть и весьма солидные (в противоположность британским), в основном имели небольшую протяженность, иногда больше напоминая мощные крепости, а не укрепленные города. Так и должно было получаться, если не находилось достаточного числа серьезно заинтересованных в этой местности магнатов, от которых можно было бы получить средства на оборону города.
С точки зрения архитектуры стены этих галльских крепостей очень похожи на те, что были построены в Британии примерно в то же время, но это не города. В Южной Британии возвели несколько новых прибрежных укреплений – однотипных, с очень высокими каменными стенами и выступающими из них массивными башнями, а более старые крепости, такие, как Бранкастер и Рекалвер, перестроили в той же манере. Гораздо позже, в V в., командующий «Саксонским берегом» распорядился составить их перечень; он упорно полагал, что они появились как линия обороны, разработанная против саксонских морских разбойников. Возможно, это анахронизм. Есть некоторые основания считать, что преемник Аврелиана, Проб, взял под жесткий контроль обе стороны Ла-Манша, заложив в Британии и Галлии однотипные цепи прибрежных крепостей; но первоначальная цель не оправдала себя. Тот факт, что Пробу не единожды пришлось подавлять серьезные выступления против своей власти в Британии, позволяет предположить, что «Саксонский берег» на том этапе имел больше отношения к политической безопасности, нежели к обороне границы. Британия была лакомым куском (а в этот период нужды – больше прежнего), но удерживали ее в основном ради контроля за Ла-Маншем.
Иллюстрацией к этому факту служит примечательный обычай. В 287 г. высокопоставленного римского офицера по имени Караузий, руководившего военной операцией по очистке Ла-Манша от пиратов, заподозрили в том, что он позволял пиратам совершать набеги и присваивал добычу, когда его флот, в свою очередь, завладевал ею. Предвидя наказание, Караузий поднял мятеж и установил контроль над Британией, которая вновь оказалась под властью местного императора. Этот эпизод подвергся сильной романтизации, но следует отметить то обстоятельство, что ни Караузий, ни другие римляне, претендовавшие на императорский титул до или после него, не рассматривали Британию как нечто самостоятельное. Поведение Караузия было типичным – он мягко настаивал на равноценности своей монеты и на братских отношениях со своими царственными коллегами, которые фактически держали остальную часть Империи и могли придавать его фиктивному положению характер совместного управления целым. Низвергнуть защищенный морем режим Караузия оказалось чрезвычайно сложно. Его сместил и убил Аллект, один из его людей, после того как Караузий потерял плацдарм на континенте в результате осады Булони в 293 г.; однако центральное правительство в Риме оказалось в состоянии осуществить успешное вторжение в Британию только через три года. Ла-Манш вновь доказал, насколько трудной преградой он является.
Даже если отвлечься от того, что и в плане искусства кораблевождения, и в смысле благосклонности судьбы дело шло к поражению Аллекта (к тому же он, похоже, не вызывал никакого энтузиазма у части регулярного гарнизона Британии), к 296 г. мятежная администрация Британии оказалась перед лицом гораздо более грозной центральной власти. За эти несколько лет в римском государстве произошли важные перемены, которые открывают период, известный как «Поздняя Римская империя». Движущей силой преобразований стал император Диоклетиан. Подобно Августу, он опирался на более ранние прецеденты в истории Рима и своими реформами положил начало трансформации римского государства, продолжавшейся около полувека. Диоклетиан попытался справиться с хронической нестабильностью в сфере политики, создав систему двух старших императоров (Augusti, августы) и двух младших (Caesars, цезари), которые автоматически наследовали старшим. Размеры каждой провинции были вновь уменьшены; теперь они объединялись в «диоцезы», возглавляемые новой прослойкой гражданских чиновников, известных как викарии (vicarii), перед которыми отныне отчитывались правители (более не командующие войсками). Приблизительно удвоенные военные подразделения во главе с новыми командирами укрепили оборону границ. В качестве средства предотвращения внутренних заговоров или военных мятежей была предпринята тщательно продуманная попытка создания особой ауры вокруг императорских особ. Всестороннее повышение статуса гражданских служб было феноменальным. Не менее ярко проявилось и воздействие на искусство, моду и нравы.
Экономика претерпела в тот период чрезвычайно тяжелые потрясения. Проблема нехватки рабочей силы теперь решалась посредством введения строгого контроля за передвижениями работников и придания многим профессиям наследственного характера. В сельской местности эта проблема стояла особенно остро. Так, система поместий, которая во времена Поздней Республики благодаря войнам за рубежом могла рассчитывать на постоянный приток дешевых рабов, в период Ранней Империи все сильнее склонялась к передаче земель в краткосрочную аренду большому числу свободных держателей. Катастрофическое положение, в котором оказалась экономика III в., подстегнуло отток людей с земли. В ответ Диоклетиан своим законом фактически создал слой зависимого крестьянства – колонов (coloni). Инфляцию пытались обуздать (без особого успеха) с помощью детально разработанного ценового законодательства (например, на британские шерстяные накидки, ковры и пиво). Положение лиц, находящихся на государственной службе, становилось все более надежным благодаря частичной или полной оплате их деятельности. Воинов, которым раньше приходилось покупать себе вооружение за собственный счет, отныне снабжали всем необходимым государственные мастерские, а жалованье чиновников постепенно стало оцениваться так же, как довольствие военных. Налогообложение взлетело до небес, чтобы компенсировать затраты на проведение реформ; новой же четкой структуре общества предстояло стать еще более жесткой в ответ на попытки избежать уплаты некоторых специфических налогов, которыми облагались определенные классы в социальной иерархии.
В Британии новый порядок должны были ввести вскоре после повторного ее завоевания в 296 г. цезарем Запада Констанцием I, отцом Константина Великого. Своевременно избавив Лондон от нападения отступающих франкских наемников, состоявших на службе у Аллекта, он тем самым одержал огромную пропагандистскую победу. Это событие во многих отношениях стало провозвестием будущего.
По-видимому, наибольшему разорению подвергся Юг, где сосредоточилась кратковременная военная кампания, в результате которой Аллект потерпел поражение. На Севере данные археологии говорят об энергичном восстановлении оборонительных сооружений, предпринятом по инициативе Констанция, что больше походит на заботу о будущем, чем на ликвидацию причиненных врагом разрушений. Есть основания предположить, что длительный период мира сделал поддержание и укомплектование крепостей не самым главным из приоритетов. У Констанция были и другие планы. Более того, неубедительные опровержения современников только усиливают впечатление, что он твердо решил, как только подвернется случай, начать еще одну из тех почетных кампаний в Шотландии, которые так много значили для честолюбивых римских императоров. Сделавшись Августом, он, не теряя времени, начал готовиться к войне, развязав ее в 306 г. Источники приписывают ему победу над пиктами (впервые противник в Шотландии назван по имени); а гончарные изделия этого времени, обнаруженные в Крамонде у восточного окончания Стены Антонина и в старой крепости Северов на реке Тей, позволяют предположить, что его план включал еще одну атаку – на восточную часть Хайленда. Как и Септимий Север, Констанций вернулся в Йорк и там умер. Как и Севера, его сопровождал его преемник.
