соответствии с ней управляла «Серебряным месяцем». Думаю, она денно и нощно ломала голову, гадая, к какому берегу прибьет великолепный плавучий цветок «Серебряного месяца»...
Вопрос будущности Харбина волновал всех и каждого в Северной Маньчжурии. Под чьим господством окажется город — японцев, красных или белых? Как долго там будет присутствовать японская армия? Люди жадно и настороженно следили за решениями японского правительства, от которых напрямую зависела деятельность военного командования.
И только она одна ни в чем не нуждалась. Как бы ни сложились обстоятельства, хозяйка «Серебряного месяца» сумела бы выкрутиться. Она могла уйти с японской армией или остаться в Харбине. У нее в любом случае имелся запасной план. Быть может, она попыталась бы завладеть тайнами японской армии или даже ее деньгами. Конечно, она бы не побрезговала и такими уловками, на которые способны лишь женщины.
Наверняка она втерлась в доверие и к Ослову, и к Хосигуро, благодаря чему оба сообщали ей конфиденциальную информацию и платили немалые деньги. И конечно, эта женщина могла бы с легкостью вывести обоих из игры.
Крайне осторожная и вместе с тем крайне ловкая хозяйка пребывала в постоянном напряжении. Она изо всех сил пыталась понять, чему же верить — предсказаниям Ослова или тайным намекам Хосигуро. Станет ли японская армия наступать или, наоборот, отойдет. И несомненно, хозяйка мечтала избавиться от обоих мужчин.
Судя по всему, женщина заранее знала, что к ней направляется человек (то есть я), знакомый и с положением дел в штабе, и с работой поисковой комиссии, и с политической ситуацией в целом. Поэтому она успела подготовиться и, встретив меня, тут же проводила в приемную. Заведя непринужденный разговор, хозяйка играючи выведала информацию о казармах и аэродроме. Также она выяснила, что Ослов выбыл из игры, а японцы собираются оставить белых и выдвинуться в Маньчжурию и Сибирь.
Желая удостовериться в догадках, она использовала свое влияние и устранила Ослова. Для этого хозяйка прибегла к жестокому способу, который издавна в ходу у правительниц и ведьм. Скорее всего, женщина решила обратить против Ослова те самые военные секреты, которые он выболтал! И пока я дремал в приемной «Серебряного месяца»попросила кого-то составить письмо (или взялась за дело сама) с ложными обвинениями, а затем опустила его в почтовый ящик штаба.
Кляузное послание пришлось очень кстати: штабные давно искали виновного в утечке и охотно поверили в злодеяния Ослова. И впрямь, он был единственным подозреваемым, ведь обвинить в чем-то Нину никому не приходило в голову. Я и сам, даже несмотря на покушение, оставался слеп...
Завернувшись в пахнущее плесенью одеяло, я снова и снова возвращался мыслью к запутанной и мрачной участи Ослова, в которой была и моя вина. Казалось, еще чуть-чуть — и я раскрою самую страшную тайну Томи Томинаги, хозяйки «Серебряного месяца».
Беспокойно ворочаясь в кровати, я думал, что являюсь свидетелем ее наветов, а значит, могу как-то повлиять на ситуацию. Да и что, в конце концов, она мне сделает?! Хотя...
Обхватив голову руками, я сжался. Если моя догадка верна, эта женщина непременно постарается избавиться от свидетеля! И вряд ли я смогу ей противостоять. Теперь мне придется жить в постоянном страхе!
Однако, поразмыслив еще, я сконцентрировался на одном предмете, который никак не вписывался в общую картину. Кинжал Нины! Тайна в тайне, которая возникла на моих глазах. Изящный, странный предмет, непосредственно связанный с драматическими событиями... Кто же он, тот отважный человек, вырвавший оружие прямо из моих рук? Белый или красный? Или ни то ни другое... Что стоит за этим безрассудным поступком? И почему он, несмотря на риск, оставил меня в живых?
Но ответов, которые могли бы рассеять сомнения и внести ясность, по-прежнему не было.
Кто украл кинжал Нины? Враг или друг?.. Если бы знать. По сути, моя судьба оказалась в его руках. Думаю, и уточнять не стоит, в каком эмоциональном состоянии я находился. Испытав небывалое потрясение, я был ошарашен и отдался в плен болезненных идей, близких к галлюцинациям. Вдобавок я верил, что трагические события — следствие моей ошибки. Но понять меня мог лишь тот, кто знал все обстоятельства дела...
Свернувшись под одеялом, я из последних сил напрягал воображение, но все тщетно. Я не приблизился ни на шаг к разгадке, и мою голову наполнили вязкие, как застаревшие кагами-моти (лепешки из рисового теста — прим. пер.) усталость и раздражение.
Лицо Нины, улыбка хозяйки «Серебряного месяца», невыразительный взгляд Ослова, профиль его седовласой матери — образы закружились в безумном хороводе, и вскоре я крепко заснул.
Наутро я встал чертовски рано. Дежурный уже вернулся и дремал неподалеку. Направляясь в уборную, я прошел мимо постового. Погода стояла чудесная: небо синело как ни в чем не бывало, и башенные часы по-прежнему отмеряли ход времени. Постовой сообщил мне, что штабные и дежурные только что возвратились. За ночь ничего странного не произошло, и усиленную охрану уже сняли. Прохожие, как обычно, спешили по своим делам. Ворота дома Каботкина были открыты, и рабочие мыли там окна.
Я невольно почувствовал себя дураком. Впрочем, жаловаться было не на что, да и некому. Стараясь взбодриться, я прибрался в поисковом штабе, а затем из любопытства заглянул через запертую стеклянную дверь в комнату Ослова на четвертом этаже, но ничего не увидел, поскольку шторы на окнах оказались плотно закрыты и в помещении царил мрак. Прислушиваясь, я ощутил тот же озноб, что прошлой ночью, и поспешил вернуться вниз.
Увидев еду на столе, я удивился и только тогда вспомнил — теперь готовят другие люди. Наконец я осознал, что многое переменилось, и задумался о невеселой судьбе Ословых. Я чувствовал себя так, будто из-за собственного безволия взвалил на плечи чужую вину... В одиночестве я взялся за палочки, но армейский полуфабрикат был невкусным. Или мне так казалось?..
Когда ефрейтор отправился на перекур, я спешно последовал за ним, чтобы потихоньку обсудить события минувшей ночи. Конечно, тот был удивлен не меньше моего.
Попыхивая трубкой, он понизил голос и принялся рассказывать. Время за беседой летело незаметно. Внезапно на бетонной лестнице послышался топот — спускался жандарм-ефрейтор (уж не знаю, когда он вернулся в штаб).
— Эй! Иди-ка сюда! — заорал мужчина, едва завидев меня.
Кажется, случилось
