окно.
«Нашла!» — повторила Устинья.
Давно она не готовила пирожного, которое часто подавали у немки-барыни на Острову. Оно — шведское, та ему не то в Выборге, не то в Гельсингфорсе научилась. Делают его из варенья, крыжовника, со сливками. Варенья можно и теперь достать, но оно светло-зеленого цвета — не годится, да и барышня скажет наверно, что слишком сладко, и для желудка тяжело, и сливок она, пожалуй, тоже есть не согласится. Пришло Устинье на ум заменить крыжовник французским черносливом, сделать из него род каши, на густом сиропе, со специями, а кругом, как и следует, по шведскому рецепту, полить слегка взбитых сливок. К пюре из чернослива припустить немножко, для духу, «помаранцевых» корочек. Это добавление она выдумала от себя.
Чернослив барышня очень одобряла в разных видах. Ей хоть каждый день подавай из него компот, даже без всякого гарнира. Он служит вместо лекарства. Устинья и предложит на завтра шведское пирожное, только с пюре из чернослива, а о сливках можно и совсем умолчать. Когда станет подавать — если барышня поморщится, она скажет:
— Для вас, матушка, только то, что в середке, а барин и сливочки подберут.
Так выходило прекрасно. Чернослив, да еще в густом пюре с корицей, с подожженным сахаром — и еще чего-нибудь следует прибавить для крепости, хотя бы ванили кусочка два-три — поможет скрыть вкус снадобья. Пожалуй, на языке и явится что-нибудь особенное, но уже после того, как несколько ложек будет проглочено. Да вряд ли «колченогая» разберет, при запахе ванили и вкусе корицы и других специй, что есть тут что-нибудь «лекарственное».
Голова уже не трещала. Устинья принялась смелее заправлять соус.
В кухню вбежал гимназист. Он только что вернулся из классов в парусинной блузе и даже ранца еще не снял.
— Устюша! — окликнул Петя и сзади дотронулся до ее локтя.
— Чтой-то как напугали!..
Устинья вздрогнула. Это неожиданное появление мальчика в кухне, как раз, когда она обдумывала шведское пирожное, взволновало ее.
— Что вам, милый барин?
Петя был красивенький брюнетик, с глазами немного навыкате, пухленький и очень ловкий в движениях. Устинье он нравился гораздо больше барышень, и она его любила покормить вне часов обеда. Завтраком он, кроме воскресенья и праздников, не пользовался.
— Скоро готово? — спросил Петя звонким детским альтом и ласково вскинул на нее выпуклыми близорукими глазами.
— Минут еще двадцать погодить надо, а то и все полчаса. Да и тетенька раньше не сядут. Опять же накрыть надо.
— Я сам накрою.
— Куда уж вам… Кушать нетто хочется? — с внезапным волнением спросила она его.
— Ужасно хочется!
Петя даже облизнулся.
— Чего же вам?..
— Пирожки нынче есть, — уверенно сказал мальчик.
— Вы как пронюхали? Ловко!
— Пахнет пирожками.
Он подошел к духовому шкафу и хотел уже взяться за ручку.
— Горячо! — крикнула Устинья и бросилась вслед за ним. — Дайте срок… Я сама выну.
Пирожки с фаршем из «левера» подрумянились. Устинья наполовину выдвинула лист и сняла осторожно два пирожка на деревянный кружок.
— Смотрите! Не обожгитесь!..
Но Петя уже запихал полпирожка в рот, стал попрыгивать и подувать на горячий кусок, переваливая его из-за одной щеки в другую.
— Говорила — обожгетесь.
— Ничего!
Он уже проглотил и принялся за вторую половину.
— Ну, теперь не мешайте, барин; а то опоздаю.
Но он еще медлил в кухне.
— Устюша!
— Что угодно?
— Пирожное какое?
— Когда? — невольно вырвалось у нее, и она даже вся захолодела.
— Сегодня.
— Царские кудри для вас, а барышне особенно — рис с яблоком.
— А завтра?
— Завтра… Уж не знаю.
Слово «чернослив» не шло у нее с языка.
— Пожалуйста, послаще… с вареньем бы, или сливок битых давно не давали!
«Господи! Сливок битых!» — повторила она про себя, даже лоб стал чесаться от прилива крови, и она держала низко голову над столом.
Петя ушел и из коридора крикнул:
— Спасибо, Устюша!
Это «спасибо» отдалось у нее внутри, точно под ложечку капнуло холодной водой. Он ее же благодарит!.. Не за битые ли сливки завтрашние и за чернослив?! Нежные, пухленькие щеки Пети, его ласковые выпуклые глаза мелькали перед ней… Этакой птенец!.. Много ли ему надо, чтобы уснуть… и совсем не пробудиться?
X
За полночь. Все спит в квартире. Устинья одна в комнате горничных. Епифана нет. Он в передней, и до нее доходит чуть слышно его храп. Он, видно, может спать ровно малый младенец, когда у него «такое» на душе? Что же он после того за человек? Неужели и впрямь — душегубец или грабитель бесстыжий, закоренелый? И вся-то его кротость и мягкость — только личина одна, вроде как святочная «харя», которой обличье прикрывают?..
Мечется Устинья, душит ее несносно, и голова работает без устали.
Теперь уже поздно назад пятиться. Сегодня Епифан ей «приказ» отдал. Так и сказал:
«Я тебе, Устинья, вот какой приказ отдаю».
Завтрашний день выбрал он окончательно, без всяких отговорок. Послезавтра на целых два дня приезжает с дачи барин, может, пробудет и целых три. Хорошо еще, коли завтра к вечеру не нагрянет. Епифан два дня пропадал по уговору с ней — подготовлял в городе все, что нужно. Она не расспрашивала, что именно подготовил он, а сам он не любит лишнее говорить. Ведь она уже в его руках, сообщница. Стало, должна повиноваться, куда скажет идти или ехать — туда и поедет, что прикажет делать, то и сделает.
С вечера она увязала узел с его и своим добром. Сундука брать нельзя, даже ежели и ночью выбираться. И с узлом-то надо умеючи обойтись, улучить минуту, когда у ворот дворников не будет. Билеты свои зашила в кусок коленкора и повесила себе на шею, на крепкой тесемке. К завтрашнему обеду вся провизия готова и для шведского пирожного: чернослив, померанцевая корка, ваниль, корица. Сливки охтенка приносит утром. И весь день надо двигаться около плиты, балагурить с барчонком, когда он в кухню забежит, «улещать» старую барышню. Та на пирожное согласилась.
Подольет она, попробует сама — Епифан ее уверил, что это не яд, и даже капли две при ней отпил, убедится, что вкуса «особенного» отличить нельзя. Все это пускай так и произойдет. О грабеже Устинья не думает. Ей не жаль добра «колченогой». Да и можно ли ей, бывшей мужичке, подневольному трудовому человеку, разбирать такие деликатности?.. Что плохо лежит из барского добра, да еще такая уйма денег — то и следует брать. Как она себя ни стыдила всю эту неделю — не содрогается она от мысли о краже. Не то
