к ноутбуку, табаку, вурдалакам… счастливый человек. Подумав так, я поглядел на свою книгу с жужелицей на обложке и почувствовал себя мудаком.
Следующее время я потратил на роман про зомби, который не взлетел. Абсолютно. Два года и полтора миллиона знаков сложились в унылое ничто, когда я понял это…
Сильные чувства.
Через три дня я пришел в себя и дал слово поутру устроиться в гипермаркет электроники. Я был тверд в убеждениях и намеревался найти утешение в карьере менеджера отдела миксеров и кофемашин, но вечером позвонил Крыков. Городу Сосновке требовалась книга «Сосновка: вчера, сегодня, завтра».
На крыльце гостиницы скучал Хазин.
— Моя прабабушка подавилась десертной ложкой, — сообщил он. — Я тебе рассказывал.
Прабабушка Хазина, в принципе, некрупная женщина мещанского сословия подавилась насмерть десертной ложкой. Прабабушка отличалась необычайной брезгливостью, не употребляла молочных продуктов и всюду ходила с ложкой, убранной в плетеный чехольчик. Ложку эту прабабушка без присмотра не оставляла, поскольку однажды в детстве увидела, как повариха на кухне в процессе приготовления щей облизала все ложки, до которых смогла дотянуться. В первый понедельник марта тысяча девятьсот двадцать шестого года прадед Хазина вернулся домой с работы и обнаружил жену с ложкой во рту, причем ложка была засунута в глотку ручкой. Их потомок вырезал «Калевалу» на рисовом зерне.
— Доброе утро, — сказал я.
— Смотри, решительно прелесть! — Хазин протянул камеру. — Дьявол утащил в море двух молоденьких монахинь!
Я взял аппарат. На мониторе обнаружилась галерея надгробий, изготовленных в технике лазерной резьбы по камню. В качестве моделей для гравюр использовались мультперсонажи, с траурных каменных плит с печальной укоризной глядели Страшила, Буратино и Пятачок.
— Неплохо, — согласился я.
— Неплохо?! Отлично! Здесь немного отличного, но это отлично! А еще «Чага». Ну и эта, вчерашняя. Ну, помнишь, на почте, рукодельница которая? Слушай, а ты с этой Кристиной ведь знаком вроде был?
— Тринадцать лет назад, — сказал я. — Мы тогда рядом жили, через улицу. Она в волейбол играла. Или в баскетбол…
— Люблю волейболисток, — сообщил Хазин. — Суровые девки с крепкими лодыжками… Слушай, Вить, а ты сам-то как? Не думаешь? Типа, вскипели старые чувства, былое вернулось и мы не смогли устоять перед внезапным счастьем?
Хазин многозначительно пощелкал камерой. Я промолчал.
— Если ты сам не хочешь, я могу озаботиться. А что? Мы в этих чагах, похоже, надолго застряли, так что имею вполне себе право. Надо скрасить затхлый провинциальный хтонизм чем-то светлым… Почтовая фея, королева сургуча и шпагата… Смотри еще!
Хазин пролистал странички на мониторе камеры и продемонстрировал пьяного Крыкова, лежащего на полу в коридоре гостиницы.
— Даже у самого бессовестного стукача болит совесть, — прокомментировал Хазин. — Это вчера.
Над Крыковым с укоризненным видом склонялась коридорная Маргарита Николаевна.
— Неплохо, — согласился я.
— Ладно, хватит культуры с утра, — сказал Хазин. — Пора работать. Мы куда? В библиотеку, в архив, в музей?
— В музей для начала. Надо поговорить с директором, там материалы…
На крыльцо вышел хмурый мужик с коробкой.
— Он купил мотодрель. — Хазин тут же сфотографировал мужика. — Он счастлив. Он — соль земли чагинской.
Хазин сказал слишком громко, мужик обернулся.
— Почем брал? — спросил Хазин. — Бабе своей хочу такой подарить…
Мужик пошагал быстрее.
— Был я в этом музее, — сказал Хазин. — Еще в первый день, случайно заехал. Там сейчас выставка-продажа чудо-техники.
— Чудо-техника…
— Ну да, все эти штуки. Кремлевская таблетка, индикатор… какой-то… болюсы. Циркониевый браслет, купил, кстати.
Хазин продемонстрировал браслет.
— От всего, — сообщил Хазин. — Знаешь, старухи глотки друг другу в клочья рвут…
— Ладно, поехали.
Мы спустились с крыльца, забрались в машину, я вытянул ноги. Надо купить сандалии.
— Думаю, многие его видели, — задумчиво сказал я. — То есть после…
— Чичагина? — догадался Хазин.
— Да, конечно. Думаю, возле реки. Перед праздниками. И в пост.
— И перед ударом молнии! — с воодушевлением сказал Хазин.
Он повернулся ко мне, нажал животом на руль. «Шестерка» всхлипнула. Хазин достал блокнот.
— Он как бы упреждал людей, что скоро ударит молния, — записывал Хазин. — И предостерегал о пожарах и прочих стихийных бедствиях. И если намечался мор, то он тоже… мимо не стоял.
— Его вообще неоднократно наблюдали, — согласился я. — Перед серьезными событиями он являлся и как бы говорил, что надо… надо держаться вместе.
— Был символом сплочения, — записал в блокнот Хазин. — Символом единения и противостояния. Думаю, это должно отражаться в…
Я прикинул, в каких источниках могло быть отражено явление адмирала Чичагина простым людям города.
— Вряд ли в газетах про это печатали, — сказал Хазин. — Несколько не та тема.
— Это было в народной молве, — предположил я. — Передавалось от отца к сыну, от матери к дочери…
— Точно! Народная молва — это правильно, адмирал был очень близок к народу. Едем в музей?
— Да, само собой, — подтвердил я.
— Но сначала по «Ярославскому», — потребовал Хазин. — Я чувствую, что должен слегка взбодриться, ты меня, Витенька, извини, но я не могу все это воспринимать…
TCHUGA располагался через два квартала от гостиницы в тупике возле железной дороги, в приземистом здании бывшей багажной конторы, я хорошо помнил это место. Летом я всегда отдыхал здесь у бабушки, и после третьего класса родители должны были прислать мне на лето велосипед, каждый день я ходил к багажному отделению и проверял. Целый месяц ходил, пока не прислали «Салют». Оранжевого цвета. Помню.
Новые владельцы помещения не стали озадачиваться дизайном, подкрасили ворота и поменяли замок, и рядом с вывеской «Багажное отделение участка Чагинск — Игша Сев. ж. д.» повесили вывеску «Пивбар TCHUGA».
— Само по себе место так себе, — рассуждал Хазин, руля в коротеньких переулках вокруг грузового двора. — Подвальным индастриалом сейчас никого не удивишь, да и шашлыки у них так себе, кофе со вкусом сажи, а вот пиво…
Каждый раз, когда мы приезжали в «Чагу», Хазин рассуждал про пиво, шашлыки, пироги с картошкой и дрянную яичницу с пережаренным луком. Я с ним не спорил: с едой в кафе случались накладки, с пивом же никогда.
— …Я специально узнавал, — рассказывал Хазин. — Таких кег больше никуда не возят, сюда и в Кологрив. Это еще старые советские бомбы, их реально запаивали оловом, представляешь? Весь секрет в том, что Люся забирает их на обратном пути, пока пиво едет в Кологрив по этим колдобинам, происходит вторичная ферментация…
Хазин вырулил на Железнодорожную. Асфальта здесь не лежало, дома были выцветшего желтого цвета, и перед каждым в виде сарая размещался синий вагон узкоколейки.
— …Неуловимый кабан на улицах Уфы наводит страх на жителей города.
— Что? — не понял я.
Тут пожарный пруд еще был, в нем водились мизинцы-караси и рос плюшевый рогоз.
— Крыков талоны
