тихо закрываю за собой дверь.
Спустя несколько часов, сидя в ординаторской и наблюдая в окно разгорающийся рассвет, вдруг понимаю, что поглаживаю губы кончиком пальца. Зло фыркнув сама на себя, очень «логично» решаю пойти и проверить, как там себя чувствует начальство.
На моё явление на пороге кабинета Добрынин реагирует тоскливым стоном. Он сидит на диване, сжимая виски ладонями — видимо, когда я зашла, решил скосить на меня глаза, за что и поплатился резкой головной болью.
— Закройте глаза и не пытайтесь следить ими за двигающимися предметами, — говорю тихо, тщательно контролируя голос, и прохожу внутрь.
Наливаю воду, вскрываю таблетки и сую их в руку мужчине, в другую вкладываю стакан.
— И не делайте резких движений, — предупреждаю, с трудом сдерживая прорывающееся ехидство. — Медленно и печально…
На меня бросают взгляд, который мог бы убить, если бы не был таким… страдальческим.
Отхожу к столу и прислоняюсь к нему бедром, наблюдая за мужчиной. Тот, осушив стакан с водой, сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку дивана. Наконец, прикрывшись рукой от солнечного света из окна и морщась, поворачивается в мою сторону. «Интересно, он хоть что-нибудь помнит?» — пронзает меня несвоевременная мысль. И если в его голове сохранились обрывки воспоминаний — то какие?
— Мне… есть за что извиняться? — слышу тихий хриплый голос.
О, я могла бы выкатить список из как минимум сотни пунктов в ответ на этот вопрос. Вздыхаю украдкой.
— Смотря что вы имеете в виду, Никита Сергеевич, — смотрю на мужчину внимательно, он сглатывает.
— Я… надеюсь… не сделал ничего, что… — замолкает и пытается собраться с мыслями.
«Да ничего ты не сделал, всего лишь поцеловал меня так, как ни один мужчина до тебя», — тряхнув головой, заталкиваю это воспоминание подальше.
— Или… сделал?! — он смотрит на меня с ужасом, видимо, приняв мои движения за подтверждение каким-то своим мыслям.
— Спокойно, — складываю руки на груди, так и хочется сказать: «Спокойствие, только спокойствие», — всё было в рамках нормы. В целом.
— Чьей нормы? — похоже, я его не успокоила.
— Человеческой, — пожимаю плечами. — Вам получше?
— В целом? — спрашивает сварливо. — Или по частям? — опять тихо стонет, раздражённо трёт виски.
— Раз способны огрызаться, значит, уже лучше, — киваю и направляюсь к выходу.
— Операция! У меня же сегодня плановая… — этот идиот резко встаёт и тут же, покачнувшись, теряет равновесие. Я подскакиваю ближе, поддерживая его за талию и подставляя плечо.
Добрынин смотрит на меня сверху вниз и обречённо зажмуривается.
— Вы… вчера помогли мне перебраться на диван, — утверждает, не спрашивает.
Что, стыдно смотреть в глаза? Так тебе и надо!
— Что ещё вспомнили? — спрашиваю, помогая ему сесть обратно.
— Больше ничего.
И слава богу!
— Не переживайте, плановая операция Шевренкова перенесена, у него проявилась аллергическая реакция неясной этиологии.
— Откуда?
— Оттуда, — фыркаю и всё-таки иду на выход.
— Анна Николаевна… — догоняет меня голос в дверях.
Оборачиваюсь к начальству.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — отвечаю спокойно, но тут же кое-что вспоминаю и, поколебавшись, решаю спросить: — Никита Сергеевич, у кого вчера был день рождения?
На мгновение замечаю в глазах мужчины всплеск самой настоящей паники.
— Почему вы спрашиваете? — он отводит взгляд, но я вижу, как закостенели в напряжении его плечи, и решаю сдать назад. В конце концов, это не моё дело.
— Вы говорили о дне рождения кого-то из сотрудников, наверное, я неправильно поняла, — вру, не моргнув и глазом, — не переживайте.
Выйдя из кабинета, тут же нарываюсь на Ираиду Сергеевну — необъятных размеров ординатора, счастливо проспавшую всю ночь — впрочем, как и всегда.
— Аннушка, вы же были выходная, — подозрительно смотрит на меня женщина.
— Меня вызвали к моему пациенту.
Ага, в вытрезвителе подработать.
— А-а, — тянет Ираида, оглядывается на кабинет Добрынина, потом опять на меня. — Никита Сергеевич на месте? Так рано?
— У него плановая должна была быть с утра, но отменилась, — пожимаю плечами.
— Вы как всегда в курсе, — глаза Ираиды Сергеевны насмешливо поблёскивают.
Мысленно чертыхаюсь, прямо слыша, как крутятся шестерёнки в её голове — не хватало мне слухов, что я грею постель начальству. С другой стороны… у нас всё равно все сплетничают про всех. В одном крыле больницы чихнёшь, из другого «будь здоров» кричат.
Устало собираюсь и еду домой — вчера меня привёз Полкан, так что добираться приходится на общественном транспорте. В квартире меня встречают соскучившийся мистер Дарси и пустой холодильник. Плюю на всё и заказываю пиццу — должна я хоть как-то расслабиться! Весь оставшийся день мы с котом проводим в обнимку на диване, смотрим старые английские фильмы. Вот только нет-нет, да и ловлю себя на том, что тянусь к лицу, вспоминая ощущения мужских губ на моих.
Неделя проходит в рабочей суете. Добрынин притих, говорит значительно меньше гадостей, голос почти не повышает — идеальное начальство. Вот только мы с ним оба затеваем какие-то странные «переглядки». Время от времени я исподтишка его рассматриваю и замечаю на себе ответные задумчивые взгляды. Но всё равно стараюсь не пересекаться с ним больше, чем это нужно по работе. Нет уж! Не надо мне этих странных мыслей, ощущений и прочего.
— Анна Николаевна, — в очередное моё дежурство меня ловит Марго, заведующая гинекологическим отделением, об отношениях которой с Добрыниным мне сплетничала Марина.
— Да, Маргарита Владимировна? — как-то никогда я симпатии к этой женщине не испытывала, а теперь она мне совсем не нравится.
— Я хотела с вами переговорить, — она улыбается мне, стараясь казаться дружелюбной, но тон всё равно немного высокомерный.
— Конечно, — отвечаю спокойно. — О чём?
— Пойдёмте пообедаем? Этот разговор не для лишних ушей.
Мы с ней приходим в столовую с другой стороны больницы — она поприличнее, и народу там поменьше.
— Анна Николаевна, я вижу, вы с Никитой Сергеевичем нашли контакт? — начинает разговор Маргарита.
— Боюсь, я не совсем вас понимаю, — говорю осторожно. — Никита Сергеевич зав отделением, я старший ординатор, его подчинённая. Мы работаем в постоянной связке, о каком контакте может идти речь?
Зав гинекологией смотрит на меня, прищурившись, но я отвечаю ей честным взглядом распахнутых глаз. Под дурочку косить не собираюсь, но и давать очередной повод для сплетен… нет уж!
— Мы с Ником сто лет знакомы, — вдруг начинает рассказывать она. — Ещё в первом меде вместе учились.
Киваю и крошу булочку, которую взяла к супу. Аппетита нет, но всё-таки отправляю в рот пару ложек — до конца рабочего дня ещё далеко.
— Он уже тогда был ловеласом, — усмехается Марго, наблюдая за мной, — а когда перешли в интернатуру, вообще как с цепи сорвался.
Я сейчас очень хочу спросить, зачем она мне всё
