— Дэн?
— чего, Бэг?
— этот совсем готов! чувств у меня осталось не так много, но даже меня от него уже тошнит. пускай подписывает свой контрактик, и отправляй его на хер. им он по душе придется. господи, и чего только человек не сделает, чтоб остаться в живых? иногда я свою работу даже ненавижу. это ведь плохо, разве нет, Дэн?
— ну дак, Бэг. а как только я отправлю этого олуха восвояси, у меня для тебя есть одна маленькая штучка — чуток старого доброго тоника.
— ах, чудно, чудно… и что это?
— четверть оборотика через моталку.
— ЧЕГО?
— о, прекрасно лечит тоску или несвоевременные мысли. ну, типа такого.
— а подействует?
— лучше аспирина.
— ладно, убирай этого болвана.
Барни Андерсона отправили вниз по лестнице. Бэгли встал и подошел к ближайшему барабану.
— эти старушенции — Уэст и Дитрих — по-прежнему засвечивают сиськи и ноги, черт, да в этом никакого смысла нет, они это делали, еще когда мне было 6 лет. отчего у них так получается?
— ни от чего, подтяжки, корсеты, пудра, прожектора, фальшивые накладки, набивки, подкладки, солома, навоз, в общем. от них и твоя бабушка будет выглядеть на 16 лет.
— моя бабушка умерла.
— и все равно у теток получается.
— да, да, ты, наверное, прав. — Бэгли пошел к моталке. — только четверть оборота. тебе можно доверять?
— ты ведь мой партнер, правда, Бэг?
— конечно, Дэн.
— мы сколько с тобой вместе дела ведем?
— 25 лет.
— поэтому — ладно, когда я говорю ЧЕТВЕРТЬ ОБОРОТА, я и имею в виду ЧЕТВЕРТЬ ОБОРОТА.
— чего делать надо?
— просунь руки между барабанов, это как в стиральной машине.
— вон туда?
— ага. поехали! ууу-ии!
— эй, мужик, не забудь — четверть оборота.
— конечно, Бэг, ты что — не доверяешь мне?
— теперь придется.
— знаешь, а я ведь твою жену втихаря ёб.
— ах ты гнида! да я тебя убью!
Дэнфорт оставил машину крутиться, сел за стол Бэгли, закурил, помычал себе под нос песенку: «о, счастливый я, жизнь роскошная моя, и карманы рвутся от мечтаний… хоть пуст мой кошелек, но я — почти что бог, и карманы рвутся от мечтаний…»[14]
потом встал и подошел к машине с Бэгли.
— ты же сказал четверть оборота, — произнес Бэгли. — а уже полтора.
— ты что, не доверяешь мне?
— почему-то больше, чем обычно.
— и все равно я твою жену втихаря ёб.
— да это, я думаю, ничего. устал я сам ее ебать. любой мужик собственную жену ебать устанет.
— но я хочу, чтобы ты сам захотел, чтобы я твою жену ебал.
— да мне все равно, только прямо не знаю, хочу ли я этого.
— вернусь минут через 5.
Дэнфорт снова отошел, уселся в хозяйское кресло на колесиках, забросил ноги на стол и стал ждать, ему нравилось петь, вот он и пел песенки: «для меня ничего — это много, я — богач, наслаждаюсь ничем, у меня есть звезды и солнце, и моря под покровом ночей…»[15]
Дэнфорт выкурил две сигареты и вновь подошел к машине.
— Бэг, я твою жену втихаря ёб.
— ох, как хорошо-то! какой ты молодец! и знаешь что?
— что?
— мне на это как бы тоже посмотреть хочется.
— конечно, что за вопрос.
Дэнфорт подошел к телефону, набрал номер.
— Минни? ага, Дэн. я щас приду тебе всуну. Бэг? о, и он тоже придет. позыбать хочет. не-а, мы не пьяные. я тут решил прикрыть на сёдня лавочку. мы уже все сделали. с этой заморочкой между Израилем и арабами, да еще африканские войны — нечего дергаться. Биафра — прекрасно звучит[16]. ладно, в общем, мы идем. я тебе хочу в сраку запердячить. у тебя такая жопа, господи. я, может, даже Бэгу запердячу. у него жопа поболе твоей, наверное. держись, солнышко, мы уже выходим!
Дэн повесил трубку. зазвонил другой телефон. он ответил:
— пошел ты в жопу, уёбок поганый, у тебя даже сиськи воняют, как мокрые собачьи какашки на западном ветру.
он бросил трубку и осклабился, подошел к моталке и вытащил Бэгли, они заперли дверь конторы и вместе спустились по лестнице. когда они вышли наружу, солнце висело еще высоко и смотрелось прекрасно. тоненькие юбки теток просвечивали чуть ли не до костей. повсюду смерть и тление. это Лос-Анджелес, возле 7-й и Бродвея, где одни трупаки опускают других и даже сами не знают зачем. нервная игра — вроде через скакалку прыгаешь, или лягушек препарируешь, или ссышь в почтовый ящик, или своему песику дрочишь.
— для нас ничего — это много, — пели они, — мы богаты, у нас ничего…
рука об руку дошли они до подземного гаража, нашли Бэгов «кэдди» 69-го года, залезли, зажгли по долларовой сигаре, Дэн сел за руль, вывел машину, чуть не сшиб какого-то бомжа, хилявшего с площади Першинга, свернул на запад к свободной трассе, к самой свободе, ко Вьетнаму, к армии, к ебле, огромным травяным полянам, сплошь уставленным голыми статуями, к французскому вину, к Беверли-Хиллз…
Бэгли перегнулся и пробежался пальцами по ширинке Дэнфорта.
надеюсь, он хоть женушке-то своей оставит, подумал тот.
стояло теплое лос-анджелесское утро, а может, и день. Дэн кинул взгляд на часы в приборной доске — показывали 11:37 утра — и сразу кончил. «кэдди» он гнал на 80-ти. асфальт скользил под колесами, словно могилки покойников. Дэнфорт включил было встроенный в доску телевизор, потом протянул руку к телефону, потом вспомнил, что забыл застегнуть ширинку.
— Минни, я люблю тебя.
— я тебя тоже люблю, Дэн, — ответила та. — а этот жлоб с тобой?
— тут, рядышком, только что полный рот себе отсосал.
— ох, Дэн, не сливай понапрасну!
он расхохотался и положил трубку. чуть не сбили какого-то черномазою на пикапе. не черного, а именно черномазого, во какого. лучше города на свете нет, если все срастается, а когда не срастается, только один город хуже — Большое Я[17]. Дэнфорт поддал до 85. патрульный на обочине ухмыльнулся ему с мотоцикла. может, Бобу сегодня позвонит чуть попозже. с Боба всегда уссыкон. 12 сценаристов вечно ему пишут анекдоты поприкольнее. а сам Боб — естественный, как навозная куча. чудненько.
Дэн выкинул долларовую сигару в окно, поджег другую, пришпорил «кэдди» до 90, прямо к солнцу, как стрела, дела идут отлично, жизнь тоже, — а шины кружились над мертвыми, умиравшими и еще не умершими.
ЗЬЯЯЯЯААААААУУУМ!
3 тетки
мы жили прямо через дорогу от парка Макартура, Линда и я, и как-то ночью, выпивая, увидели, как за окном пролетел человек, странное зрелище, как в анекдоте, но когда тело ударилось о тротуар, на анекдот это мало походило.
— господи боже мой, — сказал я Линде, — да он лопнул, как перезрелый помидор! мы сделаны из одних кишок, говна и какой-то слизи! иди сюда! иди сюда! только погляди на него!
Линда подошла к окну, затем сбегала в ванную и проблевалась. потом вышла. я обернулся и посмотрел на нее.
— да ей же богу, крошка, он похож на опрокинутую лохань с гнилым мясом и спагетти, одетую в драный костюм и рубашку!
Линда забежала обратно и рыгнула опять.
я сидел и пил вино. вскоре раздалась сирена. на самом деле надо было вызывать санэпидемстанцию. да и хуй с ним, у нас у всех свои проблемы. я никогда не знал, где взять денег на квартиру, а ходить искать работу не походишь, мы болели от кира. чуть накатывал волнёж — мы еблись. от нее мы ненадолго все забывали. еблись мы много, и, к счастью для меня, с Линдой барахтаться было хорошо. вся ночлежка кишела такими же, как мы: люди киряли, еблись и не знали, что дальше. то и дело кто-нибудь прыгал из окна. но деньги к нам вроде всегда откуда-то приплывали, как раз когда мы уже готовы были лопать собственное дерьмо: однажды $ 300 от покойного дядюшки, в другой раз — запоздалый возврат налогов. еще как-то я ехал в автобусе и на сиденье передо мной лежали 50-центовые монеты. что это означало или кто это сделал, я не имел ни малейшего понятия и до сих пор не имею. я пересел поближе и стал набивать карманы полудолларами. когда карманы наполнились, дернул за шнурок и слез на остановке. никто ничего не сказал, не попытался меня остановить. в смысле, когда пьян, не повезти не может, даже если ты неудачник — все равно повезет.
каждый день мы, бывало, посиживали в парке — на уток смотрели. вы уж мне поверьте: когда здоровье подорвано непрерывным пьянством и нехваткой приличной пищи, когда устал ебстись забвения для, с уточками ничего не сравнится. то есть нужно из своей конуры куда-то вылезти, потому что темно-синяя тоска навалится — и следующим из окна вылетаешь ты, это гораздо легче, нежели принято считать. и вот мы с Линдой садились на лавочку и смотрели на уток. уткам все было по барабану — за квартиру платить не надо, одежда не нужна, еды навалом, плавай себе, сри да крякай. вот они и жрут все время, тырят друг у друга и клюют. время от времени кто-нибудь из ночлежки ловил ночью такую тварь, убивал ее, приносил в комнату, ощипывал и готовил. мы тоже об этом думали, но у нас не получалось. да и поймать их трудно: подберешься поближе, а он — ФФЫРК!!! фонтан брызг, и пизденыш упорхнул! в основном питались мы блинчиками из муки на воде или же таскали кукурузу из чьих-нибудь огородов — один парень вообще кукурузный сад у себя развел, только вряд ли ему самому хоть один початок достался, — потом тырить еще можно было с открытых рынков — то есть перед одной бакалейной лавкой стоял овощной ларек, — а это означало случайный помидор-два или огурчик, но мы же мелкие воришки, беспонтовые, полагались в основном на удачу. с сигаретами выходило проще всего — выходишь прогуляться вечерком — кто-нибудь обязательно окно в машине оставит открытым, а на приборной доске — пачка или пол пачки. разумеется, доставали нас вино и квартплата, поэтому мы еблись и волновались.
