Он подошел ближе и поморщился. И тут сивуха! Не бимбер, не ксенжицувка[12], а именно она, такую можно пить, только нос зажимая. Но пили, причем втроем. Кружка, два стакана, нарезанный прямо на столешнице лук и… газета «Красная звезда»! В масляных пятнах, с кусочком присохшего сала.
Что докладывать начальству, бывший гимназист уже знал, но на всякий случай прошел в следующую комнату, а затем заглянул в коморку. Приехали, разграбили, перевернули все вверх дном. Хозяев то ли забрали с собой, то ли те успели в лес нырнуть.
На всякий случай он еще раз осмотрел комнату, где гости пировали. Окурки прямо на полу, еще один кусок сала, раздавленный чьей-то подошвой. Скамья возле окна. А на скамье.
Все еще не веря, доброволец шагнул ближе. Командирская сумка! Кожаная, с металлической застежкой и ремнем! Неужто забыли по пьяному делу? Взял в руки (тяжелая!), открыл – и присвистнул. Если и упились, то в смерть, так что и себя не помнили.
Пистолет!
Достал, взвесил в руке, осмотрел. Память подсказала: русский ТТ, он же Тульский Токарева, самозарядный, действует за счет отдачи при коротком ходе ствола. Восемь патронов, кнопка защелки магазина на левой стороне рукоятки. Неужто забыли? Будет трибуналу работа!
Уже ничему не удивляясь, он пошарил в сумке. Что там еще? Неужели карта? В трибунал!
Карта оказалась настоящей, военной, на тканевой основе. Красные стрелки, синие, карандашные пометки, чьи-то подписи внизу.
Он присел на лавку, усмехнулся. Ну, точно, пиратский клад! Пятнадцать человек на сундук мертвеца – и две бутыли сивухи. Потом задумался, вновь изучил карту – и занялся пистолетом. Отсоединил магазин (кнопка справа!), выщелкнул патроны.
* * *
– Стой, – окликнули из-за дерева. – Кто идет?
– Семь, – откликнулся он. – Отзыв?
На поляне пахло дымом, возле полевой кухни выстроилась очередь с котелками, усатый ротмистр, заместитель майора, что-то внушал двум стоящим по стойке «смирно» шеренговым. Доброволец Земоловский взвесил командирскую сумку в руке, прикидывая, где ему искать пана подпоручника, но тот объявился сам, словно соткавшись из теплого вечернего воздуха.
– Сходили?
Следовало доложиться по всей форме – или хотя бы принять должный вид, но он лишь пожал плечами.
– Никого там нет. И. Возьмите вашу сумку.
Офицер взглянул недобро.
– В каком смысле – мою?
– В прямом, – бывший гимназист усмехнулся. – На русской карте – Гродно, а мы уже за Белостоком. А в пистолете патроны – вареные. Решили проверять, так придумали бы что-нибудь похитрее.
Пан подпоручник сумку забирать не спешил, думал. Наконец, вскинул голову.
– Объясните замысел проверки.
– Все просто. Русский шпион, обнаружив секретные документы, обязательно уйдет к своим. Расположение полка он знает, количество бойцов наверняка подсчитал. А пистолет – ради уверенности. Были бы патроны боевые, я бы еще засомневался.
Пан подпоручник покачал головой.
– Кто же вам, Земоловский, боевые патроны выдаст? Шпион – он еще и диверсант, мало ли что у вас на уме? В общем, я вас разочаровал, но и вы меня ни в чем не убедили. Хотите сказать, что вы обычный гимназист?
– Не знаю, – честно ответил он.
4
Я отложил меню в сторону, поглядел на гарсона.
– Жареное мясо с картошкой. Жареной, но без лука. Это возможно?
Тот, как мне показалось, поглядел с некоторым уважением, словно узрев перед собой бизона. Скотина, конечно, но очень большая и с острыми рогами.
– Конечно, мсье. Винная карта, как я понимаю, вас тоже не заинтересовала?
Догадлив, однако!
– Что-нибудь для взрослых. Рюмку! Только не виски и не коньяк.
От столика он отходил с немалой осторожностью, чуть ли не на цыпочках. Кто их, бизонов, знает?
Ресторанишка именовался «Старый Жозеф». На ресторан не тянул, в лучшем случае кафе с претензиями. Но я решил завернуть именно сюда. Столик удобный – входная дверь прямо перед глазами, пахнет прилично, и даже гарсон попался понятливый.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Зашел я сюда (угол улиц Полонсё и де Шартр[13]), потому что захотелось кое-кому подставить подножку. Гости «Одинокой Звезды» наверняка столуются в ресторане при отеле, а ближе к ночи заходят в бар, благо двери рядом. Если мною заинтересовались, станут ждать именно там. Поэтому я снял с ремня кобуру, перецепил на поясной ремень, погляделся в зеркало (сойдет!) и, накинув пальто на плечи, решил слегка прогуляться. Не оглядывался, но свернув за угол, каждый раз замедлял шаг и останавливался возле ближайшей витрины. Результат неоднозначный: и да, и нет, точно как с такси. Никто конкретный за мною не шел, но при желании. А то, что желание есть, я уже понял.
Мясо же в комплекте с картошкой заказал, потому что не выношу французскую кухню, даже от названий воротит. Легран как-то рассказал, что все здешние изыски появились по причине того, что три века назад в прекрасной Франции закончились дрова. Вот и стали готовить всякие затирухи.
Еда – это мясо. И точка!..
Народу в вечерний час собралось немало, входная дверь то и дело открывалась, и я понял, что наблюдать не имеет смысла. Зато возможно другое. После обыска наверняка последует личный контакт. Ничего серьезного, просто взглянуть поближе, словом перекинуться. Значит, ждем.
Тем временем на деревянную эстраду неспешно вышел седоусый дед с аккордеоном. Устроившись на табурете, сурово взглянул в зал. Вслед за ним выскочила певичка, совсем молоденькая, в светлом приталенном платье и яркой помаде. Протянула руки, улыбнулась.
Дед рванул меха.
Перпиньян! Перпиньян! Я люблю твои красные крыши. Перпиньян, Перпиньян! Горный ветер свободою дышит.
Рядом обозначился гарсон с подносом, и я не стал вслушиваться дальше. Перпиньян далеко, в Пиренеях, возле испанской границы – бывшей границы. Французы здорово погрели руки на чужой беде, проглотив и Каталонию, и Страну Басков. У нас тогда спорили, как следует протестовать – громко или не очень. Выяснилось, что протестовать не следует вообще. ФДР лишь усмехнулся, попросив напомнить ему о Каталонии, когда закончится война.
Первую пробную мобилизацию промышленности мы провели еще в 1927 году, потом повторили, еще раз повторили.
Пусть пройдут года, Он со мной всегда, Перпиньян! Край чужой Никогда не сравнится с тобой!
Я вспомнил, что во время оно, в правление графов Барселонских, заштатный ныне Перпиньян и был столицей Каталонии, так что песня эта – неспроста. В Барселоне сейчас, кстати, тоже французы. Певица между тем спрыгнула с эстрады и, взяв за руку того, кто сидел с краю, закружилась в вальсе. Затем, улыбнувшись партнеру, подхватила следующего. Мой столик – третий. Я отставил тарелку в сторону. Вовремя!
От нее пахло духами и коньяком. Рука скользнула по спине, и я порадовался, что не взял с собой наплечную кобуру. Мы кружились между столиками, она улыбалась и что-то тихо напевала. Наверняка про Перпиньян. Музыка кончилась, мы, отступив на шаг, поклонились друг другу.
– Проводите меня, пожалуйста! – шепнули ее губы, когда аплодисменты стихли.
Почему бы и нет? Тем более недалеко, к двери справа от эстрады. Она взялась за ручку, повернулась ко мне.
– Спасибо! Просто в зале сидит один человек, он очень навязчив.
Я охотно кивнул.
– Бывает. А где у вас тут дерутся?
Она скользнула взглядом по залу, усмехнулась.
– Подворотня слева от входа, но он побоится. Будет шум, а у него дома – ревнивая жена.
– Женам лучше не изменять, – охотно согласился я. – Способствует карьере.
