После этого сосед-игрок пошел в душ и делал это громко и с расстановкой еще час. Потом он решил, что самое время позвонить домой в Айову.
– Алло, Тодд, это Чак! Послушай, какая тут громкость у телика!
Я не открывал Книгу рекордов Гиннесса на странице «самый громкий голос на планете», но уверен, старина Чак там упомянут. На мою беду, Чак имел много друзей. Потом он опять решил сыграть в сквош. Тут я не выдержал и позвонил на ресепшн, попросив их принять меры и угомонить соседа.
Я услышал, как он взял трубку. Да, сказал он, конечно. Положив трубку, он постучался ко мне в дверь и прошептал в замочную скважину: «Извини, приятель…» И тут взошло солнце. Я пытался спрятаться от его радиоактивных лучей в мини-баре, но они жгли мою левую пятку, и мне пришлось вернуться в раскаленную, словно печка Aga, постель.
Неудивительно, что после такой ночки я был не расположен обсуждать прелести Жан-Клода-Хренова-Дамма. Поэтому я уперся рогом: «Ну и чего хорошего лично мне сделал это Евросоюз?» Моя собеседница-еврофилка попыталась возразить. Мол, она училась в британской школе и не смогла бы поступить в ирландский университет, потому что не знала ирландского.
Но какое это имеет отношение ко мне? Она согласилась, что никакого, и, нимало не смутившись, сказала, что теперь кожаные ботинки, сделанные в Евросоюзе, должны иметь специальный знак ЕС, подтверждающий, что они сделаны из кожи.
Гм-м. Я не уверен, что это обстоятельство оправдывает существование многоуровневого суперправительства, в котором работает 350 000 человек. Мы и сами можем увидеть, сделана обувь из коровы или саудовских нефтепродуктов. Нет, говорю, история про кожу не работает, давай другие аргументы.
Она понесла про то, что дизайнерская одежда из ЕС стала дешевле в Британии, но так как я Prada сроду не носил, мне наплевать. Потом она сказала, что если бы не совет евроминистров, то загрязнение воздуха достигло бы куда больших масштабов. Не то, черт подери! Через двадцать минут, когда я закончил объяснять ей, насколько ничтожен ущерб природе от человека и его машин, она продолжила.
Если меня арестуют за провоз наркотиков в стране, где нет британского посольства (а что, есть такие страны?), я могу позвонить в посольство любой другой европейской страны.
И если вас трахнут за производство героина в Кабуле, что крайне маловероятно, и родное министерство иностранных дел от вас отречется, можете смело проситься к шведам.
Все, что они могут предложить, – дешевая кожа и помощь от викингов в дыре третьего мира.
В тот же вечер я переехал в отель, горничные которого круглые сутки что-то пылесосили. А так как мой номер был угловым, они все время стукались пылесосами в мою дверь. Теперь я знаю, почему панъевропейское правительство не работает. Они никак не могут выспаться.
Уик-энд в воровском городе Париже
В прошлое воскресенье пассажирский поезд, развозящий по Англии рабочих из третьего мира, сломался (все из-за правительства) и заблокировал в Кенте движение. В результате поездам Eurostar на континент и обратно пришлось идти по одной и той же колее. Рейсы из Парижа и Лондона задерживались на пять часов.
Пассажиры из вагонов-скотовозов жаловались, что им, пока поезд стоял, не предложили ничего, кроме бесплатного стакана воды, а ехавшие первым классом жаловались, что двери слишком громко скрипели и не дали им выспаться.
Странно, я как раз ехал на одном из тех задержанных рейсов и ничего такого не заметил. Да, первый час от Ватерлоо мы тащились, как дохлые клячи, но это было ожидаемо. Нам уже сто раз сообщили, что Eurostar не ходит, а тоннель под Ла-Маншем переполнен больными бешенством и немецкими танками.
Вот почему я всегда старался добираться в Париж на машине, на самолете, на лодке, да хоть на карачках. Все что угодно, кроме поезда, который меня заразит чем-нибудь и потом загорится на глубине в шесть километров под дном Северного моря.
Давайте задумаемся. Никто никогда нигде не писал, что водителя, едущего в Париж, остановила полиция и закрыла его голым в ледяном карцере за превышение скорости. Да и самолеты над Борнмутом не разворачивают «из-за неправильного состава воздуха».
Но прошлой осенью я оставил машину в Гатвике, а самолет сел в Харне. И что мне было делать? Сесть на поезд и поехать тупо в Лондон или сесть на автобус и проехать часа три по М-25, чтобы воссоединиться со своими колесами? Ответ, насколько я знаю, до сих пор стоит на гатвикской парковке в пятом ряду паркинга.
В результате я поехал в Париж на Eurostar. Билет в первый класс стоил на 2000 франков дороже, чем на самолет. Зато поезд добирается из центра Лондона до центра Парижа на десять минут быстрее, чем Boeing.
Вы можете курить, не обращая внимания на хлопающие двери и громыхающие тележки с напитками. У них там квадратные колеса, что ли?
Не уверен, что в Париж стоит так уж стремиться. Странно, что приземистое, похотливое детище барона Османа пиарит себя в качестве главного романтического «места для двоих».
Помпезности городу не занимать, но сегодня он грязный, тупой и еще более грубый, чем когда бы то ни было. К тому же тут стало не так уж и интересно. На левобережье Сены высокие арендные ставки давно вытеснили философов-леваков сартровского типа, и даже аристократия убралась в свои клубы на рю Сен-Оноре.
Все, что в итоге осталось, – это многочисленный средний класс. Париж превращается в слоновник без слонов. Ничего нет, кроме разве что опасения, что вас сейчас обчистят. И вы засовываете бумажник поглубже в карман.
И все же здесь не так плохо, как в Детройте, где нельзя пройти и тридцати метров, чтобы в вас не пальнули. И не так плохо, как в Пуэрто-Рико. В Париже у ночи есть глаза.
Взлом авто – некогда прерогатива южноафриканских и московских отморозков – теперь обычное дело в Париже. Оружие бедных в Европе – губка, ведро воды и «не желает ли мистер помыть машину», а в Париже – пистолет и «а ну быстро вылазь». Французы, имеющие, как и все латинские народы, любовь к правому уклону, во всем винят иммиграцию и говорят, что Париж был отличным местом, пока в него не перебралась половина Македонии. Но факт тот, что, сидя в уличном кафе и допивая второе пиво, я и сам ощутил желание что-нибудь спереть.
Это было на Монпарнасе, ничего особенного, кроме запредельного счета. Я заплатил десять долбаных фунтов за два поганых пива «L644» и блюдечко оливок. А в отеле меня ждал счет за прачечную – 180 фунтов. Дешевле было купить стиральную машину в номер. Теплилась надежда, что хоть французская кухня восстановит мою веру в Париж, потому что каждый француз в душе повар.
Но и тут вышел облом! Сначала меня пронесло от их кухни (впервые в моей ресторанной практике!), потом мне дали лобстера, которого убили атомной бомбой (его, видимо, выловили у атолла Муруроа), к тому же выловили давно. В третий раз мне принесли нечто, по вкусу похожее на копченую прямую кишку.
Так что если хотите реально оттянуться в уик-энд, забудьте про Париж. У вас там сначала стырят презервативы, а потом подадут их под видом еды. За бешеные бабки.
Сядьте лучше в поезд и поезжайте в Брюгге. Тут можно свободно ходить хоть в треуголке, склеенной из долларов, можно жевать на ходу свиную колбаску и отлично, просто отлично проводить время.
Это произведение искусства, и оно сидит у нас на шее
Путешествуя, мы любуемся современной архитектурой. Эта Арка Де-фанс в Париже, это новый Рейхстаг в Берлине. Это башня Трансамерика в Сан-Франциско. И даже Купол тысячелетия.
Взять вот музей Гугенхайма в Бильбао. Кто говорит, что он похож на пароход, кто – на огромную стальную рыбу, третьи, с архитектурным образованием, считают, что вид музея отражает слияние портового прошлого Бильбао и недавно развившейся в нем тяжелой промышленности. Но суть в том, что такая фигня в городе смотрится примерно так, как смотрелся бы Тадж-Махал в Барнсли. Здание музея доминирует и над городом, и над вашим мыслительным процессом с одинаковым апломбом. Оно торчит на каждой улице, а когда его не видно из окна, оно маячит у вас в голове.
Вы бросаете недоеденную паэлью и, повинуясь неведомой силе, идете еще и еще раз смотреть на это.
Это северное сияние. Это лунная радуга. Это метеоритный дождь и торнадо, смешанный с самым потрясающим африканским закатом в одном. Я видел голую Кристен Скотт Томас. Поэтому я просто должен был зайти внутрь.
На самом верху – выставка Армани. Говорят, в музее Гугенхайма в Нью-Йорке она имела сокрушительный успех. Впрочем, с таким же энтузиазмом американцы идут смотреть кино про трактор.
К сожалению, одежда меня интересует, только если в ней кто-то есть. Я спустился этажом ниже и попал на выставку телевизоров. Но я этого добра навидался в Dixons, поэтому пошел на первый этаж, где змеилась очередь в треугольный лабиринт.
