Он говорил: «Если вы подвесите к резине груз, а потом осторожно уберёте из-под неё Землю, то растянутая резина сократится». Прелесть шутки была в словах «осторожно убрать Землю». Столько лет прошло, запомнилось навсегда.
Павка внешне был светло-русым, с веснушками, чуть вздёрнутым острым носом, поскольку ездил к родичам в Лермонтово, значит, был из молокан. Он свободно говорил на армянском, как и те русские ребята, что выросли в Армении, например, Петька Солдатов. Это не значило, что никаких межнациональных стычек не могло быть. Потому что всегда находились армянские ребята, назовём их по-старому, хулиганами, считавшие своим долгом при встрече в укромном месте или на своей территории русского парня, побить его.
Однажды мы ездили парнями с военруком Воробьёвым на стрельбище, стрелять из автомата. Стрельбище было за городом. На обратной дороге мы стояли на остановке посёлка Жданов в ожидании автобуса. Среди нас светлое пятно — Павка Телегин. Два местных хулигана, заприметив объект, как молодые львы у стада антилоп, ходили вокруг нашей группы, чтобы выследить брешь для нападения. Мы стояли плотно, Павка в центре был недосягаем. Тут подошёл автобус. В дверь, так или иначе, можно было войти только поодиночке. Один хулиган допрыгнул до Павки, стукнул кулаком в спину и отбежал. Павка только успел в ответ крикнуть по-армянски: «Քաղաք կգաս՝ ընդեղ կտենանք[40]». Вроде мелочь, но остался неприятный осадок.
Я бывал у него дома, в первом «небоскрёбе» нашего города, двенадцатиэтажном доме с лифтом. Бывало, он приходил ко мне. Как и я, Павка слегка бренчал на гитаре и привозил нам из Лермонтова их уличный фольклор, частушки. Записи наших вокалов были на бобинах старых катушечных магнитофонов, время нещадно смело их в вихре новой жизни. Там же, на этих плёнках были наш театральный экспромт, что-то в духе Ильфа и Петрова, наигранное Фаустом, Ашотом, Масео, мной и Павкой. Были мои потуги чтеца, я начитал всю поэму Маяковского «Ленин» и фрагменты поэмы Вознесенского «Лёд-69». Всё это кануло в небытие.
Ещё один эпизод, связанный с Павкой Телегиным, описан в пазле «Невиньетка. Педагоги» в той части, где пара слов посвящена Сосне М. Д.
Не поступив в институт, Павка получил повестку на службу в армию. Кто-то посоветовал ему, чтобы не попасть в учебку, задобрить офицера в военкомате, поставить бутылку. Бутылка коньяка была поставлена на стол в ресторане «Таллин», расположенному на противоположной от военкомата стороне улицы. Мы пошли туда группой, я, Фауст, кто-то ещё, сам Павка и офицер (не помню чина), ведавший призывом. Всё прошло чинно, хорошо посидели, но в учебку Павка всё же попал.
Второй отщепенец Великолепной семёрки — Яврян Рубик. Он, как и Павка, вошёл в нашу команду активных, дерзких до знаний, амбициозных, сознающих свои мозговые потенции парней в девятом классе. Яврик был, пожалуй, самым амбициозным среди нас.
Он старший из трёх братьев, жил с родителями, тётей и бабушкой в одноэтажном просторном коттеджном доме со ставнями на окнах и с палисадником. Отец его, Сергей Рубенович, работал начальником станции Кировакан, и дом этот, через мостик сразу за вокзалом, был, по-видимому, выделен как служебный. В семье Яврянов был непререкаемый авторитет отца, патриархальные отношения, строгий бабушкин надзор. Лувр маму свою звал по имени, Лилик, и все его интонации копировали отцовские. Лувр чётко исполнял роль сына-наследника, сына-преемника.
Лувр в десятом классе сделал заявление, что через 10 лет он будет играть в футбольной команде «Арарат» центральным нападающим. Кажется, именно это послужило стимулом для составления групповой декларации, кто кем станет через десять лет. Память моя не сохранила содержания этого документа, но ни один пункт впоследствии не был исполнен.
5 декабря 1971 года, в День Конституции[41] мы совершили восхождение на Большую гору — вершину Базумского хребта. Была составлена декларация о том, что данный документ мы, закопавшие его на вершине горы, откопаем через 20 лет, 5 декабря 1991 года. Группа альпинистов-любителей состояла из Ашота, Казо, Масео, Павки, Лувра и меня. Фауста мама не пустила, она была врачом-терапевтом, у неё были свои доводы. Для меня это было позорное восхождение. Я не дошёл до вершины, остался в одной из ложбин, спрятался от ветра за большой валун и грелся в прямых солнечных лучах, осознавая свою слабость. Примерно через полчаса меня нашёл Сергей Микоян, сказал, что не дошёл до вершины. Ребята, дошедшие до вершины[42], закопали сундучок, сделав в памяти какие-то опознавательные пометки. Через какое-то время Фауст в одиночку поднимался на Большую гору, откопал сундучок и вновь закопал в более удобном месте. Ещё одно восхождение без меня сделали Ашот, Лувр, Володя (однокурсник Лувра, приехавший к нему в гости на январские каникулы) и Павлик Мартиросов. Сохранились кинодокументы об этом походе в домашней фильмотеке Пеха. Позже было еще несколько безуспешных восхождений. В 1991 году я уговорил Аморалюса взять меня на вершину, мне нужно было реабилитироваться перед моим прошлым. Нас было двое. Надо сказать, что благодаря духовной поддержке Аморалюса, я достиг вершины. Физически я мог сделать это и в первый раз, но духа моего тогда не хватило. Я преодолел себя с помощью друга. Я стоял на вершине, в голове без остановки звучало: «Весь мир на ладони, ты счастлив и нем…»[43]. Сундучок наш так и не нашёлся. Гора поглотила наши юношеские восторженные амбиции, безмолвно напоминая, что всё временно на Земле, и всё со временем уходит в Землю.
Лувр был парень необычный, по некоторым манерам и формам общения казался эксцентричным или недалёким. Но если судить по делам, вернее, по результатам, — он единственный достиг хорошего уровня обеспеченности в жизни, многие годы руководил фирмой, причём никто так и не узнал, чем именно он занимается. Мне кажется, это была консалтинговая компания, в её названии ИНВЭКС явно прочитывается инвестиции/экспорт. Это было во времена горбачёвских кооперативов. Все сотрудники его компании носили наручные часы «Слава» с фирменным чёрным циферблатом с надписью INVEX. Лувра подарил нам, всем друзьям семёрки такие же. Ему были свойственны эффектные благотворительные поступки.
Лувр в десятом классе, как и я, был влюблён в Бригитту — Алекову Армине. Ребята смеялись, называя нашу парочку «друзьями по несчастью». К 8 Марта он собирался подарить Бригитте ожерелье, я тогда в этом не разбирался, но, по-моему, китч. Бусы Бригитта не приняла, Лувр их театрально разорвал и разбросал по асфальту.
Дом, где жила семья Яврянов, был очень удобен для встреч. Он был изолированным от соседей, вместительным, с радушными хозяевами, заботливо обихаживающей нас бабушкой Астхик. Как следствие, мы часто собирались у
