Действительно, идеал "одновременного достижения мастерства в военном и гражданском", "единства меча и кисти" существовал среди самураев испокон веков, но это было именно идеалом. Обратим внимание на то, что воин, мастерски владеющий мечом, и аристократически утонченный самурай, слагающий поэтические строфы и в тихом восхищении взирающий на горы и водные потоки, принадлежат к разным эпохам. "Универсальный самурай" не существовал никогда, если не считать редких исключений, обязанных своим происхождением легендам. .Впрочем, наряду с легендами об идеальных самураях мы можем встретить в японской литературе того времени и вещи абсолютно противоположные.
Например, в конце периода Эдо особую популярность приобретают романы-пародии о подвигах самураев, созданные по мотивам знаменитых произведений. Так, на мотив знаменитого эпоса "Гэндзи моноготари" (X в.) самураем Рютэем Танэхико (1783-1843) была написана повесть "Нисэ Мураса-ки Инака Гэндзи", которая разошлась небывалым для Японии тиражом в 10 тысяч экземпляров. Основной герой повести принц Мицудзи действует как настоящий ниндзя - хитрый, безжалостный и подлый (впрочем, последнее определение может показаться весьма спорным, ибо в Японии были свои представления о нравственности). Самое главное в этой истории - ненавязчивое подчеркивание особого изящества души Мицудзи, которое, впрочем, не мешает карать врагов направо и налево. Как-то к Мицудзи был подослан ниндзя с приказом убить сына сегуна. В тот момент Мицудзи сидел в уединении и упоенно играл на струнном инструменте кото. Свет луны делал его игру еще более Прекрасной и романтичной, и, казалось, Мицудзи не замечал ничего вокруг, унесенный звуками музыки в непроглядную даль космических сфер. И именно в этот момент у него за спиной тихо появился убийца. Далее произошло нечто, что должно было вызвать у японского читателя восхищение не только самообладанием Мицудзи, но, прежде всего, его соответствием всем ритуальным нормам: "Не сказав ни слова, загадочный человек, чье лицо было целиком закрыто, немного вытащил свой меч. Мицудзи же, без малейшего промедления, протянул к нему левую руку, в то время как правой продолжал играть на кото. Вошедший, будучи несколько смущен его поведением,
вложил свой меч обратно". Великий мастер боя Мицудзи сумел остановить своего убийцу лишь жестом руки, даже не прекратив свою волшебную игру на инструменте! Это был поистине "жест, подобный величию Неба", о котором говорили дзэн-буддисты. И тем самым Мицудзи проявил не только колоссальную внутреннюю мощь, но соответствующую ритуальную сдержанность и строгость, абсолютную достаточность действия, что так высоко ценилась в самурайской культуре.
Токугавский сегунат, придя в XVII в. к власти, сразу же занялся строгой регламентацией жизни каждого сословия в обществе, особенно выделяя роль самураев, делая упор на их поведение в период мира. В 1615 г. сегун Токугава Иэясу специально для самураев выпускает "Княжеский кодекс" ("Букэ сехат-то"), который содержал в себе 13 статей и точно определял занятия и формы жизни военной верхушки Японии. Фактически "Кодекс" повторял большинство неписаных положений "Бусидо", и поэтому "Путь воина" вошел в законодательство страны. К этой эпохе самураи уже чувствовали себя полными хозяевами страны, причем вели себя не всегда достойно и благородно, разврат и пьянство входили в привычку многих известных воинов. Положение оказалось столь критическим, что "Кодекс" уже напрямую требовал от самураев соблюдения умеренности в вине и женщинах, ибо, как оказалось, "главной причиной разорения княжеств служат чрезмерная приверженность женщинам и азартным иг рам". Увы, реальные правила Бусидо в отличие от наших представлений о них не столько говорили о поведении воина в бою, сколько о том, как ему "сохранить лицо" в условиях мира.
Но каким образом самурай мог сочетать конфуцианские идеалы гуманности, буддийскую концепцию милосердия ко всему живому с психологией вечного боя и смерти? Оказывается, у японской культуры выработался достаточно четкий ответ на этот вопрос - надо проявлять гибкость и раздавать каждому "по заслугам".
Миф о самурайском милосердии
Но как же быть с известными рассуждениями о самурайском благородстве и милосердии? Какое же может быть милосердие, пока противник не повержен?! Для психологии самурая это вообще немыслимо - можно простить лишь того, кто признал себя побежденным, кто безоружным лежит на земле и не может больше продолжать схватку. Милосердию нет места, пока твой соперник стоит в боевой стойке - здесь есть лишь место расчетливости и хитрости. Не благородству, как порой принято считать, а именно вероломству и обману. Кстати, даже великие воины не считали зазорным добить противника, беспомощно лежащего на земле.
В голове самурая должна жить лишь одна мысль: убить врага. А для этого нужны расчетливость, особая мудрость боя. Нельзя ударить мечом слишком сильно или слишком слабо - надо ударить "истинно"; Нередко молодые и еще неопытные самураи слишком много размышляли над силой удара, боясь, например, что при сильном взмахе мечом оружие может увлечь их за собой. Но для опытного воина все эти умственные экзерсисы казались надуманными и излишними. Мусаси, который не любил лукавить, говорил о смысле боя просто: "Скрещивая свой меч с мечом противника, не думай о том, рубишь ли ты сильно или слабо, - просто руби и убей врага. Не пытайся рубить сильно и, конечно же, даже не думай о том, чтобы рубить слабо. Твои мысли должны быть заняты лишь тем, как убить врага".
Вот она - истинная забота самурая. "Убить врага"!
Более того, идеальный самурай должен быть начисто лишен каких-то внутренних рассуждении и переживаний. Он обязан действовать чисто интуитивно, не вдаваясь в размышления над тем, хорошо или плохо он поступает. А поэтому в самурайской культуре не могло возникнуть ни понятия милосердия, ни понятия благородства, схожего с теми, что мы встречаем в западной культуре. Естественно, нет здесь и сострадания к противнику. Благородство сводится лишь к преданности своему господину и долгу.
"Хагакурэ Бусидо" содержит по этому поводу примечательный рассказ. Как-то третий сегун из рода Токугава - Иэмицу пригласил к себе двух вассалов, прославленных в боевых искусствах, и потребовал от них изложить секрет победы в бою. Первый подданный изложил свои мысли на трех листах бумаги, а второй начертал лишь несколько фраз: "Никогда не следует задумываться над тем, что хорошо и что нехорошо. Спрашивать, что нехорошо, так же плохо, как спрашивать, что хорошо. Вся суть в том, чтобы человек никогда не вдавался в рассуждения".
Прочтя эти строки, Токугава Иэми-цу сказал: "Вот то, чего я хотел".
Итак, суть поведения самурая заключена не в том, чтобы давать оценку происходящему, но именно "не вдаваться в рассуждения", то есть действовать так, как предписывают ритуальные нормы.
Именно отсутствие рассуждении должно характеризовать истинного воина. По сути, это право - рассуждать - в рамках японской культуры дано лишь высшим дайме, в то время как рядовой самурай и вассал обязаны следовать лишь предписаниям долга. В другом пассаже из "Хагакурэ" так напрямую и говорится: "Бусидо запрещает увлекаться рассуждениями. Рассуждающий воин не может принести пользы в бою".
Как видим, о том утонченном благородстве и манерности, которые Запад привык приписывать самураям, говорить не приходится. Здесь существует лишь особая мудрость боя - мудро все то, что ведет к победе над соперником, причем к победе любыми средствами. Конечно, нас не удивят рассказы о том, как шпионы ниндзя нападали из засады и всаживали свой короткий меч в спину жертве, которая умирала, даже не увидев лица своего палача. Но, что самое поразительное, ничуть не реже такими способами пользовались сами самураи: вызывали противника на дуэль и до поединка подсыпали ему в вино яд, наносили удар в спину, душили спящего. В кинофильмах мы привыкли видеть двух благородных самураев с открытыми лицами, которые вежливо предупреждают друг друга о нападении, долго стоят один перед другим, подняв мечи, а после сражения победитель лично хоронит побежденного, воздавая ему почести как достойному сопернику.
Что ж, такое тоже встречалось, хотя чаще можно было наблюдать картину прямо противоположную. Главное, "убить врага", и ни в одном каноне не сказано, что это необходимо сделать в открытом поединке. Лучший пример тому - истории о том, как самый великий фехтовальщик средневековой Японии Миямото Мусаси побеждал своих врагов. Посмотрим, как конкретно славное "самурайское благородство" проявлялось в реальной жизни одного из самых умелых воинов за всю историю Японии.
В двадцать один год молодой Мусаси приезжает в императорскую столицу Японии город Эдо. Здесь разворачивается его конфликт со знатным семейством Есиоки, о котором еще долго рассказывали истории. Большинство членов клана Есиоки были отменными бойцами и служили инструкторами воинских искусств в доме сегуна Асикага, что было весьма высокой честью, которой удостаивались немногие мастера фехтования.
