Судя по лицу, Габриэла была очень смущена. Веронике это понравилось. А вот статуэтка – не очень. Грубо сделанное лицо девушки казалось искаженным от муки. Может быть, согласно замыслу скульпторши, девушка танцевала со змеей, но Веронике показалось, что змея ее душит. Хотя, возможно, девушке просто сильно хотелось в туалет.
– А это что? – Вероника подошла к столу. – Подкасты записывать?
Веронике по роду деятельности приходилось бывать в разных местах. В том числе как в любительских, так и в профессиональных звукозаписывающих студиях – поэтому оборудование она узнала сразу.
– Песни, – возразила Габриэла. – Брю хорошо поет.
– Надо же, сколько у нее талантов…
– Много. Но нет терпения развить хотя бы один.
Веронике, слух которой начинал привыкать к немецкой речи, показалось, что она слышит нечто вроде сестринской ревности или зависти. Она покосилась на Габриэлу.
– Что-то не так?
Габриэла ответила не сразу и с видимой неохотой:
– Ну… Брю ведь уже не маленькая девочка. А все ее постоянно опекают и защищают. По привычке, что ли… Она ведь младшая. Мама, Вернер (это наш брат), я… Мне кажется, было бы неплохо, если бы Брю научилась сама что-то представлять собой в этом мире.
Вероника достаточно общалась с Тишей, чтобы суметь профессионально отделить зерна от плевел. Тиша бы сказал примерно так: «Желание, чтобы сестра что-то собой представляла, – рассудочное, оно не имеет особого значения. А вот зависть к тому, что сестру все опекают и защищают, идет изнутри, это важно».
Внутри Вероники все напряглось от мысли, что она сейчас, возможно, стоит рядом со злоумышленницей, которая посылает анонимки. Хотя… Вероника заставила себя расслабиться. Объективно: какой в этом смысл? Если анонимщик чего и добился своей деятельностью, так лишь того, что с Брю все начали носиться еще больше. Не стыкуется.
– Теперь я застряла здесь, – продолжила между тем жаловаться Габриэла, – потому что Брю, видите ли, страшно и одиноко. Хотя еще неделю назад я должна была уехать в Антарктиду.
– Куда? – изумилась Вероника. – В Антарктиду? Это… внизу карты? – Она показала пальцем себе под ноги. – Где лед и белые медведи?!
– Пингвины, – поправила ее Габриэла. – Белые медведи – в Арктике. «Арктос» – по-гречески «медведь». А Антарктида – антиарктос. Там нет медведей. – Она улыбнулась. – Видишь, запомнить очень просто.
– Да что там вообще делать? – недоумевала Вероника.
– Я веду блог о путешествиях.
– Это я знаю. Но что может быть интересного в Антарктиде? Там же… холодно!
Габриэла хотела было что-то с жаром возразить, но какая-то мысль ее остановила. Она помотала головой:
– Ты просто не понимаешь.
– Да уж. Это точно.
Вероника села за стол, где стоял компьютер Брюнхильды, и пошевелила «мышкой». Экран тут же ожил и дружелюбно предложил ввести пароль.
– Есть идеи? – повернулась Вероника к Габриэле.
Та пожала плечами. Потом, заинтересовавшись, склонилась над клавиатурой. Пальцы забегали по клавишам.
– Дата рождения – нет, «Брюнхильда» – нет…
– Попробуй «мировое господство», – предложила Вероника и в ответ на озадаченный взгляд Габриэлы пожала плечами.
Та ввела еще что-то на немецком, в два слова. Пароль не подошел.
– Видимо, последний немец, которому понравился бы такой пароль, просрал все полимеры в сорок пятом, – вздохнула Вероника.
Судя по выражению лица Габриэлы, переводчик выдал какую-то галиматью, да и слава богу. Не хватало еще поругаться из-за глупых шуток.
Взгляд Вероники поблуждал по стене и остановился на плакате.
– А это что за ребята? – спросила она.
Габриэла проследила за ее взглядом, хмыкнула и ввела, проговаривая вслух:
– Tokio Hotel… Неверно! Подожди… «Билл Каулитц»! Есть!
– Даже не буду спрашивать, – сказала Вероника, подавшись вперед.
Габриэла уступила ей пространство и подошла к окну.
– Эй, ты далеко-то не уходи, – сказала Вероника, кликнув на браузер. – Я ведь не смогу понять, что у нее в истории. Или по крайней мере напиши, как по-немецки «сайт для желающих стать жертвами анонимных извращенцев».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Подожди, – резко сказала Габриэла. – Мне показалось, я слышу машину.
– Их еще в девятнадцатом веке изобрели, это нормально.
– Ч-черт! Это мама и Брю возвращаются! Быстрее! Заблокируй все!
Габриэла кинулась к компьютеру. Все, что успела разглядеть Вероника, – это страница в соцсети с фотографией длинноволосого парня лет двадцати, который улыбался в камеру. И – имя: Леонхард Кляйн.
21
Елена Сергеевна быстро пришла в себя. Она уперла руки в бока и как будто бы стала выше ростом.
– Я?! – закричала она. – Отправляю анонимные письма дочери моей подруги?!
Тимофей с невозмутимым видом уселся на высокий табурет и задумчиво уставился куда-то мимо матери.
– Пока что это – самое правдоподобное объяснение происходящему из всех, что я вижу, – сказал он. – Прежде чем ехать сюда, я, разумеется, навел справки. Ты довольно долго жила на проценты с наследства Штефана. Потом, видимо, тебе показалось, что этого мало, и четыре года назад ты вложила основную сумму в акции. Поначалу все шло неплохо, но недавно акции, как это нередко бывает, обесценились, и ты осталась на мели. Практически без средств к существованию. Устроилась администратором в салон красоты, но получаешь там крохи. Одно только содержание дома в этом районе отнимает больше. Тебе срочно понадобился дополнительный источник дохода – и ты вспомнила обо мне. О том, что мы с Габриэлой в детстве дружили, а теперь занимаемся сходными видами деятельности. Габриэла – как и Брюнхильда – владеет пятью процентами акций компании покойного отца. Это серьезные деньги – не говоря уж о том, что ее собственный бизнес с лихвой закрывает все ее потребности. Если бы мы с Габриэлой заключили брак и я переехал сюда, твои финансовые трудности – по твоему разумению – решились бы сразу. Однако тебе нужен был предлог. Что-то, что заставило бы меня почувствовать себя обязанным приехать. Какое-то преступление, связанное с близкими людьми. Так возникла идея с анонимными письмами…
Елена Сергеевна не сразу обратила внимание, что лицо сына расплывается перед глазами. «Это что – слезы?» – с ужасом подумала она и часто-часто заморгала, но этим лишь ухудшила ситуацию. Слезы потекли по щекам.
Это – ее сын. Такой же, каким был в детстве. Отстраненный, безжалостный и сам не осознающий своей жестокости.
Инопланетянин.
– Что… Что ты несешь? – прошептала Елена Сергеевна, пытаясь отыскать внутри себя достаточно ярости для крика. – Чтобы я… Я?!
И как только она собралась с силами и повысила голос, Тимофей уничтожил ее одной фразой:
– Мы оба знаем, что ты на такое способна.
Елена Сергеевна попятилась. Ноги отказывались держать вес ее тела, и она ухватилась руками за раковину.
– Это – всего лишь гипотеза, – слышала она голос сына точно сквозь вату, забившую уши. – Однако пока – самый правдоподобный вариант из всех, что я вижу. Хотя, разумеется, пока вариантов не так уж много. Учитывая то, как мне описали Брюнхильду, вряд ли ей пишет отвергнутый влюбленный или проигравшая соперница. Здесь работают совершенно иные интересы. Я послал Веронику осмотреть комнату Брюнхильды только для того, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты позвала меня, чтобы я помог, – и я помогу. Я не хочу, чтобы ты села в тюрьму. Но история с анонимками должна прекратиться. Если она не прекратится, я продолжу расследование и рано или поздно докопаюсь до истины. Если ты хотя бы вполглаза следила за моей карьерой, то знаешь – я не проигрываю. Я не проигрывал даже в детстве.
Тимофей слез со стула и ушел. Хлопнула дверь. Елена Сергеевна, как будто кто-то отобрал у нее опору, медленно опустилась на пол и заплакала.
22
Брю, насупившись, сидела на переднем сиденье и сверлила взглядом крышку бардачка. Только по снижению скорости она поняла, что мама подъезжает к дому. Наконец машина остановилась, но мама не спешила выходить. Это означало, что сейчас будет разговор.
