И точно — шкипер поспешил следом за ней.
Доброе утро! Ты не забыла про морошку, о которой я просил? — поинтересовался он.
А тебе не терпится?
Да, время идёт. Завтра последний день погрузки, и, если ветер позволит, мы сразу и отправимся.
Я всё ждала, чтобы морошка созрела, сказала она.
Шкипер был настроен добродушно, но выразил сомнение, что она захочет набрать ему ягод. Лучше уж он наберёт сам. Правда, тогда она, верно, заявит на него ленсману13?
Ане Мария сделала вид, что не расположена болтать с ним, поэтому она выгнала скотину из болота и пошла следом за ней. Вот чёрт, Скору не мог оставить последнее слово за ней и потому сердито крикнул: Так можно мне набрать немного морошки на вашем болоте?
Да сколько угодно! Она махнула рукой в сторону болота: Там её видимо-невидимо!
Шкипер пошёл, куда она показала, с каждым шагом он всё больше и больше увязал в трясине. Ане Мария была злопамятна и не предупредила его о бездонном окне посреди болота, хотя было ясно, что, если он зайдёт подальше и вовремя не повернёт назад, трясина засосёт его и ему будет уже не выбраться. Ане Мария знала это гиблое место как свои пять пальцев, здесь его все знали; там, среди трясины, была небольшая зелёная кочка, но стоило кому-нибудь ступить на неё, как она переворачивалась и нога срывалась в топь. Однажды на глазах у Ане Марии там погиб бык из чужого селения, который не привык к этому болоту, слышала она и предание — а может, то была чистая правда — о девушке, что когда-то погибла в болоте. Эта молодая девушка решила свести счёты с жизнью из-за несчастной любви и выбрала медленную смерть, чтобы иметь возможность подольше молиться Богу. Когда девушка погрузилась в трясину по шею, она испугалась; люди слышали крики о помощи, доносившиеся с болота, девушка кричала долго, но была ночь, а когда люди наконец добрались до неё, было уже поздно. Помилуй, Господи, её душу!
Люди стали вычерпывать ил, схватили девушку за волосы... и вырвали их с корнем. Потом они снова принялись вычерпывать ил, наконец накинули ей на шею верёвку и потянули, мужчин было много, тьма кромешная, и они оторвали ей голову. Так они её и не вытащили, лишь прочитали над утопленницей «Отче наш». А правда это или нет, кто ж знает...
Шкипер Скору прыгнул как раз на ту коварную кочку, она перевернулась как мяч, и он упал в ил. Ну и что, упал и упал, пусть не думает, будто он испугался за свои сапоги, хотя, конечно, по случаю воскресенья он начистил их до блеска, шкипер даже усмехнулся, ничуть не обеспокоенный. Ну и дорожка тут у вас, сказал он, забавная гать.
Ане Мария не отозвалась.
Шкипер попытался выбраться из трясины, он дрыгал ногами, стараясь их освободить, но всё было бесполезно, он только ещё больше погружался в топь. Что за чертовщина? — воскликнул он.
Вам следовало обойти это место, спокойно ответила Ане Мария.
Шкиперу стало не до смеха, он изо всех сил старался выбраться, трясина доставала ему уже до колен. Рассердившись, он лёг на бок, приподнялся, потом лёг на другой бок и опять приподнялся, но это не помогло, он почувствовал, что во время этих попыток потерял один сапог. Смешно, просто смешно, шкипер заскрежетал зубами, отчаянно замахал руками и зарычал, как собака. Потом затих и сказал, словно про себя: Мне отсюда не выбраться! Наверное, он наконец сообразил, что женщина, стоявшая поодаль, решила его погубить.
Чего смотришь, лучше помоги мне! — крикнул он.
А вы меня об этом ещё не просили, невозмутимо ответила она.
Ах, её, оказывается, нужно попросить? Что же делать? Если громко позвать на помощь, вряд ли его услышат на борту, шхуна стоит в Поллене, и ветер дует с той стороны. А вот в соседних усадьбах его крик могут услышать. Теперь он стоял в трясине уже по пояс, и его засасывало всё больше и больше. Он закричал — не очень громко, скорее для того, чтобы припугнуть Ане Марию.
Как думаешь, что скажут люди, когда придут сюда? — спросил он.
В усадьбах никого нет, все ушли в церковь, ответила она.
Шкипер в бешенстве повернулся к ней и погрозил кулаком: Как ты можешь так спокойно смотреть, как я гибну? Ты просто чудовище!
Вам лучше помолиться Богу! — сказала Ане Мария.
Помогите! — заорал Скору уже во всё горло и с радостью услышал, как его громкий крик отозвался эхом в холмах. Ну, ведьма, когда я выберусь отсюда, я с тобой поквитаюсь! — крикнул он Ане Марии.
Лучше помолитесь Богу, повторила она.
Я привяжу тебя к мачте и излупцую концом каната!
На это вы мастер.
А потом заявлю на тебя властям!
Она села в вереск и невозмутимо расправила платье.
Хочешь, чтобы я утонул? — крикнул он. Зря радуешься. Руки у меня ещё свободны. Помо-ги-и-те!
Ему снова отозвалось эхо, но людей слышно не было.
Шкипер отчаянно барахтался, но лишь глубже увязал в болоте, теперь он стоял в трясине почти по грудь. Он попытался лечь на ил плашмя, чтобы не увеличивать свою тяжесть, однако он погрузился уже выше пояса и не мог наклониться вперёд. По-мо-гите!
Ане Мария встала, смахнула траву с платья и огляделась. Кругом стояла тишина.
Что я тебе сделал, дура? — всхлипнув, спросил шкипер. Даже если я летом и приставал к тебе, это ещё не повод убивать меня, поставила бы мне фонарь под глазом, и были бы квиты. Мы даже не разговаривали после этого. Ну плясали мы с тобой на сеновале, и ты отказалась выйти со мной на воздух, чтобы передохнуть после танцев, так разве я принуждал тебя к этому? Нет. За что же ты меня губишь? У тебя своя жизнь, у меня своя, ты мне вовсе и не нужна. Ты ведь сама принесла мне мою трубку, и я не понимаю зачем, что у тебя было на уме? Он замолчал, глядя на неё обезумевшими от страха глазами, и ждал, что она скажет. Молчишь? Ещё бы, ты слишком глупа. Я скажу тебе, кто ты есть, ты подлая тварь, которая сама не понимает, что делает, у тебя деревянное сердце и дурья башка. Может, ты хоть теперь откроешь рот?
Ане Мария не спеша направилась вслед за коровами.
Иди, иди! Я всё скажу на суде Божьем! — с угрозой крикнул он.
Пойду позову людей, сказала она.
Ты лжешь! — крикнул он ей вслед. Ты идёшь в другую сторону, ты решила погубить меня, и ничего больше!
Оставшись один, шкипер немного успокоился. Он разгреб грязь, вытащил часы, вытер их и переложил в верхний карман, ему хотелось спасти и бумажник с деньгами, где, кроме двух тысяч далеров, лежали важные документы; бумажник был очень толстый, и Скору решил держать его в поднятой руке, а потом, если удастся, швырнуть на сухое место. Кто-нибудь наверняка найдёт его, ведь Скору ещё не заплатил за скалы и не рассчитался с работниками.
Странно всё-таки складывается жизнь: сегодня он встал в радужном настроении и даже что-то напевал, а сейчас должен умереть всего в двух шагах от твёрдой почвы. Зря он бранил Ане Марию, ему следовало предложить ей много денег, чтобы она бросила ему пару жердей, по которым он выбрался бы отсюда. Конечно, следовало. По подобная мысль ни разу не пришла ему в голову, и он, собственно, не жалел об этом. Он испытывал такую неприязнь к этой женщине, такое отвращение, что добровольно отказался от спасения.
Время шло, Скору отчаянно звал на помощь, но никто не отзывался, стояла мёртвая тишина, колокольчиков коров уже почти не было слышно, даже ветер постепенно стихал, по мере того как солнце удалялось от зенита. Два часа пополудни, три, Скору посмотрел на часы, он вытащил их и держал теперь в руке, топь была ему уже по грудь. Больше он не храбрился, иногда даже принимался плакать, понимая, что скоро ему конец. Руки у него были свободны, но шевелить ногами он уже не мог, они были словно налиты свинцом. Если люди ушли в церковь, как сказала Ане Мария, то теперь они, скорее всего, уже вернулись домой. Путь был неблизкий, и они, конечно, задержались на церковной горке, обмениваясь новостями, однако времени было уже много, очень много. Неужели его не спасут? Скору кричал, звал на помощь, потом умолкал, прислушиваясь, и снова кричал, вопил, плакал и бил по илу руками. Но голос его постепенно слабел, и в конце концов мужество покинуло шкипера.
Но это, судя по рассказу Ане Марии, было уже гораздо позже. Она и не думала уходить, она всё видела и даже слышала, как шкипер разговаривал сам с собой. Вдруг он начал что-то писать на листке, вырванном из записной книжки. Она подумала: верно, он пишет, что это я убила его! Потом с ним произошла перемена, больше он уже ничего не говорил, — но продолжал плакать так, что его даже трясло, наконец он разорвал листок и бросил в болото рядом с собой. Скору как будто смирился со своей участью.
Болото постепенно затягивало его плечи, и вскоре шкипер почти целиком погрузился в трясину. Ане Марию словно что-то толкнуло в грудь, она вскочила и побежала к усадьбам, она бежала и кричала, кричала...
Последнее, что Скору удалось сделать, — это зашвырнуть бумажник на сухое место. Никакой записки он не оставил. У него не было семьи, не было близких родственников, и потому он никому не написал слов прощания.
