Ирена прожила в Петербурге три недели — поистине чудо при драконовских проверках полиции и чекистов. Мы обязаны этим исключительно тому обстоятельству, что ее фальшивый паспорт в Новгороде унесло ветром. Иначе хозяевам определенно пришлось бы предъявить его чекистам. У них наверняка была фотография Ирены и отпечатки ее пальцев, ведь в Новгороде она была интернирована как заложница, а оттуда бесследно исчезла. Нас очень угнетало, что мы подвергаем огромному риску не только себя, но и добрых наших хозяев. Любой ценой нужно было спешно выбираться из Петербурга.
И снова наш добрый ангел-хранитель пришел на выручку. Я добился, чтобы латвийский консул в Петербурге, не спрашивая об Ирениных документах, обратился к верховному комиссару, вычеркнувшему нас из списков эвакуируемых, с ходатайством в поддержку нашего возвращения в Латвию. Располагая этим единственным документом, я отправился в пещеру дракона, который неоднократно отказывал мне в приеме. Я попробовал поймать его по дороге со службы. И тут ко мне подошел элегантный молодой чекист и приветливо поздоровался. Это был Алексей, давний лифтер из гостиницы «Франция», который много лет возил меня и частенько получал хорошие чаевые. Он так искренне обрадовался встрече и был так поражен переменой в моей наружности, что я решился в кратких словах открыть ему свое отчаянное положение. Алексей, ставший влиятельной персоной, адъютантом верховного комиссара, охотно вызвался помочь. Я передал ему послание латвийского консула, и уже на следующий день мы с разрешением комиссара сели в эшелон, идущий в Латвию. Наконец-то мы ехали на родину, в Митаву, к моей сестре Алисе Ган. При пересечении границы был поднят латвийский флаг. Все пели: «Да здравствует Латвия!». Никогда в жизни я не внимал пению и не пел сам с таким восторгом, как в этот миг избавления от большевизма.
Но как же мы изменились! Никто не узнавал меня. Моя сестра Эви по дороге вошла в наше купе и тихонько устроилась в углу, не узнав меня. Когда на вокзале я шагнул ей навстречу, она испугалась и лишь через несколько минут заключила меня в объятия.
Я все-таки сумел достичь спасительной гавани. Моя жизнь была в безопасности, но ее основы оказались подорваны. Я, конечно, мог принести некоторую пользу, помогая овдовевшей сестре управлять ее состоянием, но большевики совершенно разрушили весь мой круг деятельности. Старая Россия перестала существовать. Именно тогда, когда она начала завоевывать прочные политические позиции и открываться западноевропейской культуре, грянула война, способствовавшая подъему темных разрушительных сил. Старая Россия более не воскреснет.
Во всех бурях моей жизни я сохранил самое ценное: любовь детей, внуков, братьев, сестер и верных друзей, доверие к доброму началу в человеке и веру во всемогущество и близость Господа.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Во многих местах моего повествования я упоминал о событиях, происходивших после окончания великой войны, когда я бежал от революции через пылающую Россию. В этом странствии мне пришлось испить свою чашу до дна. Теперь, на закате дней, я вернулся в любимую страну детства — Литву и после бесконечных ударов судьбы обрел кров в исконной усадьбе Кейзерлингов, в Мальгушене, имении моей сестры.
Материального достояния у меня на склоне лет не осталось, но любви и дружбы в моей долгой, переменчивой жизни мне было отпущено так щедро, что я чувствую себя богачом. Самое ценное мое сокровище — познание близости Бога, которое укрепляло меня в опасностях и спасало в тяжкие часы от отчаяния. Об этом я рассказал в своих повестях. И если теперь решаюсь предложить их широкому, незнакомому мне кругу читателей, то делаю это, чтобы почтить память многих прекрасных людей, ушедших прежде, чем я мог сказать им спасибо.
«ЧИНОВНИК ДЛЯ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ»
(ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА)
«Как чиновник для особых поручений я постоянно нахожусь в разъездах»
А. Кейзерлинг.
«Я прожил бурную жизнь, полную горя и радости, успехов и неудач. Беззаботное мое детство прошло в родительском доме в Станнюне, большом литовском поместье отца, в Митаве и в разных немецких школах, затем были годы учебы в Дерпте, а после университета — служба в Петербурге, в министерстве финансов. По счастливому стечению обстоятельств еще в 1886 году — мне было тогда 25 лет — приамурский генерал-губернатор барон Андрей Николаевич Корф призвал меня к себе в Хабаровск, что на дальнем востоке Сибири, на должность чиновника для особых поручений…» — так начал Альфред Кейзерлинг «свой раздел» в «Книге Кейзерлингов» — публикации семейных хроник, вышедшей в Берлине в 1944 году (Das Buch der Keyserlinge. An der Grenze zweier Welten. Berlin: Suhrkamp Verlag, 1944). Его воспоминания дополнили и продолжили опубликованную ранее книгу «Граф Альфред Кейзерлинг рассказывает…» (Graf Alfred Keyserling erzählt… Kaunas-Leipzig: Ostverlag der Buch-hand-lung Pribacis, 1937). Только сегодня, в начале нового века, изложенные в этих двух книгах воспоминания курляндского дворянина, отдавшего несколько десятилетий своей бурной жизни исполнению обязанностей чиновника Российской империи, оказываются доступными и российскому читателю.
В одном произведении читателю предлагаются автобиография, мемуары, этнографические записки, исторический источник (материалы к литературным портретам российских государственных деятелей и истории русской каторги), фрагменты документального детектива. Содержащихся в воспоминаниях графа Кейзерлинга фактов, занимательных описаний, сильных характеров и неожиданных поворотов сюжета хватило бы для создания увлекательного исторического романа. Действующими лицами повествования, помимо «массовки» — каторжников, амурских казаков, бурятских коневодов, монгольских лам, сибирских «инородцев» и т. д., — являются реальные исторические лица, государственные деятели, оказавшие влияние не только на судьбу Альфреда Кейзерлинга, но и на судьбу России: престолонаследник, а затем император Николай II, экс-министр Булыгин, министр Маклаков и будущий премьер-министр Львов, генерал-губернатор Корф и губернатор Адлерберг, принц Ольденбургский… Это только те, чье вмешательство оказало прямое, положительное или отрицательное, влияние на жизнь автора. Помимо них Кейзерлинг вскользь упоминает или более подробно вспоминает о многих известных людях, с которыми сводила его судьба — меценате Сибирякове, востоковеде Ухтомском, адмирале Алексееве, издателе Борисе Суворине, не говоря уже о тех более скромных героях повествования, которые обозначаются автором только по именам, фамилиям или прозвищам («каторжник Орлов», «повар Руперт», «Агасфер», «Перс»), либо — в силу ли каких-то тайн, которые граф не считал возможным открывать, но скорее по причине ослабевшей памяти или казавшейся незначительности их имен, — скрыты под инициалами Л., С., N., N.N., либо обозначены по должности, национальности или социальному статусу — «бурятский студент», «хутухта», «адъютант», «молодой князь-арестант»…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
