Никто так и не объяснил, почему на самом деле запретили «Вотрена». Намекали, что причиной стала накладная прядь. Теперь кажется вероятным, что гений преступного мира Бальзака пал жертвой мелких интриг. Директор театра Арель должен был вотвот обанкротиться; если бы он мог объяснить свой крах происками цензуры, он получил бы какую-то компенсацию. Есть также подозрение, что пьесу счел оскорбительной еще один важный чин. В рапорте цензора Вотрен сравнивался с еще одним «подрывным» персонажем, Робером Макером, жестоким преступником, обладавшим заразительным чувством юмора. Сравнение вполне уместное, поскольку Вотрена играл Фредерик Леметр. Затем цензор неспешно и неизбежно находит «отягчающие обстоятельства» в «образе министра полиции, виновном в том, что бросил своего сына, которого подобрал злоумышленник»905. Читать записку цензора любопытно, поскольку ни в одной версии пьесы такого персонажа нет. Здесь можно вспомнить слова Бальзака о том, что мания находить прототипы для его персонажей познакомила его с многими тайнами, которые в ином случае могли так и остаться нераскрытыми906.
Возможно, в бюрократических джунглях вовсе и не водилось такой птицы, как «истинная причина»; и все же кажется, что в конце концов здесь сыграло роль чье-то тонкое политическое чутье. Правы были те, кто полагал, что Бальзак нападает на ЛуиФилиппа. Не прямо нападает, конечно; интересно отметить, что появление Леметра в последнем акте предваряется злобной ремаркой одного из злодеев, переодетого буржуа: «Мы делаем то же, что и все: богатеем!» В 1840 г. такие слова казались антиправительственным протестом. Если даже воспоминания о парике оказались по большей части вымышленными, общее впечатление оставалось верным.
«Вотрена» следовало запретить. Будучи примером политики Бальзака, он продемонстрировал, как опасно «высшее беспристрастие»907. Показав, что буржуазия – сама себе враг, Бальзак как будто нападал на основы общества, которое он защищал. – и на правительство, которое начало путать своих критиков со своими врагами.
Хотя министр ничего не говорил о другом происшествии в связи с «Вотреном», он, возможно, прекрасно помнил еще одну историю, окружившую Бальзака двусмысленной славой: дело Петеля, одно из громких дел XIX в., во многом ставшее таким именно благодаря Бальзаку908. Оно надолго отвлекло Бальзака от повседневной тяжелой и скучной работы (Бальзак подсчитал последующие расходы и потерю дохода в 10 тысяч франков)909. С другой стороны, дело Петеля доказывает, что карьеры драматурга и политика были тесно переплетены и все настоятельнее диктовались отдаленными целями, которые, скорее всего, так и не были бы достигнуты.
1 ноября 1838 г. в Белли у швейцарской границы местных врача и магистрата разбудил среди ночи молодой адвокат Себастьян Петель. Снаружи, в карете, лежала его молодая жена. Она была мертва. Петель рассказал следующее: он возвращался из Макона с крупной суммой денег. Неожиданно на холме Дард карету остановил его слуга. Слуга выстрелил и ранил мадам Петель. Петель погнался за слугой с геологическим молотком и разбил ему голову. При свете дня рассказ показался запутанным, а поскольку Петеля не любили, никто не пожелал ему верить. Его обвинили в убийстве жены и слуги. 30 августа 1839 г. на выездной сессии суда присяжных в Бурже ему вынесли смертный приговор.
Бальзак и Гаварни были знакомы с Петелем еще в начале 30-х гг. XIX в., когда он писал театральные рецензии для газеты «Вор» (Le Voleur). Услышав вердикт, они бросились на защиту бывшего коллеги. Бальзак был взволнован и настроен оптимистично. Они прибыли в Бурж в ночь на 9 сентября 1839 г., побеседовали с Петелем в камере, затем наняли карету и поехали на место преступления. После возвращения в Белле Гаварни засомневался в успехе. Ему казалось, что Бальзак из лучших побуждений уменьшает шансы Петеля на оправдание; он действовал наобум, кидался куда попало, беседовал со всеми, кого мог найти; даже остановил на площади префекта и почему-то заговорил с ним об опасностях, каким подвергаются юные девицы в школах-интернатах910.
12 сентября Бальзак вернулся в Париж и потратил еще три дня на сочинение знаменитого «Письма по делу Петеля». В конце месяца его напечатали три общенациональные газеты. Теккерей нашел письмо длинным, скучным и напыщенным (и написал собственный длинный и нудный отчет о процессе)911, однако письмо можно рассматривать как одно из самых захватывающих произведений Бальзака. Он понимал, что от него во многом зависит человеческая жизнь.
Его любимым занятием было говорить правду; на первый взгляд кажется, что, защищая Петеля, он переусердствовал. Вот, например, как он описал характер обвиняемого: «…смышленый, вспыльчивый, человек высокой нравственности и большой физической силы; страстный, не может сдерживать свои порывы… он горд, можно даже сказать, тщеславен, а иногда, как большинство тщеславных людей, он переступает границы правды (но только на словах); однако в целом он человек хороший». Решающим фактом для Бальзака стало то, что у Петеля не лицемерное лицо – здесь сказалось его убеждение в ценности оккультизма при расследовании преступлений912.
Может показаться, что Бальзак несколько передергивает с честностью, однако на самом деле его защита была построена весьма хитроумно. Защита Петеля стала кульминацией его юридической подготовки, которая до того проявлялась в его жизни лишь спорадически. Бальзак воспользовался предоставленной ему возможностью. Круг рассмотренных им вопросов оказался значительно шире непосредственного дела. Он собирался доказать, что приговор вынесен на основании единственной улики, которая свидетельствовала против обвиняемого. Якобы уродливость мадам Петель «доказывала», что Петель женился на ней из-за денег; Петель в прошлом был журналистом и, следовательно, должен был «изучать преступность в парижских театрах». Опорочивая Петеля, суд ниспровергал те законы, какие ему полагалось защищать.
Бальзак подробно описал место преступления. Если бы убийцей был Петель, он наверняка выбрал бы место получше: например, пустынный участок, который они с Гаварни обнаружили у озера в горах, вдали от таможенных постов. Наконец, для того, чтобы спасти Петеля от гильотины, был призван мир, хорошо известный читателям «Сцен частной жизни». Выяснилось, что Бальзак не зря столько беседовал с гражданами Белле. Кроме того, защита Петеля доказывает: какими бы преувеличенными ни казались некоторые провинциальные сцены Бальзака, он видел нечто подобное в действительности. Петель был местным лордом Байроном, парижанином в провинции, которого ненавидели узурпаторы, потому что он оказывал беднякам бесплатную юридическую помощь. Соседи терпеть его не могли, потому что его камердинер подавал обед в белых перчатках, – а еще потому, что среди экспонатов его небольшой коллекции антиквариата имелся средневековый пояс целомудрия. «Этот пояс посеял смуту в общественном мнении».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
