В начале весны, когда уже зацвела слива, во время ночного обхода я заметил, что с кухни Симамура пробивается свет. Я зацепил палкой за калитку, но как-то неловко — она выпала у меня из руки и свалилась за забор. На следующий день я хотел было пойти забрать ее, но постеснялся. Что я скажу? Вот, ходил тут ночью и палку обронил. А днем пришла беременная Симамура, стоя у ворот, позвала Ёсико.
— Это, наверное, твой отец во время обхода палочку обронил.
— А где вы ее нашли?
— Да вон, у калитки.
— И как это его угораздило?
— Так ведь темно же было.
Мы все жили в узком даже по Камакурским меркам ущелье. Во время воздушной тревоги я первым бросался к пещере на горе. Оттуда были видны все дома моей десятидворки.
В тот день был налет. Слышались взрывы. Уже добравшись до входа в бомбоубежище, я увидел, что Симамура стоит на тропинке. Сделав несколько шагов вниз, я закричал: “Скорее, скорее!”
— Вы только посмотрите на этих птичек!
И действительно — на старой сливе я увидел нескольких птах. Они отчаянно взмахивали крылышками, но взлететь не могли. Это были какие-то конвульсии в закрытом пространстве, где стенами служили зеленые ветки. Когда какой-то из птичек удавалось подлететь к ветке, она все равно не могла усесться на нее. То лапки разъедутся, то назад опрокинет...
Симамура добралась до пещеры, но и оттуда она продолжала наблюдать за сливой. Она сидела на корточках, плотно обхватив руками колени и смотрела на сливу.
В бамбуковую рощицу со страшным скрежетом врезался осколок.
Когда я размышляю обо всех этих разговорах про перерождения, я всегда вспоминаю тех птичек. Симамура была тогда беременна в первый раз. Это уже потом она родила без происшествий.
Вообще-то выкидыши во время войны случались часто. Зато беременели мало. У женщин как-то все в организме разладилось. А вот этой осенью — сразу в четырех семьях дети народились.
Вместе с дочерью мы проходили мимо живой изгороди у дома Симамура. Цвели камелии. Я их очень люблю. Мне осень вообще нравится.
Я шел и горевал о тех детях, которым из-за войны не удалось увидеть этот свет, о себе самом — война лишила меня жизни, думал о том, кем мне суждено переродиться.
1947
СОСЕДИ
“Старики вам обрадуются, — сказал Мурано молодоженам — Китиро и Юкико. — Отец с матерью почти ничего не слышат, так что не обращайте внимания, если что не так”.
В связи со служебными обстоятельствами Мурано был вынужден переехать в Токио. Его престарелые родители остались в Камакура. Жили они в домике, расположенном в некотором отдалении от основного строения. Поэтому Мурано и решил сдавать его. Чем стоять дому пустым, а самим им пребывать в полном одиночестве, лучше пустить кого-нибудь, решил он. Поэтому и плату назначил чисто символическую.
Сват Китиро и Юкико был знакомым Мурано. Он предварительно навел мосты, и когда молодожены пришли к Мурано, их ждал весьма сердечный прием.
“Под самым боком у стариков словно цветок распустится! Я вовсе не искал именно молодоженов, но сейчас прямо вижу, как и наш старый дом, и старики будут купаться в лучах света, которые исходят от вашей молодости”, — говорил Мурано.
В Камакура много межгорных долин. Вот в такой долине и стоял этот дом. Шестикомнатный, он был великоват для молодоженов. В первый вечер после того, как они перебрались туда, от непривычки к дому и здешней тишине они включили свет во всех шести комнатах, в кухне и прихожей. Сами же при этом находились в гостиной. Эта комната была самой большой, но когда туда втащили платяной шкаф Юкико, ее зеркало, матрасы и остальное приданое, оказалось, что сесть супругам теперь уже некуда. И тогда они успокоились.
Юкико нанизывала стеклянные бусинки, называемые за их точечный узор “стрекозиным глазом”, то так, то эдак, пытаясь соединить их в ожерелье. За те несколько лет, что ее отец провел на Тайване, он приобрел у туземцев две или три сотни таких бусинок старой выделки. Перед свадьбой он подарил дочери пару десятков из числа тех, что нравились ей больше всего. Она нанизала их на нитку и отправилась с ожерельем в свадебное путешествие. Эти “стрекозиные глаза” были любимой вещью отца. Для Юкико они означали прощание с родительским домом.
После первой брачной ночи Юкико надела ожерелье. Увидев его блеск, муж с силой привлек ее к себе, прижался лицом к груди. Юкико стало щекотно, она вскрикнула и отпрянула — нитка порвалась, бусины покатились по полу.
Китиро пришлось оставить жену в покое. Сидя на корточках, они подбирали раскатившиеся бусинки. Юкико наблюдала, как муж неуклюже ползает по полу на коленях в поисках этих стекляшек и не могла удержаться от смеха. И вдруг какой-то покой разлился в ее теле.
Переехав в Камакура, Юкико решила составить из бусинок новое ожерелье. Бусинки были разными по цвету, рисунку и форме. Были круглые, были квадратные, были продолговатые. Они были когда-то ярко-красными, синими, фиолетовыми, желтыми, но время состарило их и приглушило цвета. Узор же был красив той красотой, секретом которой обладают “первобытные” народы. Малейшее изменение в расположении бусинок меняло и общее настроение. Поскольку эти стекляшки предназначались для бус изначально, в каждой из них имелось отверстие.
Юкико соединяла бусинки в разном порядке. Китиро спросил: “Никак не можешь сделать так, как было вначале?”
“В прошлый раз мы вместе с папой этим занимались. Оттого и вспомнить никак не могу. А сейчас давай сделаем, как ты хочешь. Попробуем?”
Они склонились над ожерельем, забыв про время. Сгустилась ночь.
“Там возле дома кто-то ходит?” — встрепенулась Юкико.
Падали листья. Сухие листья падали на крышу домика стариков. Дул ветер.
На следующее утро Юкико разбудила мужа криками: “Скорее, смотри скорее, старики кормят коршунов! Они завтракают вместе с ними!”
Китиро поднялся с постели и увидел, что двери отворены навстречу осеннему погожему дню, увидел освещенных утренним солнцем стариков. Их жилище располагалось несколько выше садика, прилегающего к основному дому, и было отделено от него низенькой живой изгородью из камелий. Кусты — в полном белом цвету, дом стариков будто бы плыл по волнам. С трех остальных сторон над ним нависали холмы, покрытые осенним лесом. На цветы и деревья падал осенний глубокий свет, который сообщал тепло всему находящемуся под ним.
Приблизившись к столу, оба коршуна подняли головы. Старики же, разжевав свою яичницу с ветчиной, брали ее изо рта палочками и подавали птицам. При этом каждый раз коршуны слегка распускали крылья и чуть отпрыгивали.
“Они друг к другу привыкли. Пойдем-ка поздороваемся. Неважно, что они завтракают. Да и на птиц посмотреть хочется”, — сказал Китиро.
Юкико зашла в дом, переоделась, вышла в ожерелье, которое они составили вчерашним вечером.
Когда Китиро с Юкико подошли к живой изгороди, коршуны расправили крылья и улетели. Хлопанье крыльев напугало молодоженов. Юкико вскрикнула и увидела, как они поднимаются все выше и выше. Коршуны прилетали не к ним.
Юкико поблагодарила стариков за то, что они позволили им жить в их доме. Потом сказала: “Извините, что мы вспугнули ваших коршунов. Похоже, вы с ними подружились”.
Но старики ничего не слышали. Они даже не делали никакого усилия, чтобы что-то расслышать. С совершенно отсутствующим видом они смотрели на молодых людей. Юкико повернулась к мужу, одними глазами спросила — что делать?
“Мать, посмотри-ка, какие у нас теперь красивые соседи”, — вдруг сказал старик. Он сказал это так, как будто бы разговаривал сам с собой. Но старуха ничего не слышала. “Мы старые и глухие, можете думать, что нас и нет вовсе. Но нам хорошо на вас смотреть, поэтому прятаться мы не станем”.
Китиро с Юкико послушно кивнули.
Услышав родной голос, коршуны закружили над крышей. Их крики были нежны.
Китиро встал. “Они еще не поели. Поэтому и вернулись. Пойдем отсюда, не станем мешать”.
1962
НА ДЕРЕВЕ
Дом Кэйсукэ стоял возле впадающей в море широкой реки. Она протекала сразу за садом, но из окон дома ее видно не было — река была скрыта невысокой насыпью, сооруженной вдоль берегов. Насыпь скрывала и поросший старыми соснами берег, так что их верхушки казались частью сада.
Митико продралась через живую изгородь. Она хотела поиграть с Кэйсукэ. Даже не поиграть — скорее, она хотела побыть с ним. Митико и Кэйсукэ учились в четвертом классе. На свои свидания они приходили не через ворота и не через садовую калитку. Путешествия сквозь изгородь были их секретом.
Прижав голову к груди и закрыв лицо руками, Мити ко продиралась сквозь густую растительность. Для девочки это была непростая задача. Зато когда она оказывалась в саду Кэйсукэ, она часто попадала прямо в его объятия.
