— Вы полетите с нами, на борту заслушаем и ваш отчет.
Пришлось папками с бумагами набить полный рюкзак и грузиться в самолет. Народу набралось в него много — здесь были и научные сотрудники Госкомгидромета, и полярники, и авиаторы, и журналисты... Летим час, другой, третий — меня никто не тревожит. Наконец, я не выдержал, подошел к Киселеву:
— Ты знаешь, — сказал он в ответ на мой вопрос, когда же мне надо будет отчитываться, — проверять тебя поручено Шишкину...
Жоржа Константиновича я немного знал еще по полетам в Арктике, на Крайнем Севере. Подошел к нему. Он сказал:
— Давай займемся работой с тобой чуть позже. Сядем в сторонке...
Мы так и сделали. Он спокойно и очень профессионально разобрал все мои отчеты по организации летной работы, по штурманскому обеспечению полетов, инженерно-авиационному... С тех пор я стал делать отчеты о работе летного отряда САЭ по методике, предложенной Шишкиным. Она оказалась очень рациональной. Он также дал мне еще много добрых советов, за которые я ему был от всей души благодарен.
А в пассажирском салоне кипела своя жизнь. Евгений Иванович Толстиков, заместитель Израэля, прилетевший с Грубием, оживленно и с юмором комментировал все, что происходило на маршруте, заставляя участников рейса бросаться к иллюминаторам то правого, то левого борта:
— Сейчас мы летим над Полюсом недоступности. Здесь никто еще не летал. Смотрите получше, вдруг кто-то откроет неизвестные науке горы, — вещал он, будто с высоты 8000 метров, на которой шел Ил-18, и вправду можно было увидеть что-нибудь под ледовым панцирем Антарктиды.
Или:
— А теперь мы пролетаем над точкой, где установлен бюст Ленина. Кто его увидит, тому — премия...
Опять все бросались к иллюминаторам, не думая о том, что бюст этот давно ушел в лед, занесен снегом и увидит его, быть может, кто-нибудь через тысячи лет, когда ледник вынесет этот бюст к океану.
И вдруг совершенно неожиданно в салоне раздается команда:
— Командиру летного отряда 25-й САЭ Евгению Дмитриевичу Кравченко прибыть к заместителю министра гражданской авиации Борису Дмитриевичу Грубию для получения свидетельства пилота первого класса.
Меня тут-же окружили журналисты, защелкал фотоаппараты, но всех остановил Киселев:
— Ты почему без форменной одежды? Глянь на себя: свитер, «ползунки». И пойдешь ты гулять по газетным страницам одетый, как босяк...
— А нам не положено быть в форменной одежде. Запрещено.
— Почему? Мы же в кителях...
— Так вы летели, а мы морем идем, иностранные порты посещаем. Выйдем на берег в кителях, нас тут же вопросами забросают: чей это авианосец прибыл?!
В общем, пришлось мне снять с Бориса Галкина рубашку, галстук и китель, а поскольку он покрупнее, чем я, стянули всю эту одежду на спине булавками и в таком виде я предстал перед журналистами. Борис Дмитриевич вручил мне свидетельство, которое я не успел получить в Москве, тепло поздравил, не остались в стороне и другие члены комиссии. По этому случаю нашлось для участников церемонии даже по рюмке вина. Вот так я стал обладателем свидетельства пилота 1-го класса, которое было вручено мне над Южным полюсом.
... Мы прошли почти 4000 километров. И вдруг пропала радиосвязь с американцами на станции «Амундсен-Скотт», которая расположена точно на Южном полюсе. Как назло, отказали две навигационные системы Ил-18Д, поэтому штурману в экипаже, Виталию Филипповичу Киселеву пришлось работать, не поднимая головы. Когда я узнал об отказе систем и о том, что пропала радиосвязь, пошел к Киселеву:
— У вас радиолокатор есть?
— Есть.
— На американской станции стоит огромный металлический ангар, где живут люди. Это единственное «железо» в центре Антарктиды и мимо него невозможно «проехать»... Вы обязательно его увидите на радиолокаторе.
Так и случилось. Ил-18 снизился, пролетел, прошумел над станцией и мы легли на обратный курс. На подходе к горе Вечерней я предупредил Толю Денисова, который был командиром экипажа Ил-18Д, где и как нас может немножко потрепать ветер. Все мои прогнозы оправдались, и никаких неожиданностей не произошло — сели мы очень мягко и точно.
Решение на вылет
Утром мы еще раз встретились с Шишкиным, завершили анализ состояния дел, и я сказал, что мне пора улетать в «Мирный», где ждет работа, которую никто с нас не снимал. Грубий, услышав об этом, выразил небольшое неудовольствие, что я не остаюсь проводить их в обратный путь, но с моими доводами все же согласился. На последнем разборе полетов он сказал:
— Командира отряда отпускаем, Кравченко торопится в «Мирный», так что пусть идет.
Я попрощался со всеми и пошел к экипажу. Каково же было удивление Грубия, который на следующий день встретил меня идущим на завтрак. К этому времени я уже проконсультировался с синоптиками, запросил метеоусловия «Моусона», «Дейвиса», проанализировал их и пришел к выводу, что лететь нельзя — погода не позволяет. А над «Молодежной» сияет солнце, стоит тишина, теплынь — Грубий вышел лишь в спортивном костюме. Увидев меня, нахмурился:
— А вы чего здесь?
— Погода не пускает, Борис Дмитриевич.
— Как нет погоды?! — он обвел взглядом глубокое синее небо. — Все звенит!
— Так это здесь. А мне идти две тысячи километров. И потом у нас не Ил-18, я на восемь тысяч метров вверх забраться не могу. А по маршруту метеоусловия дрянные, хуже некуда.
Он посмотрел на меня очень подозрительно, и я почувствовал, что не поверил мне.
— Ну, ладно, — буркнул Грубий себе под нос и мы разошлись в разные стороны. А вскоре ко мне зашел Шишкин:
— Ты почему не улетел?
Я понял, что у него с Грубием состоялся какой-то разговор обо мне.
— Жорж Константинович, ей — Богу, погоды нет. А поскольку у вас руки не дошли поглядеть, как мы принимаем решение на вылет, пойдем-ка на метеостанцию...
Начальника метееотряда Николая Николаевича Широкова, с которым мы давно отлично сработались, на месте не оказалось, но это не играло никакой роли — команду синоптиков он подобрал очень сильную. И все же метео есть метео — информацию всегда можно истолковать то так, то эдак.
— Как погода по маршруту в «Мирный»? — спрашивает Шишкин.
— Нормальная, — улыбнулся нам синоптик, видимо, думая, что обрадовал нас, — можно лететь.
— Хорошо, — сказал я. — Вы печатайте прогноз погоды, а нас познакомьте с метеоинформацией, которую имеете.
Нам показали снимки Антарктиды со спутника, познакомили с картами. Я говорю:
— Вот здесь видно, что район «Моусона» и «Дэйвиса» прихватил облачный фронт. Мы пройдем через него?
— Запросто.
— И облачность, похоже, высотой километров до пяти?
