ЦКК ВКП(б) доложил о связях оппозиционного подполья с высланным из СССР Л.Д. Троцким. Политбюро постановило «строжайше» допросить Л.Б. Каменева и Г.Е. Зиновьева, допросить Г.Я. Сокольникова, снять с работы во Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей Ольгу Давидовну Каменеву (сестру Троцкого и первую жену Каменева) «без объяснения причин». Кроме того, Политбюро наказало «не давать стенограмм Каменеву, Зиновьеву, Шляпникову, Медведеву, Рязанову»[1407]. Правда, в случае с последним речь шла о необходимости соблюдения банальной конспирации: язык у Давида Борисовича, которого Сталин клинически не выносил, мог, как говориться, «довести до Киева». 8 мая Зиновьев и Каменев направили Сталину заявление о своей невиновности и апеллировали к Политбюро, однако на следующий день, заслушав доклад генсека, ПБ отказалось «…вмешиваться в дело реабилитации Каменева и Зиновьева»[1408].
Вскоре, 21 мая, Л.Б. Каменев получил пост руководителя Главного концессионного комитета при СНК СССР, что сложно признать иначе, как высочайшей иронией: первым руководителем Главконцесскома был Л.Д. Троцкий. Весьма удобное назначение: при необходимости без особого труда можно было отыскать связи Каменева с бывшими «троцкистами» – сотрудниками Главконцесскома.
По справедливому замечанию Виктора Сержа, в 1928–1929 гг. Политбюро ЦК ВКП(б) заимствовало «…основные руководящие идеи исключенной оппозиции – разумеется, кроме рабочей демократии», и проводило «их в жизнь с беспощадной жестокостью»[1409]. Виктор Львович поведал о том, как в 1928 г. Троцкий из алма-атинской ссылки написал своим сторонникам о том, что против Правых они «…должны поддерживать “Центр” – Сталина (подчеркнем, что ни о какой капитуляции Троцкий речи не вел. – С.В.)»[1410]. По словам Сержа, «Сталин зондировал вождей политической оппозиции даже в тюрьмах:
– Вы поддержите меня против них, если я восстановлю вас в партии?»[1411]
Троцкисты же «…колебались и спорили об этом. В суздальском изоляторе, то есть в тюрьме, Борис Михайлович Эльцин потребовал вначале созвать конференцию исключенных оппозиционеров и поставил вопрос о возвращении Троцкого. На этом переговоры приостановились»[1412].
Виктора Сержа и других троцкистов возмущало, что Сталин, позаимствовав их программу, принялся проводить коллективизацию и индустриализацию варварскими методами: «Мы предлагали обложить налогом богатых крестьян – их уничтожают! Мы предлагали внести ограничения и изменения в нэп – его отменяют! Мы предлагали индустриализацию – ее осуществляют бешеными “сверхиндустриализаторскими” темпами, о которых мы не осмеливались и мечтать, и это приносит стране неисчислимые бедствия. В разгар мирового экономического кризиса, чтобы получить золото, экспортируют жизненно необходимые продукты по самым низким ценам, а Россия околевает от голода»[1413].
Серж писал о том, что они вместе в Троцким «…выступали против чрезмерных темпов индустриализации, насильственной коллективизации, раздутых планов, жертв и бесконечно опасного перенапряжения, навязанных стране бюрократическим тоталитаризмом», но, «…несмотря на все бедствия, [троцкисты] признавали успехи этой индустриализации», приписывая «их огромному нравственному капиталу социалистической революции»[1414]. Однако тут можно заметить, что методы, которые предлагал в свое время Троцкий, были откровенной утопией. Меня всегда возмущало, когда коллективизацию советской деревни сравнивается с английским огораживанием и говорят: «Ну что вы обвиняете во всем Сталина?» Однако следует признать, что коллективизация была процессом совершенно необходимым, а ее издержки были в любом случае неизбежны, кто и какими бы методами ее ни осуществлял.
По словам Виктора Сержа, в 1928–1929 гг. «…движение подчинения ЦК увлекло за собой большую часть из пяти тысяч арестованных оппозиционеров (было от 5 до 8 тысяч арестов)»[1415].
13 июля 1929 г. в «Правде» было опубликовано заявление «в Центральную контрольную комиссию ВКП(б)» о разрыве с Л.Д. Троцким К.Б. Радека и Е.А. Преображенского (троцкистов) и И.Т. Смилги (зиновьевца). Если Радек менял свои взгляды как перчатки, то Преображенский и Смилга отличались постоянством во взглядах. Разрыву предшествовали длительные закулисные переговоры. Так, 30 апреля К.Б. Радек ответил в письме на обвинения И.Н. Смирнова в том, что указанная выше тройка предполагает действовать по соображениям непринципиальным: «Ты пишешь, что установление отхода Л[ьва] Д[авидовича] от основ ленинизма мною, Смилгой, Преображенским есть уступка требованиям Ярославского – ты чересчур высоко ценишь Ярославского, дорогой Иван Никитич, и чересчур низко – своих товарищей по руководству оппозицией. Если бы нужно было нажима Ярославского, чтобы мы отличили исторический троцкизм от большевизма, то действительно надо было бы прийти к убеждению, что оппозиция сгнила на корню»[1416]. Заявление Радека, Преображенского и Смилги было связано с тем, что взял курс на индустриализацию и коллективизацию. Личная неприязнь к И.В. Сталину была компенсирована неприятием Радека, Преображенского и Смилги идей Правых, «объективно» отражавших «недовольство капиталистических элементов страны и мелкой буржуазии проводимой партией политикой социалистического наступления»[1417].
30 октября 1929 г. Политбюро ЦК ВКП(б), рассмотрев вопрос «О Смилге, Радеке и Преображенском», постановило «…Смилгу направить в Облплан Средней Волги, Радека и Преображенского – в провинцию, исключив Московскую и Ленинградскую области и Украину»[1418]. Вместе с тремя бывшими цекистами в лоно «ленинской» партии вернулись и многие другие «вероотступники»[1419].
Вскоре капитулировал сам И.Н. Смирнов. С июля до конца октября 1929 г. несколько вариантов своего заявления о восстановлении в партии направили партийному руководству Иван Никитич Смирнов, Вагаршак Арутюнович Тер-Ваганян и другие члены «группы Смирнова». В первоначальном варианте, признавая свои ошибки, Смирнов со товарищи выступили также с критикой сталинской политики и потребовали возвращения в СССР Троцкого[1420]. Взбешенный подобной наглостью, генсек написал Серго: «“Заявление” И.Н. Смирнова представляет [собой] гнусность. Никаких уступок нельзя давать этим господам, желающим снять с себя 58‐ю статью и потом обосноваться в Москве для своей вредительской “работы”»[1421]. И.Н. Смирнов и его товарищи постепенно отступали, направляя в Цека заявления, все менее походившие на ультиматум.
Стремясь расколоть троцкистов, 25 октября Политбюро приняло постановление: «По отношению к тем из бывших троцкистов, к которым были применены меры административного порядка, открыто заявляющим о своем разрыве с оппозицией и прекращении фракционной борьбы, признании генеральной линии партии и решений партии правильными (хотя их заявлений и не достаточно для принятия в партию), ОГПУ должно отменить административные меры; что же касается активных бывших троцкистов, то ГПУ смягчает им административную меру, ограничиваясь применением полуссылки с изъятием пунктов, где им должно быть воспрещено проживание»[1422].
Иван Никитич, наконец, написал тот текст, который от него требовали сталинцы. 30 октября Политбюро сочло очередной вариант заявления Смирнова «приемлемым»[1423]. Заявление было опубликовано в «Правде» 3 ноября[1424].
По словам Виктора Сержа, Иван Никитич Смирнов прямо заявил одному из его друзей: «Я не могу выносить бездействие. Я хочу строить! Варварскими и зачастую глупыми методами, но ЦК строит будущее. На фоне строительства новых индустриальных гигантов наши идеологические разногласия не столь уж важны»[1425].
При этом по-прежнему стойко держались Тимофей Владимирович Сапронов и его немногочисленные сторонники. 30 октября 1929 г., рассмотрев вопрос «О сапроновцах», которые развернули активную, насколько им это позволяли их скромные возможности, деятельность в подполье, Политбюро постановило «…изолировать Сапронова и активных сапроновцев»[1426].
Под давлением усатой Судьбы Объединенная оппозиция окончательно разлетелась на составляющие. Однако многие из
