Донна Клара склонила свое бедное лицо, между тем как мрачная улыбка мелькнула на ее губах.
— Нет, — возразила она, — я не могу дольше ждать! Час настал, повторяю тебе, даже если бы мне пришлось изнемочь в борьбе, я буду действовать.
— Что же ты намерена делать?
— Разорвать раз и навсегда пелену перед моими глазами.
— Тебе это не удастся.
— Пусть будет то, что угодно Богу, брат, я решилась; кроме того, ты торжественно поклялся помогать мне во всем.
— Во всем, что будет зависеть от меня, сестра, ты можешь рассчитывать на это.
— Благодарю тебя, Санчо… Скажи, Гусман, вступив в ряды Береговых братьев, не сохранил, конечно, своего имени?
— Конечно, ведь если бы узнали, что он испанец, его сочли бы шпионом.
— Ты знаешь, какое имя он взял?
— Знаю, сестра.
— Какое?
— Марсиаль.
— Хорошо, этого мне достаточно; не беспокойся, Санчо, я скоро узнаю, действительно ли этот молодой человек — мой сын.
— Извини, что я спрашиваю, сестра, но каким образом собираешься ты удостовериться в этом?
Донна Клара презрительно улыбнулась.
— Сердце мне подскажет, мать никогда не обманется, когда она должна узнать своего сына.
— Но для этого тебе надо его увидеть.
— Я его увижу, и очень скоро.
— Не осмеливаюсь понимать тебя, сестра. Итак, ты хочешь…
— Да, — перебила она запальчиво, — я, как и он, хочу пристать к Береговым братьям, жить их жизнью, наблюдать за их поступками и, главное, видеть этого молодого человека, этого Марсиаля, но так, чтобы он не знал, кто я. Я заставлю его полюбить меня; ведь если, как я тайно убеждена, он мой сын, он невольно будет привлечен ко мне, и тогда…
— Но это же безумие, сестра! — вскричал маркиз в ужасе. — Ты ведь не серьезно это говоришь?
— Почему же, позволь тебя спросить, брат?
— Как же ты будешь жить с этими разбойниками, не имеющими ни веры, ни закона?
— У этих разбойников, не имеющих ни веры, ни закона, брат, больше чести, чем у тех, кто их презирает и преследует, как хищных зверей. Мне кажется, ты должен это знать лучше всех.
— Правда, сестра, лично я никогда не мог на них пожаловаться; напротив, они всегда вели себя со мной, как люди благородные, и поверь, я сохраняю к ним глубокую признательность.
— Если так, почему же ты предполагаешь, что они будут вести себя с женщиной не так, как с тобой?
— Я не то хотел сказать, ты не поняла меня.
— Объяснись же, — ответила она с легкой досадой.
— Разве ты забыла, что среди этих людей есть один человек, который запретил тебе являться перед ним?
— Если только я не возвращу ему его сына, это правда.
— Да!
— Я возвращу ему сына, брат. Поверь, мое сердце не обманывает меня.
Маркиз покачал головой и ничего не ответил. На несколько минут в комнате воцарилась молчание; наконец донна Клара прервала его:
— Я приняла решение, и никакая сила не заставит меня изменить его! Кроме того, — прибавила она печально, — не беспокойся, Санчо, он меня не узнает. Посмотри на меня внимательно; скажи, похожа ли эта несчастная, находящаяся перед тобой и разбитая несчастьем, согбенная под тяжестью незаслуженного стыда, на молодую женщину, которую ты знал двадцать лет тому назад? Нет, нет! Монбар, или граф де Бармон, называй его как хочешь, не узнает меня. Ах! Если он увидит меня, он пройдет мимо, и взгляд его не остановится на несчастной, черты которой, обезображенные горем, ничего не подскажут его воспоминаниям.
— Я не имею ни права, ни мужества удерживать тебя от этого мужественного шага, сестра, хотя не предвижу ничего хорошего для тебя. Мои искреннейшие сочувствия и поддержка будут сопутствовать тебе во всем; действуй, как считаешь нужным, и да поможет тебе Господь!
— Он будет со мной, брат, я надеюсь на это.
— Во всяком случае, — задумчиво продолжал он, — помни, что я — губернатор Эспаньолы и благодаря этому званию всегда смогу помочь тебе, если понадобится действительная помощь. Хоть эти негодяи наши смертельные враги, они, однако, часто вынуждены считаться с нами.
— Я знаю, как ты меня любишь, Санчо, и этого достаточно, чтобы я была уверена, что в любом случае могу на тебя положиться.
— О чем бы ты ни попросила меня, сестра, я сделаю это и днем и ночью; по первому твоему зову я явлюсь к тебе.
— Спасибо, — просто ответила Клара, протянув ему руку. Маркиз нежно пожал ее руку и грустно прошептал:
— Бедная сестра!
— Санчо, — продолжала она, — у меня есть тайное предчувствие, что мои горести подходят к концу и что скоро, — прибавила она с внезапной радостью, — я отыщу своего сына и прижму его к сердцу!
Маркиз поклонился сестре, подавив вздох.
— Теперь, — проговорил он, — я вынужден оставить тебя, ведь я отправился к тебе, никого не предупредив. Мое продолжительное отсутствие может показаться странным, мне уже пора появиться в Санто-Доминго и унять беспокойство, возбужденное этим непонятным для всех поступком. Я ведь еще только-только назначен губернатором и должен подумать о том, как достойным образом исполнять возложенные на меня обязанности. Надеюсь, мы скоро увидимся, я еще многое должен тебе рассказать после такой продолжительной разлуки.
— Я не знаю, когда мы свидимся, брат, и как ни велико мое желание поговорить с тобой, я не могу назначить тебе время нового свидания.
— Стало быть, ты намерена привести в исполнение свой план как можно скорее?
— Сегодня же вечером я отправлюсь в Пор-де-Пе.
— Так скоро, сестра?
— Я и так слишком медлила, не настаивай, пожалуйста, это бесполезно.
— Раз так, сестра, я молчу, мне остается только пожелать тебе успеха, но — увы! — я не надеюсь.
— Я не разделяю твоего мнения; прощай, брат.
— Прощай, сестра, — ответил он.
Они обнялись и долго оставались в объятиях друг друга. Донна Клара наконец высвободилась и сказала:
— Вооружись мужеством.
Они вышли. Негр Аристид держат лошадь маркиза под уздцы и прогуливал ее перед домом. Дон Санчо подал ему знак, в последний раз обнял сестру и сел на лошадь.
— Прощай, — сказал он прерывающимся голосом.
— До свидания! — ответила она.
Маркиз вонзил шпоры в бока лошади и галопом помчался прочь. Донна Клара неподвижно стояла на пороге дома и следила за ним глазами, пока могла его видеть. Когда он наконец исчез за поворотом тропинки, она перекрестилась, вздохнула и вернулась в дом, прошептав:
— Он всегда меня любил, добрый брат!
Бирбомоно стоял в прихожей; донна Клара подошла к нему.
— Друг мой, — сказала она ему тихим голосом, — я уезжаю отсюда.
Бирбомоно молча поклонился.
