об этом Чеботареву, но Михаил опередил его:
— Ты посмотри… это же Федотка Брызжахин! Вот сволочь!..
Они подошли. Остановились лицом к лицу.
— Федот — и все тот? — переиначив поговорку, сказал Огородников. — Везет нам на встречи с односельчанами. Недавно Барышев явился, а теперь вот…
Брызжахин вскинул голову и зло прищурился:
— Жаль, что ты мне раньше не встретился! Тогда бы я иначе с тобой поговорил!..
— А у меня с вами всегда один разговор, — спокойно и чуть насмешливо оглядел его Огородников. — Другого не дождетесь.
И коротко махнул рукой: ведите.
Когда же Федор и Василий отдалились, конвоируя пленных, он удивился тому, что нет рядом с братьями Лубянкиными Павла.
— Послушай, — быстро и тревожно взглянув на Чеботарева, спросил он, — а где Павел? Что-то не видно его…
— Павел? — как бы припоминая, где он и что с ним, чуть замешкался Михаил. — Да ничего страшного… ранен.
— Ранен? Сильно?
— Может, и сильно. Да ты не волнуйся. Бергман сделал ему перевязку. Вроде… — осекся, посмотрел виновато.
— Что с Павлом? — побледнев, тихо спросил Огородников. Чеботарев протяжно вздохнул и наклонил голову. И Степан понял: случилось страшное что-то и непоправимое.
Вспыхнула перед глазами (еще и не успела погаснуть) картина только что отгремевшего боя, отзвуки которого еще стояли в ушах — яростная пулеметная дробь, сухой треск оконных стекол, взрывы ручных бомб… И чей-то вздыбившийся и с диким ржанием рухнувший конь, подминающий под себя всадника…
* * *
Семеро погибших бойцов в этот же день были похоронены в братской могиле, неподалеку от села, на бугре. Огородников произнес прощальное слово.
— Революция не забудет вас, дорогие товарищи! — печально и твердо говорил он, и эхо тотчас повторило его голос, возвращая издалека.
Пахло землей и подтаявшим вокруг ямы снегом.
По Степан так и не смог поверить в смерть брата. Казалось, не Павел, а кто-то другой, лежал в ряду погибших, отчужденно и холодно сомкнув губы… И он это — и не он… «Вот и съездил в Томск… — с горечью от застрявшего в горле кома подумал Огородников. — Хотел Татьяну Николаевну привезти… Теперь уже никогда… Никогда!..»
В тот же день, под вечер, за селом — только с другого конца, подальше от глаз, похоронили еще шестьдесят трупов — убитых в бою сатунинцев. Положили их в общую яму, продолговатую и глубокую, в каких закапывают павший от эпидемии скот, и молча, поспешно зарыли.
* * *
Только в полдень, когда достигли перевала и разбитая, заснеженная дорога, сузившись до размеров тележной колеи, круто пошла вверх, Сатунин остановил загнанно хрипящего коня и некоторое время сидел неподвижно, опустив поводья и глядя перед собой на серо-коричневые глыбы камней, громоздившихся слева и справа. Снизу, из головокружительной глубины, тянуло холодом, как из распахнутого погреба, и росшие там, на дне скалистого ущельного провала, деревья нацелены были вверх острыми верхушками, словно частоколом длинных партизанских пик… Так подумалось.
Провальная глубина и острые пики деревьев притягивали и манили к себе, дыша какой-то загадочной неотвратимостью, и атаман долго не мог отвести глаз от этой завораживающей пропасти…
— Все! — сказал он наконец резким и каким-то надтреснутым голосом. — Спешиться!
И сам первым высвободил ноги из стремян и слез с коня, мокрые опавшие бока у которого ходили ходуном, как кузнечные мехи, а с отвислых губ клочьями падала желтоватая пена.
— Все! — еще раз сказал атаман. — На этих скакунах теперь далеко не уедешь. Отъездились.
Конь пошатывался. Мосласто-прямые и тонкие в бабках передние ноги его подламывались, и он едва стоял. Не лучше выглядели и остальные двадцать семь лошадей — все, что осталось от летучего сатунинского отряда. Двадцать семь всадников, спешившись, стояли подле своих лошадей, выжидающе глядя на атамана.
Сатунин вскинул тяжелую, тыквообразную голову и коротко скомандовал:
— Построиться.
Измученные и загнанные не меньше лошадей люди неохотно отошли на несколько шагов и построились в две шеренги. Только унтер-офицеру Найденову не хватило «пары», и он стоял на правом фланге один, как, впрочем, и полагалось ему стоять, главному подручному атамана.
— Утешать вас не собираюсь, — резким и надтреснутым голосом сказал Сатунин. — И обещать вам легкой жизни тоже не могу. Побили нас, как видите, основательно… Как псов шелудивых. Но, как говорится, за одного битого двух небитых дают. — И выдержал паузу. — Нам бы сейчас быстрее добраться до Аргымая Кульджина. Аргымай поможет. И я надеюсь еще… — Он не договорил, обернулся к стоявшему задом к пропасти коню и увидел, что конь храпит и медленно валится набок. Сатунин, почти не раздумывая, чуть развернувшись, плечом толкнул его что было силы в грудь, конь попятился, елозя копытами задних ног по камням, сорвался, мелькнув огненно-рыжей гривой, и почти бесшумно исчез…
Произошло это столь мгновенно и неожиданно, у всех на глазах, что трудно было поверить в случившееся. Только что стоял конь, под седлом, наборная серебряная узда поблескивала на солнце — и нет его, пустота. Лишь одиноко и зловеще на фоне ослепительно синего и холодного неба торчит маленькая узкоплечая фигурка атамана, с тыквообразной головой и слегка оттопыренными ушами, отчего кажется, что фуражка держится не на голове, а на ушах.
— И я надеюсь еще вернуться в эти края и проехать на белом коне по дорогам Алтая! — как ни в чем не бывало продолжал атаман, повысив голос почти до крика. «Зачем он кричит? — устало и равнодушно подумал Найденов. — И так все ясно…»
— Дальше пойдем пешком. Лошадей найдем по дороге… — объявил атаман. — Неволить никого не буду. Решайте сами. — Он помедлил чуть. — Кто дальше не пойдет со мной — три шага вперед!..
Наступила тягостная заминка. Сатунин ждал, уставившись холодными немигающими глазами на стоявших в строю людей. Было тихо. И невыносимо душно, несмотря на мороз.
— Решайтесь. Неволить я вас не буду, — повторил Сатунин.
И тогда один за другим нерешительно и медленно, с оглядкой, вышло из строя сначала семь человек, потом еще трое…
— Все? — спросил атаман и оглядел их с усмешкой.
После этого вышли еще двое и пристроились к тем десяти. — Ладно. Решено — значит, решено. Еще пять шагов вперед — арш!..
Вышедшие из строя и образовавшие новую шеренгу послушно отсчитали пять шагов — и оказались таким образом лицом к пропасти, а затылком к оставшимся позади…
— Сволочи! — тихо проговорил Сатунин. — Решили шкуру свою спасти? Не выйдет! — И повернулся к Найденову. — Расстрелять их, унтер. Всех до одного. Исполняйте.
Найденов не пошевелился.
— Ты что, унтер? — побледнел Сатунин и зло прищурился. — Может, и ты с ними заодно? Так иди, иди к ним! Да я вас… — рванул пистолет из кобуры.
