Смерть уже накладывает свою печать на все, что мы видим. Пылают костры на улицах, засыпанных хлорной известью, и чудится, будто тошнотворный запах хлора идет с экрана в кинозал. Отель — дворец на берегу тихой лагуны населен толпой людей — призраков с утонченными манерами. Лишь вежливое журчанье светской болтовни отделяет их от окончательной и вечной могильной тишины. Страшно глядеть на этих мужчин в погребальных фраках и женщин, разукрашенных, как лошади, которые тащат катафалк.
И даже морской бриз, который колышет яркий итальянский флаг и с мягкой ленцой вздымает драпри и занавески, метет песок на пляже и прижимает к лицам дам их газовые вуали, скрывающие морщины, — даже этот ленивый и горячий бриз несет с собой дыхание разложения. Переносчик заразы, обрушившейся на Венецию, он — само дыхание смерти…
Наиболее сильное впечатление на меня произвел вставной эпизод: в разгар «пира во время чумы», когда богачи, замкнувшиеся в своем отеле — дворце, веселятся, отгоняя от себя думы о смерти, туда вдруг врываются уличные музыканты. Эта сцена опять‑таки перекликается с Феллини: ведь это он так любит вставлять в свои фильмы сце-
нм с участием бродячих актеров цирка, клоунов, бродячих певцов…
Задорно и сильно звучат народные мелодии, уличные музыканты играют, поют и пляшут, бросая вокруг себя насмешливые, дерзкие взгляды. Карнавал так карнавал, черт побери! И пусть все вокруг подыхает и гниет — народ будет жить… Ошеломленная салонная публика цепенеет, все присутствующие на балу замирают, и вдруг неизъяснимый страх охватывает их. А незваные гости, промчавшись бурей по залам и саду отеля, уже покидают его с резким и грубым хохотом.
Но все это, повторяю, фон, детали, которые могли бы в огромной степени усилить эмоциональное воздействие на зрителя основной сюжетной линии, будь она выдержана в том же ключе. Увы, этого гармонического единства в фильме нет, и разыгрывающаяся на ярком, сочном фоне унылая серая драма престарелого профессора, противоестественно влюбленного в юношу, оставляет зрителя холодным…
Таковы некоторые впечатления, вынесенные из кинозалов Запада, в которых мне довелось побывать в 1971 году. Эти заметки не претендуют, конечно, на всеобъемлющий анализ той широкой кинопанорамы, которая с утра до вечера мерцает на тысячах экранов Парижа и Нью — Йорка, Рима и Лондона, не говоря уже о более далеких краях, где приходится бывать реже.
Сотни и тысячи кинолент выстреливают «фабрики снов», поставляющие свою продукцию на кинорынок. Сегодня, как и вчера, и позавчера, они подчиняются в своей деятельности законам капиталистического производства — их хозяева прежде всего заботятся об извлечении прибылей. В то же время они неизменно вносят свой вклад в дело идеологической борьбы: кинематограф в капиталистических странах остается важнейшим орудием обработки широких масс в духе прославления пресловутой «системы частного предпринимательства» и антикоммунизма. В этом отношении ничего там не меняется.
Тем интереснее и поучительнее, что даже в этих труднейших условиях некоторые, пусть пока еще немногочисленные, мастера западного кино находят средства и возможности, чтобы пойти против течения и в той или иной форме, пусть не всегда последовательно и точно, пусть с ошибками и оговорками, пусть недостаточно решительно, поднять голос против системы, угнетающей и унижающей человека, порождающей войны и нищету, лишающей людей их элементарных прав, обрекающей их на страшные трагедии.
Деятелям кино, выступающим с таких позиций, приходится трудно, очень трудно. И все же 1971 год показал, что при должной настойчивости можно преодолеть пре-пятствия и выйти навстречу зрителю с такими правдивыми и сильными произведениями, как «Люди против», «Джонни взял свою винтовку», «Сакко и Ванцетти», «Печаль и сострадание», «Христы — тысячами», «Убийцы именем порядка», «Следствие о гражданине, который выше всяких подозрений», «Паника в Ниддл — парке» и другие, о которых я рассказал в этих заметках. Как‑никак, времена меняются. Силы прогресса множатся, и в этих условиях владыки кинорынка вынуждены маневрировать и время от времени приоткрывать двери и перед такими бунтарскими произведениями.
В этой меняющейся обстановке мастерам культуры Запада есть о чем подумать. И особенно тем, кто продолжает разменивать свой талант на звонкую монету, игнорируя запросы народных масс и равняясь всецело на богатых заказчиков. Так жить пока что доходнее и удобнее, но придет все же время, когда люди, стоящие у киноконвейера, на котором фабрикуется духовная отрава, должны будут испытать горькое сознание того, что они не просто растратили способности свои понапрасну, но и употребили их во зло человечеству.
Кино взрослеет. Канули в вечность те времена, когда люди смотрели на него как на забаву и ходили в иллюзионы и биографы ради пустого времяпрепровождения. Теперь кинозалы все чаще превращаются в своего рода дискуссионные клубы, школы мышления, в арену острейшей идеологической борьбы. И каждому деятелю кинематографа рано или поздно придется выбирать, по какую сторону баррикады он займет свое место.
Сейчас, когда эта книга сдается в печать, в Канне проходит очередной кинофестиваль. В нем участвуют кинематографисты двадцати стран, в том числе и мастера советского кино. Андрей Тарковский показывает свой новый фильм «Солярис», поставленный по одноименному роману польского писателя Станислава Лема, Марк Донской — член жюри фестиваля.
На экране каннского Дворца кинематографии в эти дни показывают тридцать один полнометражный художественный фильм, в том числе пять — вне конкурса. Кроме того, около пятидесяти фильмов демонстрируются на двух параллельных показах; восемь — в рамках «Недели критики» и свыше сорока — на «двухнедельнике Постановщиков». Больше того, параллельно с фестивалем будет проходить киноярмарка (да, да — если раньше в иные годы ярмаркой называли в порядке иронии сам Каннский фестиваль, то теперь это понятие узаконено, и к фестивалю приурочивается всемирный киноторг!). Она займет экраны всех без исключения кинотеатров на людной улице Антиб. Ожидается, что в эти майские дни 1972 года в Канне будет показано триста пятьдесят новых фильмов!
В предвидении этого большого кинопоказа кинематографисты с наибольшим интересом ждали демонстрации таких фильмов: «Гости», снятого маститым американским режиссером Элиа Казаном; «Дело о гибели Маттеи» [89], поставленного талантливым итальянским режиссером Франческо Рози, о работах которого я подробно рассказывал выше; «Солярис» Андрея Тарковского и «Рим» — новый фильм Федерико Феллини («Рим создал меня, а теперь я в свою очередь создал Рим» — так сказал о своем фильме журналистам Феллини; это, как говорят люди, видевшие этот фильм, сложная кинокомпозиция, в которую входят и тема о «конфликте поколений», и показ нынешних римлян и их повседневной жизни, и «сексуальная индустрия (?)» города «от момента его зарождения и до наших дней»).
Поживем — увидим, как развивается дальше современный кинематограф.
Фронт изобразительного искусства
Сентябрь 1947. Поиск
Вот уж никак не думал, что мне доведется вторую осень подряд провести в Нью — Йорке — вместе со своими коллегами из «Правды», «Известий» и ТАСС я нынче снова провожу долгие дни и недели в залах заседаний Генеральной Ассамблеи ООН и ее многочисленных комитетов, а редкие свободные дни мы посвящаем знакомству с послевоенной Америкой.
Нынче мы уже не чувствуем себя здесь новичками, как прошлый год, — огляделись, попривыкли малость к чужой, такой непривычной нам жизни, завели знакомства. Теперь пришло время расширить и углубить свое понимание этого — столь далекого от нас и столь противоречивого! — мира. На сей раз мы чаще встречаемся с писателями, работниками театра, художниками. Нас глубоко интересует их творческий поиск, которому они целиком отдаются сегодня, когда отгремели военные грозы, люди сняли солдатскую одежду и вернулись к привычному труду.
Правда, в воздухе разлито какое‑то тревожное ожидание событий: сидя на заседаниях в Организации Объединенных Наций, мы явственно ощущаем, что уже пришли в движение мрачные силы, которым не по душе исход второй мировой войны, столь явственно показавший огромное моральное и материальное превосходство нашего нового мира, и кое‑кто хотел бы побыстрее оборвать наладившиеся было дружеские связи между Западом и Востоком, как теперь принято говорить. Больше того, кое-кто не стесняется даже обсуждать возможность нового мирового конфликта. Буквально на днях я приобрел в киоске городка Лейк — Саксесса, где сейчас работает Генеральная Ассамблея, журнал, который так и называется: «Третья мировая война». На обложке была нарисована карта с выразительными изображениями возможных очагов новых военных столкновений.
