"Млять!"
— Лукин!
Иван пересчитал женщин. Вместе с пленницами выходило пятнадцать голов. Пополнение, честно говоря, Маляренко сильно порадовало — женщины были не старые и не уродливые. За исключением четырёх азиаток, все остальные — белые.
"Мелкий" протянул список — напротив половины имён стояли галочки.
— Фу-у-у-уд?
— Игорь, Франц! Пятнадцать корзин сюда тащите.
Иван посмотрел пленного и его жену.
— Хрен с ним. Четырнадцать.
Питер сидел на песке, обняв любимую, и смотрел вслед уходящему кораблику. Рядом крутился Коротышка Ло, пискляво командуя носильщиками — русские честно расплатились за женщин. Их капитан перед уходом посмотрел Питеру в глаза и, сунув ему в руки несколько мятых листочков, на корявом английском языке попросил о помощи.
"Хорошо. Жизнь. Там. Еда. Много. Дружба. Посмотри имя. Список. Уговори. Пожалуйста!"
Линда, наконец, успокоилась и затихла. Питер осторожно поцеловал любимую и, косясь на могилу замученного арабами литовца, сунул список себе в карман.
"Я осторожненько…"
Глава 12
В которой Иван отдаёт долги и затевает новое путешествие
Привезя первую партию невольниц, Маляренко впервые столкнулся с открытым бунтом. Драки между "женихами" за желанную добычу и делёж понравившихся женщин постепенно переросли в откровенную агрессию по отношению к Хозяину. Богатой и комфортной жизни Маляренко завидовали все. Но молча и внутри. А тут, что называется, прорвало.
Иван собрал ополчение и задавил бунт в зародыше, выцепив из толпы заводил и смутьянов. Оставшиеся мужики опомнились, растеряно почесали репы, мол, и чего это мы в самом деле и, похватав в охапку своих женщин, разбежались по хуторам. Каждому из таких "опомнившихся" Хозяин презентовал по комплекту камуфляжа и паре ботинок.
Таня ругалась, указывая на то, что таких комплектов почти не осталось, Маша вставала на защиту семейных припасов всей своей большой грудью, но Иван был непреклонен — этим людям, а особенно прибывшим с севера женщинам, срочно требовалась одежда и обувь.
Двух самых дерзких смутьянов казнили в Юрьево, собрав в назидание всех неофитов из Севастополя и его окрестностей. Еще двоих отвели в Бахчисарай и там, на центральной площади городка, Андрюха жестоко высек их кнутом, а потом объявил, что эти два индивидуума на веки вечные становятся рабами и поступают в полное распоряжение владельца лесопилки. "Опричники" шустро нацепили на бедолаг колодки и уволокли к месту работы.
Так в Крыму появилась ВЛАСТЬ.
Лукин задумчиво посмотрел на свежеповешенных придурков и решительно направился к Боссу.
— Когда пойдём к Спиридонову?
Маляренко, закончив шептаться с Юрой, с интересом уставился на прапорщика.
— Дозрел, наконец? Сам видишь, дела у меня. Может, через недельку?
Выйти в поход получилось только через месяц.
Сказать, что Ваня сомневался насчёт похода к Спиридонову, значит, ничего не сказать. Маляренко не просто сомневался, а вообще идти туда не хотел! Лукину Иван верил. Верил, но не доверял. Конечно, всё то, о чём ему рассказывал Игорь — правда. Иван в этом был абсолютно уверен. А ещё больше уверен в том, что о многом Лукин умолчал. Да и времени прошло… два года, как-никак. Мало ли.
А ещё Иван боялся. Просто боялся. Уйти и сгинуть. И оставить здесь в одиночестве своих женщин и своего ребёнка. Чем больше Маляренко обживался, обрастал хозяйством, тем страшнее было его терять.
"Мля! Вспомни, баран, как шарашился по степи с ножиком и с водяным колесом! Ты ж ни черта не боялся!"
Настроение было, прямо скажем, не очень. Маляренко прикидывал так и сяк. По всему выходило, что эти люди ему вовсе не нужны. И делать там нечего. И вообще, можно запросто всё там и потерять. Даже жизнь.
"Что-то я чересчур подозрительным становлюсь. А ладно! Была не была!"
Но перед тем как уйти, надо сделать ещё кое-что.
Лукина, на всякий случай, отправили с мужиками на "сафари". Подальше в степь и на две недели. В это время Маляренко разослал во все стороны гонцов и провёл в Севастополе учредительное собрание.
Собрались все, кто хоть что-то значил в крымском обществе. Мужчины и женщины, старые и молодые, богатые и бедные.
Огромный лодочный сарай был забит под завязку. Ваня оглядел притихших людей и судорожно сглотнул. На него выжидающе смотрели десятки человек.
"Родные мои…"
— Гхм! Так! Я собрал вас всех здесь, этим летом, первого июля четвёртого года…
"Как же я вас всех люблю…"
— … чтобы объявить о том, что сего дня, здесь. В городе Севастополе…
"Вы уж меня простите за всё…"
— … я объявляю, — голос Ивана звенел, — о том, что время становления закончено! И настал момент, когда ВЫ ВСЕ должны принять решение о создании здесь и сейчас ГОСУДАРСТВА. Мы прошли долгий путь. От землянок и голода, от бунтов и бандитизма до налаженной, сытой жизни. Жизни безопасной и стабильной.
"Я не могу больше…"
— Пришло время подумать о будущем. О будущем наших детей и внуков. Убеждён, что только сильное и справедливо ОРГАНИЗОВАННОЕ общество равноправных и независимых людей сможет дать нашим детям будущее. Дать знания, безопасность и уверенность! Спасибо за внимание.
Маляренко выдохнул и украдкой вытер со лба пот.
"Ну не оратор же я!"
Коленки снова задрожали, и Ваня поспешно сел на лавку. Народ ошеломлённо молчал. Маша безмятежно улыбалась и смотрела в потолок. Олег озадачено чесал репу, а Стас и мама Надя одинаково подперев голову правой рукой, задумчиво изучали дрожащие Ванины коленки.
Первой взяла слово, к немалому удивлению Ивана, Алина Ринатовна, пришедшая на собрание вместе с мужем — зажиточным мастеровым.
— Ох и дурак ты, Маляренко, хоть ты и вождь, а — дурак!
Плотину молчания прорвало. Люди разом зашумели, загомонили и принялись орать на Босса, мол, нечего сваливать с капитанского мостика, когда тебе все доверяют, и так далее и тому подобное.
Маша всё так же улыбалась, глядя в потолок, и мечтательно накручивала на палец свой золотистый локон, а Таня смотрела на любимого с каким-то искренним сочувствием.
"Ему надо отдохнуть. Как это будет по-русски? Отпуск! Ja!"
Ваня понял, что он так ничего до сих пор и не понял.
Да, очень многие его боялись и ненавидели, но ещё большее число людей, лучших людей, его искренне уважали и любили.
Маляренко встал, поклонился людям в пояс и ушёл, оставив позади себя оглушительное молчание.
Глотки драли три дня. Каждый вечер, в том же самом сарае, за тем же самым столом, устраивали пирушку, а на утро споры начинались заново. Иван на собраниях не появлялся, копаясь на огородах Юрки, пока тот, в числе остальных "делегатов", решал судьбу крымского общества, и отсыпаясь в своей старой палатке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
