Я уже почти подошел к позиции взвода, когда увидел, что Таран сам идет мне навстречу — длинный, улыбающийся Валька Таран!
— А я тебя издали увидал! — обрадованно заговорил он, пожимая мне руку. — Тебя же теперь узреть непросто: начальство! В кои-то веки к нам на передовую пожаловал!
— Ну какое я начальство? Разве что возле начальства, — отшутился я. — И не язви. На передовой почти каждый день бываю. И ночью, когда с противником в соприкосновении…
— Агитируешь? Слыхал я…
— Когда обстановка позволяет.
— Посидим, покурим? — предложил Таран.
— Разве на минутку. А насчет покурить — забыл, что я некурящий?
— Ах, да! Верно, ты же табачный паек сахаром получаешь. Сладко живешь!
Мы опустились на сухую траву. Сопровождавший меня солдат тактично отошел в сторонку и присел там.
— Ну как со взводом управляешься? — спросил я Тарана. — Овладел командирским искусством?
— Так ведь бой, он быстро овладеть заставит.
— Досталось тебе?
— Как всем. Но со мной косая особую шуточку пошутила. И два раза подряд причем. Первый раз в первый день. Заняли немецкий окоп. Сижу там, курю. Вдруг как хлопнет что-то пылью в лицо и цигарку из пальцев вышибло. Смотрю — глазам не верю: у меня меж колен из земли хвостовик торчит. Мина немецкая. Ударила, а не сработала почему-то. Представляешь, если бы взорвалась?
— Еще бы. Попадал под минометный обстрел.
— А во второй раз посерьезнее. В тот день, когда Тросну брали. Вышибли мы немцев из окопа, добротный такой, полного профиля, с блиндажом. Только заняли — как начала по нам их артиллерия садить! Я оставил одного наблюдателя наверху, а всем скомандовал: в укрытие! Забились в блиндаж и дверь закрыли: деревянная, но все, глядишь, какой-нибудь осколок на излете удержит. Кончился обстрел. Дай, думаю, переждем минутку, а то гляди — еще поддаст. А наблюдатель предупредит, ежели немцы покажутся. Только подумал — под дверью как рванет! Она — с петель долой, и тут же сразу снаружи, в дверь эту, из автоматов — трр, трр! Мы — по углам! Стреляем наружу ответно. Жду: сейчас немцы еще одну гранату фуганут. И никуда нам не деться… Только вдруг замолчали проклятые автоматы! Мы для верности несколько очередей из двери дали, выскочили — только стрелять уже не по кому, пуст окоп. Где-то поблизости наши, наверное, нажали, ну и сдуло немцев.
— А что же наблюдатель вас не предупредил?
— Так убило при артобстреле. Тут немцы и ворвались.
— Да, повезло тебе… — Я спохватываюсь: — Ну, мне пора, друг! Желаю тебе, чтобы косая больше таких шуток с тобою не шутила.
Через полчаса я был у Берестова, докладывал ему о результатах своего поиска. Передал ему карту с нанесенной обстановкой на правом фланге, показал, где и что ставят соседи для прикрытия стыка между нами.
Выслушав меня, Берестов сказал:
— А теперь есть другое дело. Папку с трофейными документами принесли. Подобрали, где у немцев какой-то штаб был — не то батальона, не то полка. Надо посмотреть, что в этой папке стоящего? Может, быть, в оперативном отношении что-либо для нас интересное? Велено трофейные бумаги в штадив отправлять, но сначала мы сами поглядим. Вот! — и он протянул мне папку — серую, с гитлеровским орлом и с каким-то номером.
Я забрался в пустую землянку, вытащил из полевой сумки словарь и начал действовать. Папка содержала аккуратно подшитые приказы и распоряжения, присланные в штаб какого-то немецкого батальона из штаба части. Особо интересного в папке я ничего не обнаружил, но один из содержавшихся в ней документов решил показать Берестову.
— Вот, — сказал я, вернувшись к нему, — распоряжение любопытное. В начале написано, что в результате предстоящих боев ожидается поступление большого количества русских пленных. И далее перечислены населенные пункты, куда следует направлять пленных для сбора и дальнейшей отправки в немецкий тыл.
— Ну-ка, ну-ка! — оживился Берестов. — Поглядим! — и вытащил карту. — Какие населенные пункты?
Я стал называть. Берестов старательно выискивал названия на карте.
— Так, так… — и вдруг рассмеялся: — Вот напланировали немцы! Считали, что эти места у них в тылу окажутся, а они в нашем тылу остались. И теперь в те самые населенные пункты мы пленных немцев отправляем!
— Судьба распорядилась наоборот, — заметил я.
— Не судьба, а мы, — поправил меня Берестов. — Мы, Красная Армия.
Наступил вечер. Стемнело. Над передним краем, над всей полосой наших позиций по-прежнему было тихо, противник ничем не проявлял себя. Можно было спокойно поужинать. А после ужина я намеревался отправиться с трубой, как и во многие предыдущие ночи, на передний край.
На ужин мы, я и мои товарищи по штабу полка, собрались в просторной землянке командного пункта. Кто-то притащил несколько бутылок трофейного вина в еще не виданных многими из нас пузатых, оплетенных соломой бутылках. «Кьянти» — прочел я на этикетках и осведомил товарищей:
— Итальянское! Теперь больше таких трофеев не будет: итальянцы Гитлеру выпить не дадут.
Из газет уже было известно: союзники высадились в Сицилии, в Италии оживились антифашистские силы, Муссолини лишен власти, Италия вышла из войны. А немцы не имеют сил, чтобы удержать там свои позиции: их войска, предназначенные для Италии, срочно перебрасываются на Восточный фронт, к нам, об этом мы узнали из первоисточников — от пленных.
Мы наполнили итальянским вином наши солдатские кружки и выпили за разгром германских фашистов, за то, чтобы они никогда больше не пили чужого вина — ни на чужой земле, ни на своей.
О том, как я впервые в жизни отведал «кьянти», я вспомню много лет спустя, в Неаполе. Будучи в туристской поездке, мы бродили по оживленным, просвеченным солнцем неаполитанским улицам и на одном из перекрестков увидели торговца сладостями — весь его магазин помещался в корзине, стоявшей у ног. Наше внимание привлекла не его коммерция — подобные коммерсанты попадались нам часто, — а то, что он однорук.
— Не воевал ли этот где-нибудь на Дону? — высказал предположение один из нас.
— Все могло быть…
Услышав наш разговор, торговец — тощий, кожа да кости, — встрепенулся, его словно бы сотканное из одних сухожилий лицо оживилось, в больших черных глазах вспыхнул неподдельный интерес; впрочем, этот интерес мог оказаться и обычным для любого коммерсанту, когда он замечает, что его товар привлек внимание.
— Польско? — спросил он нас. — Сербско?
— Русские! — ответили мы. — Советские русские.
— О! Руссо советико!-так и засиял однорукий коммерсант и оживленно заговорил на своем языке, что. — мы не поняли ни слова. Он засуетился, стал вытаскивать из своей корзины наполнявшие ее крохотные бумажные фунтики, разворачивать их, показывая, что в них — засахаренный миндаль, стал совать фунтики нам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
