Алексию надлежало решить, что со всеми этими материалами делать и какие меры принимать. Однако еще прежде, чем его слово было произнесено, Распутин в Петербурге несколько раз встречался с исследователем русского сектантства и соратником В. И. Ульянова-Ленина В. Д. Бонч-Бруевичем. Эти встречи носили характер своеобразной научной экспертизы, призванной ответить на вопрос: сектант Григорий или не сектант?
«Обратились с этой целью к известному знатоку русского сектантства Бонч-Бруевичу, тому самому, который впоследствии объявился убежденным большевиком и стал управляющим делами совета народных комиссаров. Бонч-Бруевич, через посредство баронессы В. И. Икскуль, охотно познакомился с Распутиным, вел с ним продолжительные беседы на различные темы, причем выказал к нему некоторую симпатию. Результат своего знакомства с Распутиным и его религиозными воззрениями Бонч-Бруевич доложил в собрании членов октябристской партии. Пришел он к тому выводу, что ни к какой определенной секте Распутин не принадлежит и в состав ее не входит, но ближе всего его взгляды подходят именно к хлыстовству. Доклад Бонч-Бруевича был, однако, в общем для Распутина благоприятным», — писал Гурко, и эта связь Бонча с октябристами и Гучковым не менее существенна, чем его членство в РСДРП.
Известен и отзыв самого Бонч-Бруевича:
«Познакомившись с Г. Е. Распутиным-Новым и проведя много времени в ходе семи исчерпывающих с ним разговоров, считаю своим моральным долгом высказать свое мнение по вопросу, является ли Распутин сектантом, тем более, что этот вопрос был затронут, хотя и не прямо, в интерпелляции в государственной Думе и в некоторых выступлениях депутатов при обсуждении бюджета св. Синода. Строго ограничиваясь упомянутым выше вопросом, я заявляю, что Григорий Ефимьевич Распутин-Новый является типом православного крестьянина из далекой и отсталой, провинциальной России и не имеет ничего общего ни с каким сектантством. Будучи более осведомленным о догматической стороне доктрины православия, чем это наблюдается среди крестьян, и зная библию и евангелие значительно хуже, чем большинство сектантов, Григорий Ефимьевич признает все таинства, ритуалы и догмы православной церкви именно так, как они толкуются в православии, без малейших отклонений или критики. Он считает, что было бы чрезвычайно грешно и безнравственно даже обсуждать такие вопросы, ибо, как он сказал мне, "нечего мирянину обсуждать вопросы, установленные самим Господом"».
И в заключение: «Исходя из широких личных наблюдений над сектантами и из обстоятельного знакомства с их методами мышления, методами рассуждения, толкования веры, обдумывания и из ряда почти неопределимых подробностей, основываясь на тщательном изучении всего, что до сих пор было написано о Г. Е. Распутине-Новом, включая последнюю брошюру Новоселова, исходя, наконец, из длительных личных собеседований с Распутиным, которые велись в присутствии свидетелей, равно как и строго конфиденциально, при которых я умышленно пытался добиться полной ясности и точности в отношении его религиозных верований, я считаю своим долгом открыто заявить, что Г. Е. Распутин-Новый является полностью и совершенно убежденным православным христианином, а не сектантом… Владимир Бонч-Бруевич. Петербург».
Вопрос о том, доверять или нет заключению Бонч-Бруевича, решается в зависимости от того, какую цель преследует тот или иной современный автор. Апологеты Распутина, которые всегда подчеркивают, что недруг Распутина Илиодор продался после революции большевикам, а другой гонитель генерал Джунковский сотрудничал одно время с ЧК, факт многолетней принадлежности Бонч-Бруевича к самой верхушке большевистской партии очень изящно выносят за скобки как незначительный. Для них Бонч — просто крупный специалист, ученый и очень чуткий человек.
«Известный исследователь русских религиозных движений В. Д. Бонч-Бруевич считал Григория Распутина одной из самых ярких личностей своей эпохи, — с умилением пишет О. Платонов. — Передавая свои впечатления от встреч с Распутиным, ученый, в частности, рассказывал: "Много мне приходилось видеть восторженных людей из народной среды, ищущих чего-то, мятущихся, 'взыскующих града', куда-то стремящихся, что-то строящих и разрушающих, но Г. Е. Распутин какой-то другой, на нас непохожий. Не имея никакой политической точки зрения, он что-то стремится сделать. Для кого?..
'Для народушка жить нужно, о нем помыслить…' — любит говорить он"».
Напротив, критики Распутина принадлежность Бонч-Бруевича к большевикам всячески подчеркивают и говорят о фальсификации его выводов на том основании, что Бонч-де не желал, чтобы Распутин исчез со сцены и из рук левых партий было выбито мощное оружие против монархии. Наиболее сжато сформулировал эту точку зрения исследователь Февральской революции Г. М. Катков.
«Было бы несправедливо по отношению к Бонч-Бруевичу предположить, что его заключения диктовались соображениями низменного "буржуазного объективизма" или уважением к фактам. Вся его предыдущая деятельность по организации подпольной большевистской прессы, то, что он делал в февральские дни, при Временном правительстве и в первые годы правления большевиков, показывает, что политические соображения были первостепенны в любом поступке, который Бонч-Бруевич считал "своим моральным долгом". В данном случае цель его поручительства вполне ясна. Распутиным пользовались в думских речах, чтобы подорвать престиж престола. Маневр Гучкова, который в качестве предлога воспользовался памфлетом Новоселова, имел исключительный успех. Связь с Распутиным становилась ахиллесовой пятой самодержавия. Но ярость атаки стала беспокоить сторонников режима, и они попытались покрыть ущерб, причиняемый присутствием во дворце "божьего человека". Обвинение в неправославии было мощным и, может быть, единственным средством добиться устранения Распутина. А с его устранением все те, кто только и выискивал, к чему бы прицепиться, чтобы ударить по режиму, лишались самого безотказного оружия. Но в этот момент в дело вмешался (в качестве независимого и вполне объективного ученого) верный друг Ленина, и именно он составил наиболее обстоятельный доклад, в котором говорилось, что обвинения в неправославии, направленные против Распутина, вызваны злобным желанием растоптать "человека из народа", простого крестьянина, который сумел найти доступ к царю. И уловка Бонч-Бруевича, как и во многих других случаях, сработала…
Стоит добавить еще один штрих, показывающий, как тесно смыкались усилия всех тех, кто добивался падения Николая II. В опубликованных посмертно воспоминаниях Гучкова упомянуто, что именно он, Гучков, свел Бонч-Бруевича с Распутиным благодаря посредничеству некоей дамы, которая перед тем предлагала представить Распутина Гучкову. Встреча состоялась сперва в гостиной этой дамы, а потом в более конфиденциальной обстановке. Гучков сообщает, что через несколько недель Бонч-Бруевич написал ему письмо, "в котором он сообщал мне, что пришел к заключению, что Распутин не просто проходимец, нацепивший маску сектанта, а несомненный сектант, что, конечно, не мешает ему быть одновременно и проходимцем. По духу своего учения он близок к секте хлыстов, но не принадлежит к ней и является сектантом-одиночкой". Нам нет надобности прилагать дальнейшие усилия и выяснять, кто прав — Бонч-Бруевич или Гучков. Важно, что на деле вмешательство Бонч-Бруевича сослужило службу антицарской агитации, которая была необходима Гучкову в видах будущей политической карьеры».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
