Впереди явственно слышались свистки встревоженного чем-то локомотива. Хотя — почему «чем-то»? Локомотив явно слышал взрывы и ощущал глухую вибрацию почвы, вот и волновался.
Еще Генрих с интересом вспомнил, как проходил мимо обороняющихся ашгабатцев. Метрах в пятнадцати от минометного расчета. Никто на него, естественно, не глядел — как можно глядеть на пустоту? В пустоту разве что. Но минометчикам созерцательность была несвойственна: они делом занимались. Лупили по позициям сил альянса. С тупым упорством. Рожи у них были еще те — безумные какие-то, осатанелые. Впрочем, а чего ожидать от погранцов или гвардейцев, которых вдруг ни с того ни с сего вынудили стрелять по людям? Пусть по захватчикам и интервентам — ибо вторжение в Туркменистан иначе, чем интервенцией, трудно было назвать — но все-таки по живым людям? Скорее всего вся эта шатия-братия находилась на грани нервного срыва. А возможно, уже и за гранью.
Но поразило Генриха не это. Поразила его собственная реакция на близость готового убивать народа. Мысли внезапно оцепенели, словно Генрих убоялся, что они будут прочитаны, а сам он таким образом обнаружен. Теперь, по истечении почти получаса, Генрих вдруг сообразил, что мало чем отличался от мыши, шныряющей неподалеку от занятой чем-то своим харзы. Не думать! Не привлекать внимание! Шмыгнуть мимо и исчезнуть!
Нечто вроде этого.
Впереди, над невидимым пока Ашгабатом, висело явственно различимое облако более темного воздуха. Копоть какая-нибудь, не иначе. Американцы даже придумали для этого облака неприятно звучащее словечко «смог».
Машинально поглаживая игломет в кармане, Генрих ступал по слежавшемуся песку. Впереди маячили какие-то окостеневшие заборы и низкие зданьица; справа, за трассой, угадывалась зелень. Где-то там, впереди, его первая цель. Поселок Багир.
Там, впереди, крылись многочисленные позиции обороняющихся. А далеко-далеко, у самой гряды, если напрячься и присмотреться, виднелись медленно ползающие точки — это маневрировали «Мамонты». Или другие какие экипажи сил альянса. Ашгабатцы не собирались отдавать трассу на Бахарден, Кизыл-Арват и Небит-Дагс Красноводском и продолжали ее контролировать чуть ли не до самого Геок-Тепе. Образовался эдакий длинный язык, выдающийся из окружения на запад-северо-запад, который альянсу все не удавалось отсечь и раздавить, несмотря на штурмовики и прочую смертоносную селектуру.
Генриху советовали идти через Ашгабат. Но, если разобраться, напрямую гораздо быстрее, а время сейчас решает все. Сколько еще пилить до города? Три часа? Четыре? Не разумнее ли сунуться напрямую, тем самым выигрывая время? Да, конечно, этот путь опаснее. Но внимание обороняющихся обращено не внутрь удерживаемого языка, а вовне. Не к обочинам шоссе, а совсем в противоположную сторону. Кому он нужен, одинокий странник? А если кто и сунется — есть на этот случай волчий камуфляж…
Решай, Генрих.
И Генрих решил. А именно — решился рискнуть.
К Багиру Генрих вышел спустя два часа с небольшим. За это время он встретил всего двоих человек — паренька лет четырнадцати, катившего на изможденном велосипеде по обочине трассы, и пешего степенного аксакала с необъятной торбой на боку. Аксакал с Генрихом поздоровался по-русски, хоть и с сильным акцентом. Паренек просто зыркнул и безмолвно проскочил мимо. Никого из местных боевиков Генрих не заинтересовал, даже если его и замечали с позиций.
И вот — Багир. Какие-то подозрительные хибары на самой околице. Чуть глубже — уже нечто, отдаленно смахивающее на дома. А ближе к центру — так и вовсе все напоминало какой-нибудь захолустный альпийский городок. Особенно на фоне копетдагской гряды. Если не обращать внимание на жару, песок и вонь из арыка, разумеется.
По памяти сверившись с планом поселка, Генрих направился к дому Ахтамали Бахва. По его прикидкам, путь должен был занять не более десяти минут. Так оно и вышло: вскоре Генрих стоял перед ничем не выделяющимися среди прочих зелеными воротами. Табличка с фамилией хозяина недвусмысленно свидетельствовала, что Генрих не ошибся адресом. У арыка сосредоточенно возился кудлатенький щен-кавказеныш.
Генрих кашлянул.
— Здласте! — поздоровался щен, заинтересованно глядя на гостя. Говорил щен по-русски.
— Привет! — весело ответил Генрих. — Ты, стало быть, хозяин?
— Нет, — замотал головой щен. — Я — Кейл. А хозяин — папка.
— А папку как зовут? — на всякий случай решил разузнать Генрих: а то вдруг это соседский пацан.
— Папка Ахтам, — с готовностью подсказал щен.
— А дома папка твой?
— Не, — замотал головой малыш. — На почте.
— На почте… — повторил Генрих. — И давно он на почте?
— Давно! — безапелляционно заявил щен.
— А хоть мамка дома есть?
— Мамка дома, — подтвердил Кейл и пронзительно провизжал: — Мамка-а-а! Тут к папе дядя плишел!
Генрих поморщился — ему не очень хотелось афишировать свой визит. Даже невидимым соседям.
Тихо стукнула дверь где-то в глубине двора, потом отворилась калитка. На Генриха взглянула худощавая женщина лет сорока.
— Добрый день, — поздоровался Генрих, машинально приподняв панаму. — Я ищу господина Ахтамали Бахва. Вы, должно быть, его супруга?
Женщина кивнула. Потом с непонятным унынием в голосе сообщила:
— Ушел. Сказал, скоро придет.
Генрих украдкой взглянул на лохматенького отпрыска — тот, совершенно не проявляя интереса к беседе взрослых, снова возился у воды.
— Скажите… Ваш муж звонил вчера в Москву?
— Куда-то звонил, — пожала плечами женщина. — Я не знаю.
— А записку он находил какую-нибудь?
— Не он. Я.
— А где она?
Женщина удивленно поглядела на Генриха.
— Записка? В доме, на столе.
— Вы не могли бы показать ее мне?
Несколько секунд женщина колебалась; потом подалась назад и затворила калитку. Генрих принялся ждать. Недолго, к счастью, спустя минуту калитка снова отворилась, и женщина опасливо подала ему клочок писчего пластика. Клочок когда-то явно был свернут в трубочку, а потом разглажен. Текст полностью соответствовал записи, которую Генрих прослушал утром. Ничего нового.
— А! — рядом неожиданно проявился щен; Генрих едва не вздрогнул. А в следующий миг рассердился на себя: утратил бдительность.
— Бумазка из подводной лодки! — сообщил щен жизнерадостно.
«Подводная лодка в пустынях Туркмении… — с отчаянием подумал Генрих. — Сколько же я до истины докапываться буду?»
Впрочем, все оказалось не так уж и сложно. Щен охотно продемонстрировал «подводную лодку» — оранжевую капсулу из дешевого столового набора, не то перечницу, не то солонку. В общем, эдакий полый цилиндрик. Скорее всего пацан нашел его в арыке несколько дней назад. Записку в конечном итоге притащил в дом, где она некоторое время провалялась незамеченной, а с цилиндриком скорее всего вволю наигрался. Собственно, это было все. Почувствовав, что здесь больше ничего путного выудить не удастся, Генрих испросил разрешения оставить записку у себя, попрощался с женщиной, тут же канувшей в дворовую тень, потрепал по загривку щена и снова обратился в памяти к плану Багира.
До
