— Вечерком откроем.
— По двум трубам пойдет вода?
— Покамест по одной.
— Что ж так? Воды мало?
— Нет. Вторая еще не имеет турбины.
— А будет иметь?
— Постараемся.
— Сергей Тимофеевич, с той поры, как ты побывал у нас, загрызли меня думки.
— Оттого ты и невесел?
Кривцов закурил, бросил горящую спичку в воду.
— Тебе хорошо, а каково мне смотреть на ваше веселье. При народе я бы об этом постеснялся заговорить, но тут нас двое. Помоги, Сергей, по-дружески прошу.
— Знаю, о чем ты печалишься, — сказал Сергей. — Посмотри на эту трубу — она поставлена для марьяновцев. Будем хлопотать еще одну турбину.
— Дай твою руку, дружище!
Невдалеке от них по берегу канала шли Семен и Анфиса.
— Таки уговорил тебя мой братушка? — грустно спрашивала Анфиса.
— Пойми, дорогая, — ответил Семен, — не мог я не согласиться.
— А как же наша хата?
— Построим, только здесь. Посмотри, сколько тут места — выбирай любую позицию.
— Эх, Семен, Семен, какой же ты настырный! А ежели не справишься с работой? Тогда как будем жить?
— Справлюсь, — уверенно заявил Семен. — Я же тут буду не один. Завтра должен приехать механик, а пускать станцию будет Виктор. Ирина тоже в моем штате.
Анфиса только покачала головой и тяжело вздохнула.
— Сережа! — крикнула Ирина, выйдя из машинного отделения. — Иди сюда! На минутку!
— Жена зовет, — сказал Сергей Кривцову. — Придется беседу нашу прервать.
Сергей сбежал по деревянной лестнице.
— Сережа, а ты знаешь, нужна красная ленточка, — шепотом сказала Ирина.
— А зачем?
— Да как же! Виктор сказал, что так полагается.
— Ну? Ежели полагается — тогда нужно попросить ленту у какой-нибудь девушки.
— Пойдем вместе просить.
Они направились по берегу реки туда, где собралась молодежь.
— Сережа, — заговорила Ирина, — если бы ты только знал, как я волнуюсь! Виктор меня уже и инструктировал, и ругал, и успокаивал, а я все волнуюсь.
— Ничего, Иринушка, волнение — это хорошо!
А когда была найдена ленточка и приготовлены ножницы, когда ушло за горизонт солнце и темная июльская ночь заиграла над Кубанью звездами, вокруг гидростанции собрался народ и ждал. По всему было видно — шли последние приготовления: мелькали фонари, сквозь высокие, слабо освещенные окна виднелись силуэты людей, кто-то бегом, с фонарем в руке, подымался по лестнице на шлюз.
И вот на шлюзе загремела цепь лебедки, и вода с, глухим ворчанием ворвалась в горловину трубы, ударила в лопасти турбины, а в машинном отделении робко вспыхнул свет. Теперь в окна было видно, как вращался маховик турбины, как Виктор ходил вокруг машины, то прислушиваясь, то наклоняясь, как бы тихонько о чем-то спрашивая турбину. И когда небольшая группа мужчин — там были Сергей и Кондратьев — направилась к дверям гидростанции, толпа умолкла, — все поняли, что вот и наступило то, чего так все ждали. Сергей и Кондратьев остановились у дверей перед натянутой полоской красной ленточки.
— Готово! — крикнул Виктор, посмотрев на Ирину, стоявшую у щита. — Нагружать машину!
Слабо блеснули ножницы — упала ленточка. Ирина включила рубильник, и в ту же секунду ослепительное зарево раздвинуло темноту, и вокруг домика стало светло как днем. Заиграл оркестр, прокатились возгласы, крики «урр-а-а-аа!!», взлетели к небу шапки, раскинулись платки. Ирина включила еще один рубильник — свет рванулся в станицу, и тут собравшиеся увидели Усть-Невинскую в таком красивом и ярком наряде, в каком ее никогда еще не видели. Над Усть-Невинской полыхали огни, искрясь и вспыхивая, озаряли бархатную зелень садов, освещали площадь, улицы и переулки; лампочки горели и на столбах и ярко светились в окнах хат.
— Третий! — крикнул Виктор.
Ирина включила и третий рубильник. Тогда зарево, похожее на восход солнца, от Усть-Невинской перекинулось в степь и поднялось в той стороне, где лежали станицы Белая Мечеть, Краснокаменская, Родниковская, Яман-Джалга, и казалось людям — огни озаряют то прекрасное будущее, куда лежат их дороги.
1946–1948.
Пятигорск
