Хоть Мацько и понимал, что они будут в полной безопасности только во владениях князя Януша, однако тоже думал, что не следует будить Данусю, так как сон может стать для нее спасением: он держал наготове слуг и вьючных лошадей и ждал.
Однако миновал полдень, а Дануся все еще не просыпалась; дядя и племянник стали тогда беспокоиться. Збышко все время заглядывал в щели и в дверь избушки, а после полудня в третий раз вошел к Данусе и присел на пенек, который послушница накануне вечером притащила к постели, чтобы переодеть на нем Данусю.
Присел он и вперил в Данусю взор, но она не открыла глаз. Только спустя некоторое время губы ее дрогнули, и она прошептала так, словно видела сквозь сомкнутые веки:
— Збышко…
В одно мгновение он упал перед ней на колени, схватил ее исхудалые руки и, в восторге целуя их, заговорил прерывистым голосом:
— Слава богу! Дануська! Ты узнала меня!
Его голос разбудил ее совсем, она открыла глаза, села на постели и повторила:
— Збышко…
И заморгала глазами, удивленно озираясь кругом.
— Ты уже не в неволе! — говорил Збышко. — Я вырвал тебя у них, и мы едем в Спыхов!
Она высвободила из его рук свои ручки и сказала:
— Это все потому, что батюшка не благословил нас. Где княгиня?
— Проснись же, ягодка моя! Княгиня далеко, а мы отбили тебя у немцев.
Словно не слыша его и как будто что-то припоминая, она проговорила:
— Лютню они отняли у меня, об стенку разбили!
— Господи милостивый! — воскликнул Збышко.
Только теперь он заметил, что глаза у нее блуждают и горят, а щеки пылают. В ту же минуту у него мелькнула мысль, что она, может, тяжело больна и дважды назвала его имя только потому, что он примерещился ей в бреду.
Он содрогнулся от ужаса, и на лбу у него выступил холодный пот.
— Дануська! — воскликнул он. — Ты видишь меня, понимаешь?
А она попросила покорно:
— Пить!.. Воды!..
— Боже милостивый!
И он выбежал из избушки. В дверях он столкнулся со старым Мацьком, который решил посмотреть, что с Данусей, и, бросив дяде на ходу одно слово: «Воды!» — помчался к ручью, протекавшему поблизости среди лесных зарослей и мхов.Через минуту он вернулся с полным кувшином и подал его Данусе, которая стала жадно пить воду. Мацько еще раньше вошел в хату и, взглянув на больную, помрачнел.
— У нее горячка? — спросил он.
— Да! — простонал Збышко.
— Она понимает, что ты говоришь?
— Нет.
Старый рыцарь нахмурил брови и почесал в затылке.
— Что же делать?
— Не знаю.
— Остается одно… — начал Мацько.
Но Дануся прервала его. Она кончила пить и, устремив на него свои широко открытые от жара глаза, сказала:
— И перед вами я ни в чем не провинилась. Сжальтесь надо мной!
— Я жалею тебя, дитя мое, и хочу тебе только добра, — с волнением ответил старый рыцарь.
Затем он обратился к Збышку:
— Послушай! Оставлять ее тут ни к чему. Обдует ее ветерком, солнышком пригреет, так, может, ей станет лучше. Не теряй, парень, головы, клади ее на те самые носилки, на которых ее везли, либо сажай в седло, и в путь! Понял?
С этими словами он вышел из избушки, чтобы отдать последние распоряжения, поднял глаза и стал вдруг как вкопанный.
Сильный пеший отряд, вооруженный копьями и бердышами, с четырех сторон стеной окружал избушку, смолокурные кучи и поляну.
«Немцы!» — подумал Мацько.
Ужас охватил его, однако он мгновенно схватился за рукоять меча, стиснул зубы и замер, подобный дикому зверю, когда тот, окруженный внезапно собаками, готовится к отчаянной защите.
Меж тем от смолокурной кучи к нему направился великан Арнольд с каким-то другим рыцарем.
— Быстро вертится колесо фортуны, — сказал Арнольд, подойдя к нему. — Я был вашим пленником, а теперь вы стали моими пленниками.
И он свысока поглядел на старого рыцаря, как на существо низшее. Арнольд вовсе не был злым или жестоким человеком, у него просто был недостаток, свойственный всем крестоносцам, которые, попав в беду, становились кроткими и даже покладистыми, но когда чувствовали, что сила на их стороне, никогда не умели скрыть ни своего презрения к побежденным, ни безграничного своего высокомерия.
— Вы пленники! — надменно повторил он.
Старый рыцарь мрачно огляделся по сторонам. В груди его билось вовсе не робкое, напротив, отчаянно смелое сердце. Если бы он был в доспехах и на боевом коне, если бы рядом с ним был Збышко и в руках у них мечи и секиры или те страшные тяжелые копья, которыми так ловко владела тогдашняя польская шляхта, Мацько, может, попытался бы прорваться сквозь этот лес копий и бердышей. Но он стоял перед Арнольдом пеший, один, без панциря; увидев, что люди его побросали оружие, и вспомнив, что Збышко в избушке у Дануси совсем безоружен, Мацько, как человек опытный, искушенный в военном искусстве, понял, что сопротивляться бесполезно.
Он медленно вынул меч из ножен и бросил его к ногам рыцаря, стоявшего рядом с Арнольдом. Незнакомый рыцарь так же надменно, как и Арнольд, но все же учтиво заговорил на хорошем польском языке:
— Ваше имя? Я поверю вам на слово и не дам приказа вас связывать, ибо вижу, что вы опоясанный рыцарь и по-человечески обошлись с моим братом.
— Слово! — ответил Мацько.
Он назвался, спросил, можно ли ему пройти в избушку предупредить племянника, «чтобы тот не совершил какого-нибудь безрассудства», и, получив разрешение, исчез в дверях.
— У моего племянника даже меча не было при себе, — сказал он, вернувшись через некоторое время с мизерикордией в руках. — Он просит позволить ему, пока вы не тронетесь в путь, остаться при жене.
— Пусть остается, — сказал брат Арнольда, — я пошлю ему еды и питья. В дорогу мы не сразу отправимся, люди устали, да и нам надо подкрепиться и отдохнуть. Просим и вас разделить с нами компанию.
И оба немца направились к тому самому костру, у которого Мацько провел ночь, но то ли из спеси, то ли по свойственной крестоносцам неучтивости они прошли вперед, предоставив Мацьку следовать за ними. Старый рыцарь, человек бывалый, знавший до тонкостей правила обхождения во всех случаях жизни, спросил:
— Вы просите меня как гостя или как пленника?
Брат Арнольда смутился и, давая ему дорогу, сказал:
— Проходите, пожалуйста.
Старый рыцарь прошел вперед, но, не желая задевать самолюбие человека, от которого многое зависело, промолвил:
— Вы, видно, не только разные языки знаете, но и весьма обходительны.
Арнольд, который понимал лишь отдельные слова, спросил:
— В чем дело, Вольфганг, что это он говорит?
— Дело говорит! — ответил Вольфганг, явно польщенный словами Мацька.
Они сели у костра, слуги принесли еду и напитки. Урок, преподанный Мацьком, не пропал даром. Вольфганг все блюда предлагал ему первому. Из разговора старый рыцарь узнал, как они попали в ловушку. Вольфганг, младший брат Арнольда, вел члуховскую пехоту в Готтесвердер для усмирения взбунтовавшихся жмудинов; немцы шли из отдаленной комтурии и не могли нагнать свою конницу. Арнольд, зная, что по дороге он встретит другие пешие отряды из городов и замков, расположенных вблизи литовской границы, не стал ждать младшего брата. Тот отстал на несколько дневных переходов и по дороге, неподалеку от смолокурни, узнал от бежавшей ночью послушницы ордена об участи, постигшей старшего брата. Арнольд, слушая этот рассказ, повторенный ему по-немецки, заметил с самодовольной улыбкой, что он на это рассчитывал.
Хитрый Мацько умел найтись при всяких обстоятельствах он решил, что не худо было бы расположить к себе немцев.
— Всегда тяжело попасть в неволю, — сказал он, помолчав с минуту времени, — но, благодарение создателю, он предал меня в ваши руки, вы настоящие рыцари и блюдете рыцарскую честь.
Вольфганг опустил глаза и кивнул головой, правда довольно надменно, но с видимым удовлетворением.
А старый рыцарь продолжал:
— И как хорошо вы знаете наш язык! Видно, бог щедро наделил вас талантами!
— Я знаю ваш язык, потому что в Члуховой народ говорит по-польски, а мы с братом уже семь лет служим под начальством тамошнего комтура.
— Придет пора, наступит время, и вы займете его место! Это уж как пить дать… Вот брат ваш не говорит так по-нашему.
— Арнольд немного понимает, но не говорит. Он посильнее меня, хоть и я крепыш, зато он не так сообразителен.— Что вы, он мне вовсе не кажется глупым! — сказал Мацько.
— Вольфганг, что он говорит? — снова спросил Арнольд.
— Хвалит тебя, — ответил Вольфганг.
— Да, хвалю, — прибавил Мацько, — он настоящий рыцарь, а это первое дело! Скажу вам прямо, сегодня я хотел отпустить его на слово, пускай, думаю, едет, куда ему заблагорассудится, лишь бы явился потом, хоть через год. Так ведь приличествует поступать опоясанным рыцарям.
