Что корабль Аль-Хайрама не привлек внимания большего, нежели любой другой корабль…
Что Тисса была жива, а море относительно спокойно.
До Бергоса дней семь пути. Потом по суше… и все вроде бы складно вышло, но неспокойно. Хоть ты назад возвращайся.
Позже. После того, как Ласточкино гнездо проснется. И найден будет посредник, который согласится привести чужака… хорошо бы того самого, который уже в мире. Судя по несчастным случаям с лестницами, работает он чисто и тихо. Урфин подготовил список. И сейчас, разглядывая тени на воде – чудилось, из глубин навстречу солнцу поднимаются древние монстры, – вновь повторял имена.
Всего десяток. Самые старые. Упертые. Наглые. Остальные – поймут. А если не поймут, то список расширится. До тех пор, пока понимание не будет достигнуто.
Холодный ветер отвесил пощечину, мазнул по губам колючей снежной крошкой.
Надо запретить детям подниматься на палубу. Ладно, Гавин, который снова оживает, ему все интересно, но Долэг слишком мала. Простудится еще… Тиссу расстроит.
Она все еще спала. Вторые сутки кряду, и если поначалу Урфин уговаривал себя, что сон – это нормально и даже хорошо: не так на нервы изведется, то, чем дольше сон длился, тем неспокойней становилось. Насколько же он переборщил с дозой? И не выйдет ли перебор смертельным?
Вернувшись в каюту, Урфин вновь присел на постель. Пульс ровный. Дыхание глубокое, спокойное. И улыбка эта, счастливая…
…он помнил другой сон и другое ожидание, куда более долгое. Но он не Кайя и вряд ли выдержит еще сутки.
– Проснись, пожалуйста, – получилось жалостно, но Урфин не знал, что еще сказать.
Что краснота уменьшилась. И сыпь проходит. Что еще пару дней, и от нее не останется и следа, разве что кожа некоторое время будет жесткой, но и это ненадолго.
Что волосы отрастут… когда-нибудь. А если и не отрастут, то волосы – малая цена.
Что Ласточкино гнездо ждет и более безопасного места не сыскать во всем мире.
Что, возможно, их еще попытаются перехватить, но вне замка Урфин не связан законом. Главное – свидетелей не оставлять. А это он умеет.
– Открой глаза, – попросил Урфин, вытягиваясь рядом. – Ты не сможешь вечно от меня прятаться.
И она подчинилась. Зеленые. Яркие. Осмысленные и очень-очень злые.
– Пить хочешь?
Слабый кивок и долгий выдох:
– Т-ты…
– Я, ребенок. Всего-навсего я. А ты кого ожидала увидеть?
Не вода – сильно разведенное вино с сахаром и медом. Ей надо восстановить силы. И Тисса пьет маленькими глоточками. А смотрит по-прежнему сердито.
Злится – значит, будет жить. И разве есть что-то более чудесное?
– Ты… меня…
– Украл.
Она пытается сесть, но обнаруживает, что не одета, и сама же ныряет под одеяло. Едва ли не с головой зарывается. Вспоминает. Хмурится. Касается головы и просит:
– Отвернись.
– Нет.
Урфин тысячу раз проговаривал себе то, что скажет ей, и вот теперь понял, что те слова не годятся. Нужны другие, но откуда их взять?
Обнять? Тисса не сопротивляется, вздыхает тихо, обреченно как-то.
– Это был единственный выход. Совет не позволил бы тебя помиловать. Кормак следил за каждым моим шагом. Он бы разрешил сбежать, но потребовал бы возвращения. Я бы, естественно, отказался. А отказ – это почти мятеж. За мятежом – война.
– И ты… убил другую женщину?
– Во-первых, не я. Палач. Во-вторых, ребенок, мы заключили честную сделку.
Не верит. Хмурится так, по-взрослому. Смешная. И придется рассказывать, хотя Урфин предпочел бы, чтобы она просто забыла обо всем. Следовало усыпить ее еще в Башне… а потом что? Сказку сочинить? Не выйдет. Рано или поздно Тисса узнала бы правду.
– Та женщина уже была приговорена. И в отличие от тебя, была виновна. Она убивала не для того, чтобы защитить себя, а ради денег. На ней как минимум шестеро. Ее ждала смерть на колесе. Долгая. Болезненная. И она охотно поменяла ее на плаху.
Пожалуй, плаху поминать не следовало.
– Она… мучилась?
– Нет. Клянусь.
– А если бы ты… если бы не нашел… такой…
Соврать? Невозможно. Увидит ложь. Промолчит, но запомнит. А доверия и так остались крохи.
– Тэсс, я не такой, как ты. Может, поэтому ты мне и нужна, чтобы не потерял край. Я бы нашел другую женщину. Заплатил. Вынудил. Обманул. Не знаю, что бы сделал, но сделал бы. А если бы не получилось, я бы убил всех, кто находится в замке. Возможно, что и за пределами замка. Чуму легко вызвать, но вот остановить…
…теперь его будут бояться, как прежде. И переубедить в том, что страх безоснователен, вряд ли получится.
– Лучше не думать о том, что могло бы произойти, если этого не произошло.
Она не отвернулась. И, коснувшись щеки – сразу вспомнилось, что давно не брился, – сказала:
– Если так, то, наверное, ты меня все-таки любишь…
А когда Урфин рассмеялся – он не хотел, само как-то получилось, – обиделась. Ненадолго. И это тоже было замечательно.
Отголоски магии давным-давно растворились в ткани мира, вернув его в прежнее спокойное бытие. И Юго успокоился. Пожалуй, он даже испытывал некое подобие удовлетворения, как после удачно проведенной акции. Это было странно, потому что неестественно: получать удовольствие не от чьей-то смерти, а от осознания, что совершенно посторонний человек остался жив.
И выбыл из планов нанимателя…
– Нет, – сказал наниматель, закрывая окно. Жаль, Юго нравилось пить ветер. – Нам на руку его исчезновение. Когда возьмут, оправдаться не успеет.
Зато останется жив. Наверное. И здесь Юго засомневался. Он бы ушел из опасной зоны, но с недоучки хватит вернуться ради абстрактной справедливости.
– Все замечательно сошлось. У него есть мотив. У него есть возможность. Так будут думать. И после всего, сомневаюсь, что ему позволят дожить до суда…
Наниматель смеется и плачет. Странные все-таки существа – люди. Рвут себя эмоциями, а разорвав, ищут виноватых. И мстят всем без разбора.
– Кое-что изменилось. – Голос надломленный. Слезы текут. И веко левое дергается. Выгорел человек. Бывает. Его не жаль, жаль, что договор заключен и отмене не подлежит. – Ты не должен позволить Кайя покинуть город.
– А Белый камень?
Юго там почти освоился. Хорошее место. Спокойное.
– Не думаю, что он будет настолько рисковать.
– Ты… – Юго заставил себя спрятать руки за спину, до того сильным было желание вцепиться в горло. Ну кто меняет условия на ходу?
Юго выбрал позицию.
Юго привык к морю и ветру.
Юго договорился с миром.
А теперь слышит, что дислокация меняется?
Не понимает, что не оставила времени? И чем чревата такая спешка?! А если Юго промахнется?
