До двора, где он жил, оставалось метров двести. Но на этом промежутке ни одного более или менее пригодного для укрытия места.
Не дрейфь, Воронов. Нужен ты этим собакам, как акваланг парашютисту. Шире шаг. Дышите легче.
Дорожка вела вдоль высокого бетонного забора с одной стороны и вдоль заснеженного пустыря с другой. Андрей миновал мостик через канаву, самым быстрым шагом, почти бегом, протаранил стоявших на тропинке собак и наконец достиг забора. Неожиданно он обнаружил, что правая рука с силой сжимает в кармане рифленую рукоятку пистолета.
Фу… Тихо, тихо. Твари чувствуют страх. Они ждут команды от тебя. Не дашь команды, не нападут. Черт, и никого вокруг…
Андрей мельком, будто нечаянно, обернулся. Собаки бежали сзади, чуть сбоку, прижимая человека к забору.
«Может, блинчиков хотят?»
Он остановился. Псы тоже замерли, пошевеливая хвостами. Вожак – смесь кавказской овчарки с непонятно чем, – стоявший к Андрею ближе всех, поднял голову и внимательно посмотрел прямо в глаза.
– Нет у меня ничего, – прошептал Андрей, – а играть с вами некогда, С кошками играйте.
Он двинулся дальше. За спиной раздалось жуткое дыхание, издаваемое зубастыми пастями.
«Не бойся, не давай повод… Они просто хотят поиграть. Господи, только бы никто не тявкнул. Собаки страшны в стае, стае нужен сигнал к атаке. Тихо, родненькие, тихо…»
Что с тобой, Воронов? Ты ведь никогда не боялся собак. Они друзья человека, они добрые. Предчувствие? Не существует предчувствий. Выдумки проигравших. Успокойся, отпусти пистолет. Не будешь же ты в самом деле стрелять по ним? Что ты имеешь против этих бедных животных, чья вина состоит лишь в том, что они надоели каким-то мудакам? И теперь вынуждены бороться за право на жизнь. Если скотами являются люди, то при чем здесь собаки?
«Не надо тявкать, я знаю, вы не виноваты, что хотите есть… Не надо. Не имею я ничего против вас».
«Да, но мы-то…»
Вспомнился жуткий репортаж, недавно показанный по местному телеканалу. Пять кавказских овчарок случайно вырвались из вольера, растерзали проходящего мимо работягу. На куски. Ужасные, кровавые кадры. Там рука, там нога… Собак застрелили не всех, две сбежали. Брр. Почему в голову лезет только плохое?
А вдруг за спиной?..
До конца ограды метров пятьдесят. Дальше можно не волноваться – есть куда удрать. «Да, удрать! Видал я смельчаков с драными жопами».
Спокойней, спокой…
Тяв!
Наверное, это была самая маленькая шавка в стае. Не имевшая острых клыков, тонкого нюха, быстрых, выносливых лап. Но зато она тявкала. В нужный момент. И Андрей был уверен, что она никогда не бросится в драку. Кто тявкает, тот питается падалью. У попа была собака…
Сигнал дан! Дальше закон стаи. Разноголосый хор заглушил звук шагов. Какой чудный аккомпанемент! Сейчас бы партию «Иванушек интернешнл» спеть. Еще тридцать метров! Не оборачиваться!
Обернулся, не выдержал.
Вожак прыгнул первым. Он был матерым, закаленным ежедневной схваткой за жизнь. Килограммов пятьдесят.
Если не двигаться, не тронут. Просто загрызут.
Андрей прикрыл горло. Знакомый кинолог рассказывал, как обучают сторожевых псов. Недельку не кормят, а потом привязывают к чучелу человека кусок мяса и кричат «фас».
Вожака не обучали. Зубы скользнули по куртке, но не больше. В чем радости, конечно, мало. Со второй попытки получится. У человечка крыльев нет, на забор не улетит. Не Ариэль.
Андрей отшвырнул в сторону пакет с блинчиками, отвлекая внимание псов. Подействовало, охотники повернули головы, а парочка самых голодных бросилась к подарку.
Паузы хватило, чтобы прыгнуть к забору и достать пистолет – теперь хоть сзади не нападут. Когда смотришь в глаза жертве, теряется уверенность. Впрочем, все это теория.
Черная лайка, когда-то наверняка любимица семьи, метнулась в ноги, норовя цапнуть за голень. Наверное, отработанная тактика. Как с куском мяса на чучеле. Значит, Андрей не первый.
Он выстрелил, не целясь. Наугад, лишь бы зацепить. Башку, спину, брюхо.
Лайка взвизгнула и закрутилась черным волчком на снегу. Грохот выстрела заставил остальных псов присесть. Но не прогнал. К таким хлопкам звери давно привыкли – город.
Вторым был вожак. Дальше Андрей стрелял не соображая. Охваченный естественным чувством спасения собственной жизни. Он жал и жал на спусковой крючок, уже не слыша выстрелов, уши заложило после первых залпов…
Палец продолжал работать, хотя патроны быстро закончились. Наконец Андрей понял, что пистолет на затворной задержке. Вторая обойма осталась в сейфе. Все, отстрелялся.
Он прижался к стене, зажмурил глаза и опустил голову…
Его никто не трогал. Он осторожно, словно опасаясь, что его увидят, поднял веки. Возле ног, в лужах крови, лежало пять хищников. Два смертельно раненных смотрели в небо открытыми, слезящимися глазами. Остальные издохли на месте. Стая, лишившись вожаков, разбежалась.
Андрей опустил задержку. Затвор клацнул, становясь на место.
«Это была славная охота».
Пронзила сумасшедшая мысль: «Ты что наделал, Воронов?! Они ж живые!»
Андрей опустился на корточки. Лайка, получившая пулю первой, была еще жива. Андрей протянул руку к ее взлохмаченной, грязной морде. Собака не ощетинилась, не попыталась схватить или укусить. Она приподняла голову и, наверное вспомнив, что все-таки когда-то была другом человека, лизнула пальцы Андрея. Потом уткнулась носом в снег и тихо заскулила.
Андрей по ментовской привычке собрал семь гильз, восьмую не нашел – утонула в сугробе – и не оглядываясь пошел к дому. Докладывать о стрельбе, как того требовал приказ, не стал. В ящике лежал запас патронов на непредвиденные случаи. Грицук раз в неделю ходил в тир упражняться – натаскал неучтенных боеприпасов и себе, и Андрею. «Завтра заменю. Местным операм показатели не испорчу, стрельба по бродячим собакам преступлением не является…»
Только в подъезде Андрей почувствовал, как его колотит дрожь. Ничего не поделать. «Летать не умею. Но не ползать же?..»
Утром Андрей опоздал на службу, хотя ужасно не любил опаздывать. Даже после отделенческих ментовских «трам-та-тушек», когда имел законные основания задвинуть часок-другой, приходил вовремя. Но «трам-та-тушки» – это праздник, который и вспомнить приятно. Вчерашний «праздник» вспоминался с тупой болью в затылке. Часов до четырех Андрей ворочался, пытаясь заснуть, потом не выдержал, выпил оставшиеся с Нового года грамм сто «лезгинки» и провалился в кошмар.
В семь часов проснулся Пашка, съел свою дежурную гречку и, звеня связкой ключей, привязанных цепочкой к ремню, отправился в школу. Андрей закрыл за ним дверь, добрел до всклоченной кушетки и решил еще минут пять полежать. Но нечаянно вырубился, тем более что кошмар исчез, превратившись в довольно романтичное любовное приключение.
В отделе менялась вывеска. Заменой руководил отделенческий завхоз – толстоватый старшина, в чьи обязанности входило благоустройство помещения и создание надлежащих условий для несения службы сотрудниками. Судя по сверкающей бордовой «девятке», купленной старшиной перед Новым годом, условия им создавались просто райские. Работай – не хочу.
– Левее, левее… Чуть ниже. Вот, в самый раз. Закрепляй.
Андрей чуть задержался перед дверью. Изменилось, в общем-то, немного. Фон из ярко-белого превратился в золотистый, а слова «отдел милиции» – в «бригаду милиции».
Андрей не удивился, прикинув, что Михалыч теперь, наверное, станет величаться бригадиром. А оперы? Пацанами?
– Андрей, ваших нет, все на огнестреле, – заметив опера, доложил дежурный.
– Бандюги? Или бытовуха? – Андрей зашел в дежурку, протягивая руку для пожатия.
– Работяг постреляли на мебельной, – коротко ответил дежурный. – Три трупа, один ранен.
– Когда?!
– Ночью. Ночная смена.
– За что?!
– Ты дал! Я не экстрасенс.
– Ладно, я тоже туда.
Андрей не переспрашивал адрес, фабрика находилась недалеко, на территории Грицука. Фабрикой в прямом смысле предприятие назвать было нельзя. Небольшой цех, размещавшийся в помещении заброшенной кочегарки. Производились в нем недорогие шкафчики для прихожих, тумбочки и всякие домашние мелочи. Директора Андрей пару раз видел у Антона, но какие у них отношения, понятия не имел. Может, никаких, опер должен по возможности знать руководителей всех учреждений на своей территории.
Шухер был большим. Несколько иномарок с синими маячками, автобус экспертной службы, отделенческий уазик, телевидение, пресса, зеваки. Да, для их города это, наверное, крупный скандал.
В нос ударил мягкий запах древесины. Такой уютный, домашний запах, никак не вязавшийся с запахом смерти. Гора стружек и опилок у боковой стены кочегарки. След машины, фиксируемый экспертами с помощью гипса. Вышедший из цеха Тоха с неприкуренной в зубах папиросиной. Очень злой.
– Ты ’де девался?
– Проспал. Что тут?
