– Ги де Савиньи.
– Ах. – У нее, кажется, несколько отлегло от сердца. – Я скажу ей.
Он ждал, барабаня пальцами по столу. Через несколько минут к телефону подошла та же служанка.
– Сожалею, но мисс Лили не желает с вами разговаривать.
Он вздрогнул, это оказалось настолько неожиданным, что он потерял дар речи. Не успел он сообразить, что сказать, как телефонную трубку положили, прервав связь.
Ги стоял, держа в руке трубку, все еще пораженный, не ощущая ничего, кроме удивления.
Почему Лили не захотела разговаривать с ним? Почему служанка оказалась такой грубой – не извинилась, не сослалась даже на какой-нибудь предлог, что Лили, скажем, нет дома, ничего, кроме прямого отказа. После такой теплоты накануне вечером это казалось непонятным.
– Так, – произнес вслух Ги. – Думаю, что все решается само собой.
Завтра он подаст письменное предупреждение об уходе и, когда закончатся формальности, он уедет с Мандрепоры, вернется в Англию и займется там поисками работы. Возможно, все это к лучшему.
Но он знал, что ему будет нелегко выбросить из головы Лили, совсем не так, как, похоже, удалось выкинуть его ей.
27
– Папа, я пойду прогуляюсь ненадолго, – предупредила Лили отца.
Глаза Отто взглянули настороженно. Он почти постоянно беспокоился о Лили. Не терпел, когда она пропадала с его глаз, особенно после той ужасной сцены накануне вечером, когда он рассказал ей правду о смерти матери и подумал, что потерял дочь. Позже она пришла к нему, обняла и обещала, что всегда будет любить его, что бы ни случилось, но почему-то ее заверения не успокоили его вполне. Между ними все еще сохранялся холодок непонимания и отчуждения, хотя Лили изо всех сил старалась скрыть это, что сильно пугало его. Он очень любил Лили, потеря ее любви и уважения была для него единственным ужасом и кошмаром. Помимо, конечно, того, что с ней может стрястись какая-нибудь беда. Беспокойство не покидало Отто, поскольку он знал, каким Джорге может быть беспощадным и опасным.
– Куда ты отправляешься, милая? – поинтересовался он.
– О… просто на улицу.
Губы его несколько сжались.
– Ты собираешься повидать этого пилота, правильно? Несколько минут назад пролетел его самолет, не так ли? Я видел, как ты наблюдала за его полетом.
Щеки Лили залила краска. Она и не предполагала, насколько открыта для постороннего взгляда.
– Это мог быть и не его самолет. Сейчас слишком темно, чтобы можно было разглядеть.
– Но по гулу он походит на «Твин Оттер», а кто еще может лететь на нем в такое позднее время? Конечно, помимо Джорге, но он находится на острове.
– Ну, да, – призналась Лили, когда он припер ее к стене. – Я действительно подумала, что это самолет Ги и что, если пойду на аэродром, смогу там поговорить с ним.
– А почему ты захотела поговорить с ним?
– Ах… просто захотелось, вот и все.
Она не могла объяснить ему свои чувства. Два дня она слонялась по вилле, стараясь скрыть свое несчастное состояние и пытаясь убедить себя в том, что если Ги – сотрудник Агентства по борьбе с наркотиками и использовал ее в целях расследования, то он не заслуживает, чтобы хоть минуту горевать о нем. Но это не помогло. Она продолжала чувствовать себя такой же подавленной, как и прежде. Потом медленно, исподволь, она начала сомневаться в справедливости того, что ей рассказали. Такой отказ поверить проистекал из ее бунтарской натуры, подозрительности, запрятанной глубоко внутри ее существа, помноженных на необычайное очарование и чувства комфорта и безопасности, которые она испытала с Ги и которые сохранялись в ее воображении.
– Джорге – злой человек, – привела Лили один из аргументов, которые мысленно перебирала в последние дни, пытаясь разобраться во всем этом. – Он скажет что угодно, если это будет отвечать его целям. Я просто не хочу осуждать Ги, не выслушав его, вот и все.
– Я хотел бы, чтобы ты не ходила. Джорге это не понравится.
– Откуда же узнает Джорге? На аэродроме не будет никого, кроме Ги. – Она поцеловала его в лоб. – Обещаю быстро вернуться. Не беспокойся!
Он вздохнул, покачал головой. Волевая и упрямая девчонка – вылитая Магдалена.
– Будь осмотрительна, милая.
– Хорошо.
Потом она ушла и, казалось, что вместе с ней из комнаты улетучились теплота и свет.
Одиноко сидя в сгустившихся сумерках, он неожиданно почувствовал усталость и преклонные годы. Ингрид рано легла спать, сославшись на головную боль, и оставила его наедине с мыслями.
Дело не в том, что какой-нибудь собеседник мог помешать ему думать в эти последние дни. Когда боль не была такой сильной, не вытесняла из головы все, он предавался воспоминаниям о прошлом. Он думал о Лили юных лет, о том, что ждет ее, когда его не станет. Он думал о Винсенте и Фернандо, о Джорге и о деле, которое они затеяли и которое позволило ему накопить баснословное богатство. Он думал о женщине, которую любил – о Магделене, которая никогда не принадлежала ему целиком, хотя вышла за него замуж и родила ему обожаемую дочку. Думал и об Ингрид, преданность которой к нему сохранилась даже после того, как он отверг ее. Но больше всего задумывался о давно минувших днях, когда служил генералом в оккупированной стране, воюя за своего фюрера, и то время представлялось ему более реально и живо, чем другие периоды, хранившиеся в его памяти.
Он не мог понять причину этого, но знал, что это именно так. Он ясно помнил замок, в котором провел так много времени. Ему стоило только закрыть глаза, чтобы увидеть его вновь – освещенные солнцем старые камни, слегка покачивающиеся высокие кипарисы, склоны холмов, аккуратные ряды виноградников, похожие на шеренги солдат, известные во всем мире. Люди тоже стояли перед ним как живые – старый барон, воспитатель, который оказался не тем, кем прикидывался, невестка барона и ее сын… Ги? Ги! Какое совпадение! Такое же имя снова появилось в его жизни. Так зовут мужчину, в которого теперь Лили явно влюбилась. Что стало с ними? – гадал он. Он, конечно, знал, чем закончили саботажники, которые пытались бороться против него. Их давно нет в живых – он позаботился об этом. И ни секунду не жалел о том, что сделал. Война есть война, он никогда не щадил сам и никогда не ждал пощады от других. На войне и нельзя ждать этого – часто жертвы не заслуживали того, что падало на их головы. Одному Господу известно, что среди них было немало готовых предать своих, например, сын старого барона, хотя позже он раскаялся в своем поступке и поплатился за это.
Мысли Отто блуждали, вспоминая о том, что случилось после схватки той ночью, когда он получил донос сына барона – кажется его звали Шарль? – что позволило ему накрыть на месте преступления банду участников Сопротивления. Та ночь принесла ему крупнейший успех за всю его карьеру. Но потом произошел неприятный эпизод, когда было совершено покушение на его старого друга Гейдриха, который взял в свое пользование коттедж в его округе для отдыха. Отто просто взбесился при мысли о том, что под самым его носом попытались провести такую акцию. Он приказал взять заложников и расстрелять их в назидание остальным жителям, чтобы знали, что их ожидает, если они нарушают правила. А этот осел Шарль настоял на том, чтобы ему позволили заменить собою одного из заложников. Отто пытался отговорить его, но безуспешно. Этот человек искал смерти – его сводила с ума вина за предательство в отношении, надо думать, собственной жены. В конце концов Отто потерял терпение и рявкнул на него:
