мужская сила.
Сказав это, он опустил руку на Славино плечо – больше опираясь, чем обнимая, — и Слава переплел их пальцы, смеясь:
— Смотрю, твой флирт становится всё раскованней. Да и сам ты… тоже.
Они вот-вот подходили к выходу на одну из проходных улиц, а Лев и не думал убирать руку с плеча.
— Кто ж знал, что разговаривать с мебелью так полезно, — заметил тот, притягивая Славу ближе к себе.
— Похоже, так и будем жить. Ты – разговаривать, я – избивать после.
«Удивительно, что не наоборот», — мысленно добавил Слава, всё ещё не до конца осознавая, что их психотерапия вырулила вот в это.
Лев [75]
Он смотрел на него через сомкнутые веки, разглядывая движения силуэта в черноте пространства. Слава наклонялся за футболкой, на секунду закрывая свет фонарей в проеме окна, и становилось темнее; потом он, шурша тканью, одевался, и свет мелькал туда-сюда, как на дискошаре. Когда копошение затихло, Лев открыл глаза, готовый столкнуться с правдой.
— Я домой, — шептал Слава, наклоняясь и быстро целуя его в губы.
Правда: Слава уходит, он – остается. Опять остается.
Он сел на постели, потянулся к тумбочке, включил экран мобильного: почти десять вечера. Поднявшись, чтобы проводить Славу, прошел за ним к входной двери, с тревогой уточняя:
— Мы завтра увидимся?
Тревогу хотелось скрыть, замаскировать под безразличие, но не получалось.
— 3автра? – переспросил он, шнуруя кеды. – Ваня говорил, они завтра к тебе.
— А, да…
Иногда он на мгновения расстраивался, вспоминая, что дети существуют.
Выпрямившись, Слава вполголоса сказал:
— Им очень важно проводить с тобой время.
— Круто, — покивал Лев.
У него ни о чём не получалось думать, кроме того, что Слава уходит от него, как от временного любовника. Уходит туда, где настоящий дом, и где он – только гость.
Отрезвляющий поцелуй коснулся щеки, и Слава, берясь за дверную ручку, попросил на прощание:
— Побудь с детьми, хорошо?
Лев машинально соглашался кивками, не видя ничего из-за мокрой пелены перед глазами, и радовался, что так темно – темно, и его тоже не видно. Когда дверь захлопнулась, а чернота подъезда сожрала Славу, он позволил слезам прорисовать на щеках влажные дорожки, но тут же мазнул по ним рукой – не плакать.
Но очень хотелось, потому что было страшно. Было страшно, что это навсегда. Было страшно никогда не вернуться назад, в лучшие времена для их отношений. Вдруг они теперь всегда будут просто встречаться? Просто гулять, просто проводить время, просто заниматься сексом, а потом это просто исчерпает себя, не находя большего, ведь к большему Слава его не подпускает.
Черт, да почему?
Он надавил на дверную ручку, переступил порог и, перегнувшись через перила, крикнул вниз, в треугольное переплетение лестниц:
— Слава!
Его голос эхом отскочил от стен пустого подъезда. Снизу раздалось полувопросительное:
— Лев?
— Не уходи. Поднимись, пожалуйста.
Он был так охвачен желанием вернуть его, что забыл застесняться своей обнаженности – ну, что он стоит на лестничной клетке в одних трусах. Его любимые паранойяльные мысли – о том, что кто-то смотрит и что-то думает – даже не возникли в сознании. Только услышав, как заскрипели резиновые подошвы Славиных кед, Лев почувствовал, что ему холодно, но оглядев себя, решил: «Ну и ладно». Отойдя от перил, вернулся в квартиру, не понимая, что делает и зачем. То есть, понятно – что и зачем, но у него нет ни одной уважительной причины задерживать Славу, а у Славы есть уважительная причина уйти: дети.
— Что случилось?
Лев обернулся на взволнованный голос, увидел очертания силуэта в дверном проеме и сказал:
— Я соскучился…
Этого было не разглядеть, но он был уверен: Слава поджал губы. Потому что тон у него оказался соответствующий:
— Лев, это не…
— Не смешно, — согласился он, хватая Славу за руку, беря его лицо в обе руки и целуя.
Славины ладони осторожно коснулись талии Льва, и он вздрогнул от холода чужих рук, по коже побежали мурашки, а Слава между поцелуями прошептал:
— Извини.
Лев отпустил его лицо, взял обе ладони и вернул их на талию, прижимая к коже: пускай, сейчас они согреются, они оба согреются…
Но на Славе был желтый анорак, успевший остыть в холодном подъезде, и чем больше они жались друг к другу, тем сильнее замерзал Лев.
Поцелуи прекратились, Слава выдохнул, отстраняясь:
— Что происходит?
Он решил, что не будет ни упрашивать, ни задавать просящих вопросов – «Можно? Ну, пожалуйста?». Сказал, как считал правильным:
— Позвони Мики, предупреди, что не придешь ночевать.
— Лев…
— Мы должны ему доверять.
Даже в темноте было видно, как скепсис исказил Славино лицо. Лев настаивал:
— Я говорил с его психотерапевт… — он сглотнул, прежде чем добавить: — кой. Она настаивала, что мы должны ему доверять.
— На прошлой неделе он снова попался с косяком, — напомнил Слава.
— Да, и сказал, что больше не будет. Мы должны ему поверить.
— Мы всегда ему верили, и к чему это привело…
— Да господи! – не выдержал Лев. – Кто здесь либеральный родитель: ты или я?
Слава усмехнулся:
— Ты просто хочешь, чтобы я остался.
Не было смысла это отрицать.
— Больше всего на свете. Почему ты не хочешь?
— Я тоже хочу…
— Тогда давай, — он потянул Славу за руку, не обращая внимания, что тому нужно разуться. – Попьём чай, посмотрим фильм, проведем вместе ночь, только ты и я, как раньше.
Слава вынул свою руку из его ладони, и в груди появилось ощущение неприятного падения, но когда этой же рукой он, наклонившись, начал развязывать шнурки, сердце радостно забилось об рёбра.
— Ставь чайник, — пробубнил он, стягивая через голову анорак.
Ночью они долго лежали в постели, разглядывая друг друга в темноте. Лев, вытянув руку, перебирал в пальцах Славины кудри. Рука затекала, но он не хотел прекращать, и терпел – такое сотни раз бывало, если Слава засыпал на его плече. Такое раздражительное в моменте, но очень недостающее, когда приходится снова и снова ложиться спать одному.
Больше Лев на это не раздражался.
— Я попробовал поговорить с Мики об Артуре, — прошептал Слава. — Кажется, он чувствует, что с ним что-то не так.
— В каком смысле?
— Ну, он переживал, что ему неприятны люди и… секс. В основном, секс, и люди
