Но уж если поэт погиб на дуэли, то "туда ему и дорога". Император Николай I этого невысокого вольнолюбивого офицера не любил после январских стихов 1837 года. Устал от выяснения отношений с Пушкиным… Раздражало царя и то, что жена его Александра Федоровна была без ума от лермонтовских стихов и прозы. И поэтому даже после гибели поэта не только Николай I, но и его сын Александр II не разрешали к печати подготовленные биографии Лермонтова, сочинения поэта издавались без сведений об авторе. Все читали его стихи, и никто не знал, кто он такой. Первая биографическая книга, подготовленная Висковатым, вышла в 1891 году.
Но почему отмалчивались друзья? Что случилось с благородным Алексеем Столыпиным? Или прав был убийца Николай Мартынов, в конце жизни признавшийся: "Друзья таки раздули ссору…"
"В 1837 году, — читаем в воспоминаниях И. П. Забеллы, — благодаря ненавистному иностранцу Дантесу не стало у нас Пушкина, а через четыре года то же проделывает с Лермонтовым уже русский офицер; лишиться почти зараз двух гениальных поэтов было чересчур тяжело, и гнев общественный всею силою своей обрушился на Мартынова и перенес ненависть к Дантесу на него; никакие оправдания, ни время не могли ее смягчить. Она преемственно сообщалась от поколения к поколению и испортила жизнь этого несчастного человека, дожившего до преклонного возраста. В глазах большинства Мартынов был каким-то прокаженным…"
Интересно, что почти все лермонтоведы XIX века на стороне поэта, самые объективные и известные советские лермонтоведы, такие как Борис Эйхенбаум, Эмма Герштейн, Виктор Мануйлов, тоже защищают поэта, и лишь нынешние оправдывают Мартынова.
Один из первых лермонтоведов, опрашивавший всех очевидцев дуэли, П. К. Мартьянов пересказал разговор, который вел Лермонтов со своими секундантами: "Всю дорогу из Шотландки до места дуэли Лермонтов был в хорошем расположении духа. Никаких предсмертных распоряжений от него Глебов не слыхал. Он ехал как будто на званый пир какой-нибудь. Всё, что он высказал за время переезда, это сожаление, что он не мог получить увольнения от службы в Петербурге и что ему в военной службе едва ли удастся осуществить задуманный труд. "Я выработал уже план, — говорил он Глебову, — двух романов"".
О больших планах поэта на будущее писал и В. Г. Белинский осенью 1841 года: "Беспечный характер, пылкая молодость, жадная до впечатлений бытия, самый род жизни, — отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединенной думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура его начала устраиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни".
Жизнь меняет все планы. И вот начался этот загадочный отсчет дуэли: "Один… два… три…" Кто отсчитывает — неясно. Столыпин, Глебов… Но главное, никто и не стреляет. Пора заканчивать дуэль. И тут Столыпин или Трубецкой, а может Глебов? — крикнул: "Стреляйте, или я развожу дуэль!" На что Лермонтов (по утверждению сына Васильчикова спустя полвека?) ответил: "Я в этого дурака стрелять не буду!" "Я вспылил, — писал уже Мартынов. — Ни секундантами, ни дуэлью не шутят: и опустил курок".
Лилипут пристрелил Гулливера. Беда Лермонтова была в том, что он не относился серьезно к самой возможности дуэли, да еще с Мартышом. К тому же он был никак не заинтересован в любой дуэли. Это — новый суд, и уже никаких надежд на отставку и на свой журнал. Незадолго до дуэли он плотно пообедал, перед дуэлью рассказывал о своих планах на будущее. Я считаю, что он и выстрелил первым в воздух, а Мартынов уже стрелял в безоружного. Грушницкий убивал своего противника. В жизни мечтателям не место.
По мнению Э. Г. Герштейн, когда перед дуэлью началась буря, Столыпин, Трубецкой и, может быть, Дорохов на какие-то минуты не успели подъехать к месту дуэли до ее начала. Никто из них не думал, что дуэль начнут при грозе, не дождавшись их приезда. Мартынов настоял на своем, он желал уничтожить ненавистный ему символ таланта и вольномыслия.
Прислушаемся же к мнению свидетелей того времени:
"…Дуэли не было, а было убийство…" (Р. И. Дорохов);
"…Мартынов… трагически разыграл жизнь Лермонтова" (А. Ф. Тиран);
"…Мартынов фактически убил Лермонтова, и весь город уже говорил об этом…" (Ф. П. Конради);
"…Многие знали, что М. Ю. Лермонтов почти в упор был убит Н. С. Мартыновым" (П. К. Мартьянов);
"…Увы, Лермонтова нет, к несчастию, это верно, хотя мы и желаем, чтобы это были неверные слухи — он убит — убит подлым образом" (А. П. Смольянинов);
"…Они собирались драться без секундантов" (А. С. Траскин — П. X. Граббе);
"…Все говорят, что это убийство, а не дуэль…" (А. А. Елагин);
"…Для Ольшанского было ясно, что поединка… как такового не было…" (Из анализа материалов следствия);
М. Ю. Лермонтов пал от пули, "посланной ему в сердце твердой рукой Мартынова, который ненавидел его люто" (Ф. Ф. Боденштедт).
Андрей Дельвиг вспоминает: "Посланный в Киев на церковное покаяние… Мартынов участвовал на всех балах и вечерах и даже сделался знаменитостью. Каждый век российской истории рождает своих геростратов. Кто-то из них поджигает, кто-то из-за угла убивает, кто-то разваливает государства…" Через год после преступления полковник А. С. Траскин, руководивший расследованием в Пятигорске, быстро замявший дело, был произведен в генералы…
Родственники Мартынова и недруги Лермонтова задались целью реабилитировать память Мартынова, свалить всю вину на Лермонтова и очернить его. Сын убийцы напечатал "Историю дуэли М. Ю. Л. с Н. С. М.". Но ничего нового при всем желании никто сообщить не мог. Николай Соломонович Мартынов вполне осознанно и безбоязненно убил великого русского поэта. "Умней, чем жидовин…"
"Кровавая меня могила ждет…"
Что произошло в тот вечер 13 июля 1841 года в доме Верзилиных, точно никто и не знает. Есть классическая версия произошедшего, но не будем забывать, что и классическая версия, как и всякая другая, достаточно условна. Все доказательства ее сомнительны. Историк А. М. Скабичевский еще в царские времена писал: "Совершенно очевидно, что дотошная следственная комиссия пыталась выяснить "…пал ли Лермонтов от изменнической руки убийцы, прикрывающегося одною дуэльною обстановкою, или же был убит на правильном поединке совершенным уравнением дуэльных случайностей…". Возможно, правосудию и удалось бы докопаться до сути, а биографам поэта не пришлось бы на протяжении вот уже ста с лишним лет ломать копья, но дело повелением Николая I было передано в судное отделение штаба отдельного Кавказского корпуса с категорическим предписанием — окончить его немедленно и представить в Петербург на высочайшую конфирмацию".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
