к паромной пристани. Вы с ней в сговоре, даже и не пытайся отрицать!
— Это не важно, Роуд, потому что Блик все равно проиграет, — усмехнулся Борз Нервен. — И весьма скоро, раньше любого из нас.
Я удивленно поднял брови:
— В самом деле?
— В самом деле! — передразнил он, качая головой. — Вся беда в том, что я видел тебя прошлой ночью. И ее тоже.
Калап судорожно вздохнул:
— Блик порезвился с Пурси Лоскуток? Я так и знал!
— Не с ней, — сказал Борз, сверкнув глазами в мою сторону. — С Усладой Певуньей. Я все видел, и, если я расскажу Крошке — а возможно, придется, чтобы купить себе жизнь, — ты труп, Блик.
Калап внезапно ухмыльнулся:
— Попался. Блик попался. Ха! Мы спасены, Борз! Мы с тобой дойдем до конца!
Вздрогнул ли я от ужаса? Подкосились ли мои колени? Обмочился ли я, охваченный смертельной паникой? Бросился ли я на Борза, стиснув руки на его худом горле? Ударил ли я локтем в висок Калапа? Искал ли мой разум пути к спасению?
— Господа, продолжим дискуссию позже. Мы добрались до источника.
— Угу, — кивнул Калап, — можно и подождать. Верно, Борз?
Нервен, однако, схватил меня за руку:
— Твоя история до добра не доведет, Блик. Знаю, ты был добр ко мне, но теперь уже слишком поздно. Ты был великодушен лишь потому, что считал, будто тебе самому ничто не угрожает. Я не настолько глуп, чтобы дать себя обмануть! Я воистину гений! А ты скоро разочаруешь Пурси, вот увидишь.
— В таком случае я продолжу свой рассказ, как только мы утолим жажду.
Ухмылка Борза стала шире.
— Я всегда тебя ненавидел, — сказал Калап, разглядывая меня, будто червяка. — Ты это знал, Блик? О да, я видел, что ты умеешь себя подать, но сразу же понял, что это всего лишь обман! Ты неизменно вел себя так, будто знаешь некую тайну, неведомую никому другому. А от твоей постоянной улыбки меня просто тошнит. Тебе все еще кажется это забавным? Правда? К тому же твоя история совершенно дурацкая. Усилия твои ни к чему не приведут, тебе не украсть того, что еще не произошло. Ты вынужден лишь повторять то, что уже случилось, и остальным это скоро надоест. Так что даже без ультиматума Нервена ты обречен проиграть. Ты умрешь. Мы разделаем тебя и съедим и будем прекрасно себя чувствовать!
Ах уж эти творцы!
— Истина моей истории, — с полным спокойствием ответил я, — заключается вовсе не в том, куда она ведет, но в том, где она происходит. Подумай об этом, если хватит сил. А пока что хотелось бы подкрепиться. Я вижу, что там еще осталась вода, а господин Муст уже распрягает мулов. Лучше напиться прежде животных, верно?
Оба поэта поспешили к источнику. Я не торопясь последовал за ними. У меня есть некий дар, связанный с ожиданиями и самоотречением, но об этом позже.
Подъехавший Стек как раз спешился.
— Я нашел их следы, — сказал он, обращаясь, вероятно, к Тульгорду. — Как мы знаем, им приходится оставаться в относительной близости от дороги, однако особо беспокоиться не стоит. Лишения заставят их вернуться.
— Мы тоже можем отправиться на охоту, — заявил Крошка. — Развлечемся немного. — Он оскалил крысиные зубы.
— Пейте вволю! — крикнул проводник. — Боги воистину смилостивились над нами! Возможно, этого вполне хватит! Может, мы сумеем завершить путь, не потеряв еще чью-то жизнь! Умоляю всех вас, господа! Мы можем…
— Мы ели творцов и будем их есть, — прорычал Крошка. — Так было решено, и нет никакого смысла что-либо менять. К тому же они пришлись мне по вкусу! — Он рассмеялся.
Мошка тоже рассмеялся.
И Блоха.
Услада зевнула.
— Устроим здесь привал, — объявил Стек Маринд.
Пурси Лоскуток присела у озерца с мутной водой, ополаскивая лицо. Я устроился рядом с ней.
— Сладостный нектар, — пробормотал я, протягивая руки к воде.
— Они все тираны, — еле слышно проговорила Пурси. — Даже Стек Маринд, несмотря на все его манеры.
Холодная вода сомкнулась вокруг моей руки, будто прикосновение богини.
— Госпожа, такова природа этих образцов добродетели, но можем ли мы воистину считать себя благороднее их? В конце концов, человеческую плоть вкусили и наши уста тоже.
— Такова наша награда за трусливую покорность! — раздраженно прошипела она.
— Именно так.
— Куда ведет твоя история, поэт?
— С ответом на этот вопрос, увы, придется подождать.
— Все вы одинаковы.
— Может, все мы и одинаковы на вкус, — заметил я, — но наши собственные вкусы чересчур разнятся. По крайней мере, хотелось бы надеяться.
— Даже сейчас шутишь, Авас Дидион Блик? Интересно, увидим ли мы когда-нибудь твою истинную сущность?
Набрав в ладони воды, я сделал глоток.
— Непременно, госпожа.
У одной женщины, которую я когда-то знал, был канский крысолов, мохнатый маленький песик. Породу эту, похоже, специально выводили с целью избавить ее представителей от любых признаков здравомыслия, а питомец упомянутой дамы отличался особенной придурью. Несмотря на свои зловредные склонности, в число которых входили яростные нападения на чересчур шумных детей, а также похищение игрушек и погремушек у малышей, он умел неограниченно долго стоять на задних лапах, каковым достижением особо гордилась его хозяйка. Дрессировка при помощи лакомств и прочего может быть весьма действенной, даже если речь идет о существе, чей мозг размером не больше, чем орех бетеля.
Подтверждение тому я увидел в очередной раз, когда, стоило Крошке Певуну шевельнуть пальцем, Калап Роуд выпрямился и кровь отлила от его лица.
— Но Блик сам вызвался… — пробормотал он.
— Потом. Расскажи нам, что там было дальше с великаном и бабой.
— Но…
— Убить его? — спросил Мошка.
— Убить его? — спросил Блоха.
— Погодите! Да… в общем, так. Когда мы видели обоих в последний раз, воин-фенн сидел перед вождем, который поделился с ним скудной едой. Подобные племена склонны изъясняться утонченными жестами — это своего рода язык, не требующий слов, но полный нюансов. Так или иначе, всем имассам стало ясно, что воина постигла ужасная судьба и горе обрушилось на его широкие израненные плечи. Тело и душа несчастного кровоточили. Встревоженный взгляд был устремлен лишь на вождя и его богатства, на шкуры и расшитые бисером кожи, пояса из раковин и трубки из мыльного камня, круглые маски с натянутыми на них звериными мордами: брольда-медведя, айя-волка и клыкастого моржа. Он сосредоточенно съел каждый кусочек прогорклого жира и сушеных ягод, с наслаждением запивая их чаем из размоченного
