– Ты вообще слышал, о чем я здесь десяток минут распинаюсь? – он пожал плечами. – Я совсем не узнаю тебя, Ян! – Адиса отмахнулся рукой на скептический взгляд и продолжил внушительней. – Хватит строить из себя мученика! Ты три месяца жизни коту под хвост пустил!
Ян скривился, громко вздохнул и закатил глаза.
«Три месяца, – эхом прозвучало у него в голове. – Прошло всего-то три месяца. А казалось – вечность».
– Давно у тебя начались бабские истерики? – Ян прищурился. – Чего ты добиваешься? Или переходи к делу, или вали.
Адиса круто развернулся на каблуках, паркет издал противный скрип.
– Поговори с ними. Узнай, что происходит.
– Сам говори, если тебе надо. Я не психоаналитик для Заблудших! Пусть проходят транзитом, – сказал он, пиная очередную пустую бутылку. – Черт! Пустая!
– Если бы я мог поговорить, то… – осевшим голосом проговорил он. – Но ты же сам знаешь, что я не могу!
Он знал. Адисе пришлось отказаться от Дара. По его, Яна вине. Черт! Да кого он пытался обмануть? Все случилось по вине самого Адисы и только его! В клане жнецов потеря Дара была хуже смерти. Это словно стать инвалидом, «овощем» и перестать приносить пользу, как себе, так и миру. Ян знал. И это радовало его. Убийство Банши не сошло Адисе с рук. Предки наказали его, забрав умение читать людские эмоции обратно на ту сторону. К себе.
Ян видел, как мучился и страдал Адиса. Только вот… ему было плевать. Каждое его страдание будет Яну недостаточной платой за то, что он совершил.
– Бывают такие моменты, когда сделав что-то, понимаешь, что вернуться обратно уже нельзя. – Адиса поправил тугой узел галстука, развернулся к окну, сунул руки в карманы брюк.
Ян недовольно передернул плечами, словно пытался стряхнуть весомый след сказанного.
– Многое возможно исправить. Извиниться перед другом, склеить разбитую вазу, сделать так, чтобы твою ошибку никто не вспомнил… Но ты сам знаешь, Ян, есть моменты, которые делят жизнь на до и после. Они отрезают путь назад. Резко. Раз и навсегда. – Адиса провел пальцем по белому подоконнику.
Солнечный луч скользнул по тусклому паркету, лениво прошелся среди мелких пылинок в воздухе и застыл на толстом циферблате часов. Ян проследил за лучом уставшим взглядом, опустился на корточки, склонил голову.
– Нам остается одно: жить дальше. Понимаешь? – снова оживился Адиса. – То, что произошло, было неизбежным. Хватит себя жалеть.
– Неизбежным, говоришь? – попытался улыбнуться Ян.
Уголки губ дернулись, а лицо обезобразил зверский оскал.
– Ты решил испробовать на мне свои заученные штучки? – руки Яна налились знакомой тяжестью, пальцы самопроизвольно сжались в кулаки. – Хватит меня лечить! Не выйдет!
– То, что ты неизлечим я знаю давно, – вздохнул чернокожий, – но попробовать стоило. Не правда ли?
Адиса коснулся бороды, беззвучно прожевал несколько слов и улыбнулся. Взгляд чернокожего был странным. Он смотрел на Яна, как на маленького мальчика, как на маленького, беспомощного и глупого. Будто сейчас несмышленый малыш вопреки всеобщему «нельзя» старается засунуть пальцы в розетку.
– Твою мать! – проскрежетал Ян. – Твою жеж мать!
Он не заметил, как тяжелая бутылка оказалась в руках, а дальше полетела в сторону бывшего друга. Потом вторая, третья. Адиса проворно уворачивался, каждый раз бутылки, не задев цели, разбивались об стену. Водопад осколков струился за спину чернокожего.
Ян остановился только тогда, когда старинные часы жалобно застонали, сбитые им с каминной полки. Они надломились пополам у ног Адисы, а тело Яна заныло от приятной тяжести.
С силой выдохнув, Ян отер выступивший пот со лба и слабо улыбнулся. Только Адисе так легко удавалось взбесить его и остаться невредимым.
– У тебя талант.
– Лечить искалеченные души? – Адиса небрежно стряхнул бисеринки стекла с костюма, одернул пиджак.
– Выводить меня из себя.
– Это не талант, а призвание, – хмыкнул Адиса, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
Ян хотел было усомниться, очередная колкость уже готова была сорваться с языка, как взгляд наткнулся на женский шарф, часть которого небрежно торчала из-под кресла. Ян дернулся, словно только что у него перед носом щелкнули пальцами. В два шага подскочил к креслу и сгреб красную ткань в охапку. Холодная гладкость обожгла кожу. Ян поморщился, будто в руке извивалась мерзкая гадюка, недоверчиво поднес шарф к лицу, втянул воздух.
Сладкие нотки корицы защекотали ноздри.
Ян закрыл глаза, не веря, что даже после прошедших трех месяцев ткань все еще хранила ее запах.
Так необходимый ему запах…
– Что это? – послышался недоверчивый голос Адисы.
– Прошлое. И сейчас… мне необходимо от него избавиться. – С видимым трудом Яну удалось закончить фразу.
Не слыша собственного тяжелого дыхания, он метнулся к камину и швырнул ткань в огонь с таким отвращением, будто избавлялся от проказы. Пламя зашипело, оживилось жадным танцем, кончик шарфа обуглился, скрутился, почернел, взбугрился.
Кенгерлинский со всех сил хотел избавиться от воспоминаний о Банши. Ему необходимо было отрезать от себя ее так же, как сделала она, посмев умереть! Вечность без души дурманила болью. Так не могло дальше продолжаться! Он неистово желал двигаться вперед, но ничего не пробуждало к жизни, точно все просто проходило мимо…
Ян скрипнул зубами, выругался и засунул руку в камин. Он старался как можно быстрее вырвать из пламени уже поврежденную ткань. Выхватив шарф, Ян кинул его на пол и быстро притоптал ногами. Огонь погас.
Ян вновь смалодушничал. Он не смог избавиться от напоминания о Даше…
– Ты сдурел? Что ты творишь? – подскочил Адиса.
– Меняю неверные решения, – пробормотал он, разглядывая черные уродливые пятна, оставшиеся на ткани.
Проклятье! Он ведь действительно чуть не уничтожил последнее живое напоминание о ней!
Ян схватился за голову. Совершил несколько нервных шагов в сторону окна. Замер. Повторно поднес шарф к носу. Сквозь запах горелого все еще пробивались нотки корицы, хоть и слабо.
Ян выдохнул с облегчением. Все еще пахнет ею…
Жжение в пальцах не приносило ощутимого беспокойства. Куда больше нервировал назойливый взгляд, что сверлил спину.
– Хорошо. Я поговорю с ними, – тяжело вздохнул Ян, зная, чего добивается Адиса. – Иначе ты никогда отсюда не свалишь.
Ян намотал шарф на кулак и направился в дальний угол гостиной. Тени там сгустились в черную живую материю. Она шипела, подрагивала и кривилась. Когда Ян приблизился вплотную, из черноты высунулись синие жилистые руки. Они попытались схватиться за рубашку, будто желая оставить след на черной материи, но прошли мимо, утонув в теле Яна. Тот поежился и брезгливо скривился.
