праздник организовывать, и книгу дописывать. Да я понимаю, меня тоже тысячу раз кидали… Короче…
Он закурил, предложил мне. Пошел он.
— Есть мнение, что тебе лучше уехать, — сказал Федор.
— Чье мнение? — уточнил я.
— Понимаешь, у нас тут намечаются определенные мероприятия…
— День города.
— Не, это другое…
— Какие тогда? — спросил я.
— Да какие-какие, организационного порядка… Дератизация, если в двух словах.
Федор подмигнул.
— Все очень напряжены, — пояснил он. — И всякие посторонние инициативы… Нарушают баланс.
— В каком смысле?
— Да в самом простом. Ну, ты же не дурак, должен понимать.
Я пожал плечами.
— Сейчас нужна тишина, — сказал Федор. — Тишина — самое важное… Исторический момент, все дела.
Это точно, исторический.
— А вы бурагозите, — сказал он. — Ты и этот твой Большаков. Он по лесам скачет, а ты по газетам, людей волнуете…
Теперь понятно. Мой визит к главреду Кондырину. Послали Федора, старый друг борозды не испортит.
Федор стал гонять тюнер радио, но ничего, кроме обычного шороха, добыть у него не получилось.
— Пацанов не найти, — сказал Федор негромко. — Тут ничего не поделаешь. Кристинку жаль, но… так получилось, такое бывает. А эта ваша деятельность… она вредит всем, включая вас самих.
— Какая деятельность?
— Да такая деятельность! Вы всех напрягаете…
— Мы хотим помочь, — сказал я.
— Не надо никому помогать! Вы не поможете, вы навредите!
Нервно. Федор опять нервничал и курил.
— Нам не нужна никакая помощь, — подчеркивая каждое слово, произнес Федор. — Нам не нужен никакой звон. Не звоните.
Федор поправил зеркало, обернулся. И я обернулся. Никого. Улица Железнодорожная.
— То есть вы никого искать не собираетесь? — спросил я.
— Уезжай, Витя! — искренне посоветовал Федор. — Чего тут искать?! Родину проведал, на могилке у бабушки побывал, старых друзей встретил — беги себе.
— Ну…
— Если ты вдруг насчет Кристинки, то это мимо, — сказал Федор. — Поезд давно ушел, я же тебе рассказывал…
— До дому подбросишь? — перебил я.
— Подброшу.
Федор развернул машину, и мы поехали в сторону Сорока лет Октября.
— Да и на фига тебе она? Давай я нормальных девчонок подвезу, хоть прямо сейчас… Самых лучших, что есть.
Наверное, я промолчал слишком скептически.
— Не, я понимаю, выбор здесь паршивый, но других у нас нет. Мелкий вонючий городишко, я бы сам сбежал три раза, да не могу, прилип… Как мне здесь надоело, ты не представляешь… Они все приросли к своим табуреткам, а я на цырлах скачу…
А оно мне надо? Копейки платят, а каждая вошь на спину плюет… Не уедешь?
— Посмотрю пока…
— Ну смотри. — Федор выкинул сигарету. — Твое дело, твоя жизнь. Или ты… Ты действительно из-за Кристинки?
Я промолчал.
— Так это ты зря.
Федор вырулил на Кирова, прибавил газу.
— Эх, Витя, если бы знал, ты бы посмеялся…
Улица Кирова не предназначена для быстрой езды, ее ухабы неожиданны и коварны, разогнался — получил арматурину в покрышку или бетонный угол в картер, но Федор казенную машину щадить не собирался.
— Не, если ты хочешь, я могу и Кристинку организовать…
Наткнулись на яму, машину подбросило, из бардачка мне под ноги просыпались блистеры с таблетками, много.
— С этой станцией все с ума посходили, спать не могут… Я сам на таблетках живу…
У дома Снаткиной стоял синий пикап. Федор покривился. Неожиданно, что уж говорить.
— Я слышал, у него яхта третья по длине в мире, — сказал Федор.
— Возможно, — сказал я.
— А прикинь, он сейчас сидит со Снаткиной, чай пьет и о пельменях базарит? — ухмыльнулся Федор.
Я бы особенно не удивился, но пикап моргнул фарами.
— Ладно, Федя, отдыхай пока.
Я выбрался из машины Федора и направился к машине Светлова. Федор не отъезжал, наблюдал, сволочь. Почему в Чагинске вокруг меня почти исключительно сволочи?
Размышляя над этим вопросом, я приблизился к пикапу.
Алексей Степанович Светлов сидел за рулем, пассажирское кресло занимали антикварного вида несессер и сигарный ящик.
— Добрый день, Алексей Степанович, — сказал я.
— Добрый день, Виктор, — сказал Светлов. — Залезайте назад, так удобнее.
Я забрался на заднее сиденье.
— Как ваше здоровье? — поинтересовался Алексей Степанович, не оборачиваясь. — Больше никаких затруднений?
— Излечен чагой.
— Действительно? — удивился Светлов.
— Да.
— Я полагал, это из области фольклора… Она действительно помогает?
— От язвы вроде.
— Как интересно. А это ваш друг?
Светлов кивнул на машину Федора.
— Детства.
Я заметил, что дождевые капли на лобовом стекле не задерживались, словно отскакивали.
— Да… Друзья детства — большая привилегия, с годами… Впрочем, в детстве у меня друзей не было.
— Почему?
— Мать переезжала с места на место часто, так получилось.
Федор уехал.
— Вы, кажется, хотели поговорить? — спросил я.
— Да, что-то вроде этого.
Светлов достал из бардачка прозаический пакет с бутербродами, взял себе один, другой передал мне. Рыбный.
— Муксун, — пояснил Светлов. — Невинное обаяние буржуазии… Друзья детства — это всегда хороший литературный материал. Угощайтесь, Виктор.
Я попробовал бутерброд. Лучше недавнишнего сома. Гораздо.
— В Оби его не осталось, — с печалью сказал Светлов. — Сожрали все стадо, придется зарыблять…
Светлов с удовольствием откусил от бутерброда.
— Мы серьезно относимся к экологии. — Светлов жевал. — Рекультивация, технологии восстановления, глубокая переработка. Но я хотел поговорить немного о другом, хотел с вами обсудить… Например, ваши планы.
Опять за свое.
— Мир литературоцентричен, — объявил Алексей Степанович. — А мой вдвойне, так получилось…
Светлов жевал.
— Литература есть художественно выстроенная система встреч и расставаний, — рассуждал он. — Ну, еще немного идей и рефлексий, беседы в гостиных, но, если честно, населять прозу этим добром — все равно что фаршировать рождественского гуся шахтерскими портянками. Впрочем, на вкус и цвет…
Светлов задумался, выудил из несессера необычную бутылку с витым горлышком; этикетки не было, но я подумал, что внутри коньяк.
— Встречи, расставания, обеды, — сказал Светлов. — В литературе это норма — ужинаем и жонглируем парадоксами.
Светлов открыл бутылку, в ней действительно оказался коньяк, Алексей Степанович разлил его по серебряным стаканчикам.
— Вы как литератор склонны к встречам или к расставаниям?
— Скорее… к расставаниям.
— Я за встречи, — сказал Светлов. — Как ни странно, я оптимист.
— Я тоже оптимист…
— Если вы оптимист, предложите тост, — попросил Светлов. — Но, пожалуйста, непременно литературный!
Светлов передал мне стаканчик.
— Тогда за зарыбление! — сказал я.
— Браво! — сказал Светлов.
Мы звонко стукнулись серебром. Я выпил; как ни странно, бутерброд с муксуном словно подчеркнул вкус коньяка.
Алексей Степанович не торопился, задумчиво смотрел в стаканчик.
— Устали? — поинтересовался я.
— Нет. Я не устаю.
— Почему?
Светлов выпил.
— Работа в радость, — пояснил он. — Цель достижима. Вперед и только вперед. Поэтому и в радость.
— И какая у вас цель? — спросил я.
— Будущее, — ответил Светлов.
Похоже, сегодня Светлов был склонен к философиям.
— Атомные станции? — уточнил
