Куни рассмеялся.
– Ты слишком хорошо меня знаешь: я никогда на это не соглашусь, поскольку не в силах противостоять тебе в поединке, – но войны не выигрываются одной лишь силой.
Мата подал знак своим людям, и тотчас из трюма лодки принесли большую разделочную доску, а следом за ней – огромный котел, в котором поместилась бы целая акула.
Куни с недоумением смотрел на эти приготовления, но, когда на палубе развели костер и поставили на него котел с водой, сердце его сжалось.
Через некоторое время на палубу принесли кухонный тесак, больше похожий на гигантский топор: поднять его можно было только двумя руками, – и Куни не в силах на это смотреть, вскочил, собираясь просить Мата остановиться, но слова у него застряли в горле от увиденного.
Люди Мата тащили на палубу связанного, как свинья, обнаженного мужчину. Куни узнал отца: рот ему заткнули кляпом, в глазах застыл панический страх.
Фесо положили на разделочную доску, мясник взял обеими руками тяжеленный тесак и поднял над головой пленника, как палач в ожидании приказа.
– Куни, сдавайся, иначе я сварю твоего отца у тебя на глазах и съем.
Кровь прилила к голове Куни, он едва не потерял сознание, однако в следующее мгновение вцепился в поручень лодки, лицо его окаменело. Он не знал, способен ли Мата выполнить свою угрозу, но вдруг вспомнил, как увлекался азартными играми, когда болтался на улицах города, только сейчас на карту было поставлено много, много большее…
– Если сдашься, я позволю тебе остаться на Дасу и Руи, а все твои люди будут помилованы, несмотря на предательство.
«Ложь! Больше всего на свете Мата ненавидит предательство, поэтому никогда не простит ни меня, ни моих людей. Если соглашусь сдаться, мы все умрем».
Куни сел, расслабил ноги, приняв позу «такридо», и рассмеялся:
– Давай, Мата. Свари его. Свари нашего отца.
Мата Цзинду прищурился:
– Что?
– Когда-то ты называл меня братом, так что мой отец является и твоим отцом. Если ты хочешь сварить сегодня нашего отца, я не стану мешать. Только оставь кусочек и для меня: с удовольствием попробую столь необычное блюдо.
– Что ты за сын?
Куни полностью сосредоточил свое внимание на мышцах лица, языка и горла. «Играй!»
– Неужели ты думаешь, что в борьбе за великую цель меня остановит смерть одного человека? Я захватил Руи, когда Джиа находилась в твоих руках; я был готов оставить своих детей в Дзуди, так что не стоит меня недооценивать: я не менее безжалостен, чем ты, по моему приказу убили очень многих. А теперь поспеши, и покончим с этим. Убей его.
Взгляд Мата был печальным: эта экзекуция устраивалась как испытание, и реакция Куни подтвердила, что не доверял он этому человеку вполне обоснованно. Куни Гару оказался абсолютно холодным и расчетливым, начисто лишенным морали.
«Как мог он поверить, что я способен убить и съесть его отца? Он всех судит по себе, что ли?»
Мата уже не сомневался, что Куни способен перейти любые границы: тщеславие окончательно его поглотило. Подумать только, а он называл Куни Гару братом!
«Невозможно заглянуть в человеческое сердце».
Последние надежды Мата исчезли, а Куни наклонился вперед, нетерпеливо глядя ему в глаза, и повторил:
– Ну давай, свари его! Свари поскорее, чтобы у меня хватило сил и злости однажды отправить в котел тебя.
Мата покачал головой, в твердой уверенности продемонстрировать сегодня свое моральное превосходство над Куни и посрамить его отсутствием сыновней благодарности – пусть все знают, что у Куни Гару совсем не осталось стыда. Впрочем, у него с самого начала отсутствовало такое понятие, как честь.
Мата приказал погасить костер и унести Фесо Гару.
– Рано или поздно люди показывают свое истинное лицо. Ты бессердечный, Куни, и народ Дара увидит тебя без маски.
Лодка развернулась и медленно направилась в Диму, а Куни, дождавшись, когда она скроется из виду, без сил повалился на палубу. Его одежда насквозь пропиталась потом, а ощущение было, что у него вырвали сердце.
Хоть Куни и удалось обмануть Мата, из этого еще не следовало, что подобный прием не сработает с другими. Рин Кода тут же предложил использовать идею Мата:
– Несколько королевств Тиро заключили с тобой союз, и будет неплохо заручиться гарантиями. Кроме того, если у нас окажутся принцы и принцессы, мы получим дополнительные способы сбора разведывательных сведений.
– О, Рин, – с горькой улыбкой на лице ответил Куни. – Теперь я начинаю сомневаться, стоило ли делать тебя главой моей шпионской сети. Ты слишком долго имел дело с людьми, способными на самые жуткие вещи.
– Главное – добраться до цели, и не важно, какой будет дорога, светлой или темной, – ответил Рин.
Куни разослал гонцов своим союзникам с посланием, в котором говорилось, что он обеспокоен безопасностью их семей, поэтому предлагает им перебраться в Димуши, под защиту армии Дасу.
«А когда ваши семьи окажутся в безопасности, вы сможете продолжать сражаться с гегемоном, ничего не опасаясь».
Короли Тиро с большой неохотой отправили заложников к Куни.
Третий месяц пятого года Принципата
На берегах Лиру установилось неофициальное перемирие. Живущие вдоль реки люди пытались продолжать свое существование в условиях, когда война могла возобновиться в любой момент. Торговые корабли и рыбачьи лодки осторожно плавали вверх-вниз по течению. Зоны контроля и безопасного прохода для гражданских судов приходилось регулярно уточнять. Время от времени Куни и Мата посылали своих представителей, чтобы обсудить эти вопросы.
Однажды в гавань Димуши прибыл очередной посланец, где его приветствовал Луан Цзиа.
– Добро пожаловать! Вы привезли нам сообщение от господина Перинга? Как он поживает?
Посланец, которого звали Луинг, смутился:
– Послание от господина Перинга?
– Ну да, конечно. – Луан Цзиа посмотрел на него и заговорщически подмигнул, бросив небрежный взгляд на двух стражников, которые сопровождали. – Здесь слишком много ушей. Могу я узнать, как здоровье гегемона?
Луинг несколько раз мысленно повторил слова Луана и подумал: «Что он имел в виду, когда упомянул Перинга? И почему так рад меня видеть?»
Луан привел Луинга в лучшую таверну Димуши, где заказал роскошный ужин из тридцати блюд. Ели они палочками из слоновой кости, инкрустированной золотом. Служанка принесла курящиеся благовония, и зал наполнился ароматным дымом.
– В Дасу теперь модно так есть, с дымком, – объяснил Луан. – Он очищает небо и позволяет в полной мере оценить вкус приправ.
Трапеза продолжалась несколько часов. У Луинга кружилась голова, его начало клонить в сон, а через некоторое время и охранники уже едва держались на ногах.
– Они слишком много выпили, – рассмеялся Луан и, позвав слуг, приказал отвести охранников наверх, чтобы отдохнули в отдельной спальне.
– Теперь, когда мы остались вдвоем, ты можешь спокойно передать мне послание господина Перинга, – сказал Луан Цзиа.
– Но у меня нет никакого послания, – недоуменно ответил Луинг. – Я здесь по приказу гегемона, чтобы обсудить права на рыбную ловлю выше по течению от Кидимы.
– Значит, тебя не посылал Торулу Перинг? – изумился Луан.
– Нет.
Луан вздохнул, покачал головой и, закатив глаза, заставил себя улыбнуться.
– Я и сам не понимаю, о чем говорю: наверное, слишком много выпил. Забудь. Должно быть, дело в травяном настое, который я пил для облегчения болей в желудке, – вот все и перепутал. Пожалуйста, извини… мне нужно… выйти.
И Луан поспешно покинул обеденный зал.
И хотя благовонный дым продолжал принимать фантастические, меняющиеся формы: пульсирующие кольца, растущие купола, прозрачные летающие пузыри, – воздух в комнате казался прозрачным, и Луинг почувствовал, что в голове у него прояснилось. Он принялся размышлять о событиях сегодняшнего дня и пришел к смелому заключению, подобному чудовищу, вдруг появившемуся из тумана, однако ему требовались дополнительные доказательства.
