На следующее утро шёл снег, и днём разыгралась сильнейшая метель. Она длилась восемь дней, и всё это время мы провели в усадьбе.
Разумеется, нашим хозяевам было весьма интересно узнать, по каким делам мы сюда явились. Когда же мы сообщили им наше намерение подняться на плоскогорье и пересечь его до Хардангерфиорда, они сначала нам не поверили, а потом стали сильно за нас беспокоиться. Всем трём мужчинам плоскогорье было отлично знакомо, и они предостерегали нас против перехода его в зимнее время. Никто ещё не отваживался на подобную попытку, и они считали её совершенно невыполнимой. Тем не менее, наше решение было твёрдо принято, и мы не поддались их уговорам, так что на девятый день они проводили нас вверх по долине до подножия плоскогорья, чтобы показать нам лучшее место для подъёма. Здесь они печально простились с нами.
Мы же, конечно, считали всё это пустяками. Нам всё казалось так просто. Плоскогорье здесь имеет около 10 миль[29] в ширину, и, будучи хорошими лыжниками, мы рассчитывали при наступившей вполне сносной погоде покрыть это расстояние самое большее в два дня. Наше снаряжение также соответствовало этим расчётам и было весьма просто. Кроме лыж и лыжных палок каждый из нас нёс на спине спальный мешок из оленьих шкур. Палатки у нас не было. У каждого имелась небольшая сумка с съестными припасами и маленькой спиртовкой. Эти сумки были закатаны в спальных мешках. Наши припасы состояли из небольшого количества сухарей, нескольких плиток шоколада и масла – всё это можно было растянуть в лучшем случае на восемь дней, при самых скудных порциях. У нас имелись карманный компас и обыкновенная карта местности.
Подъём на плоскогорье не представил никаких трудностей. Хотя, поднявшись, мы не нашли абсолютно ровной поверхности, но для перехода она всё же показалась нам достаточно ровной; на местности не было, однако, никаких приметных пунктов, которыми мы могли бы руководствоваться в дороге. Ничего не было видно, кроме бесконечных рядов незначительных возвышенностей, ничем не отличавшихся друг от друга.
Нам пришлось поэтому определять путь по компасу. Целью нашего первого дневного перехода являлась пастушья хижина, расположенная приблизительно в центре плоскогорья. Стемнело рано, но с помощью компаса мы без труда нашли хижину, куда пришли под вечер.
Однако гордость наша по поводу этого достижения была весьма кратковременна. Мы обнаружили, что дверь и окна хижины заколочены, а дымовое отверстие заложено тяжёлыми досками. Мы сильно устали после длинного перехода, ветер опять поднялся, и термометр показывал 12° ниже нуля. Поэтому нам стоило немалых трудов проникнуть в хижину и потом залезть на крышу для освобождения дымового отверстия, чтобы можно было разжечь огонь. Мы оба жестоко отморозили себе пальцы, и моему спутнику потом в течение многих недель грозила потеря одного пальца. К счастью, в хижине мы нашли сложенные дрова, но прошло немало времени, прежде чем нам удалось извлечь из них пользу для себя. Тот, кому приходилось разжигать огонь в открытом очаге, при температуре значительно ниже нуля, под холодной выстуженной трубой, поймёт, как трудно нам было наладить надлежащую тягу. Холодный воздух непроницаемой пеленой висит над огнём, словно ковёр, и нужно развести очень сильный огонь, прежде чем тепло начнёт циркулировать по трубе. Пока мы старались над этим, маленькая хижина, конечно, наполнилась густым дымом, разъедавшим нам глаза и горло.
Но когда огонь был разведён и мы поужинали, то почувствовали себя прекрасно. В конце концов, забравшись в наши спальные мешки, мы улеглись на нарах у стены напротив очага и отлично заснули.
Однако утром мы убедились, что испытания наши только ещё начинались. Ветер, поднявшийся накануне вечером, продолжал дуть по-прежнему и теперь сопровождался густым снегопадом. Метель так бушевала, что продолжать путь было бы сущим безумием. Пришлось нам покориться и ждать окончания снежной бури у нашего очага. Дальнейший осмотр хижины дал удачные результаты – мы нашли небольшой мешок ржаной муки, забытый кем-то из пастухов. Так как нам уже стало ясно, что следует беречь припасы, мы из этой муки сварили себе в железном котле над очагом жидкую похлёбку. Мы провели в хижине два дня и всё это время питались исключительно этой жидкой мучной кашицей. Разумеется, её нельзя было назвать ни очень питательной, ни особенно вкусной.
На третий день буря немного улеглась, и мы решили продолжать наш путь на Гарен. Теперь необходимо было особенно тщательно определить наш курс, потому что на западной стороне имелось только два удобных для спуска места, находившихся в нескольких милях друг от друга. Надо было остановить на каком-нибудь из них свой окончательный выбор. Сделав это, мы отправились в путь.
Не успели мы ещё отойти на значительное расстояние, как опять повалил снег и потеплело. Чтобы точно держаться выбранного направления, нам приходилось часто вытаскивать карту; мокрый снег, падая на тонкую бумагу, скоро превратил её в кану. Теперь оставалось только идти по компасу и без карты.
Ночь настигла нас, прежде чем мы успели дойти до цели, и нам, конечно, не оставалось ничего иного, как разбить лагерь тут же на месте, под открытом небом. Эта ночь почти доконала нас. Развернув наши спальные мешки, мы положили сумки с продовольствием у себя в ногах. Там же мы воткнули в снег наши лыжные палки в качестве приметного знака на случай, если бы сумки занесло за ночь снегом. Мы провели очень неприятную ночь. Рыхлый снег таял на наших одеждах, отчего мы промокли насквозь. Когда мы залезли в мешки, от теплоты наших тел влага стала испаряться, вследствие чего мешки отсырели и изнутри. Открытие это было не из приятных, но ещё хуже было то, что ночью стало подмораживать. Я проснулся в темноте полузамёрзший и почувствовал себя так скверно, что не мог больше заснуть. Наконец, я решил встать и для восстановления кровообращения выпить немного спирту из спиртовки в моей сумке. Я вылез из спального мешка и стал бродить в темноте, пока не нащупал свою лыжную палку, после чего принялся искать сумку с продовольствием. К моему ужасу и удивлению, я никак не мог её найти. С наступлением дня мы оба снова принялись за поиски, но так и не нашли ни одной из сумок. Мне по сей день так и не удалось подыскать сколько-нибудь правдоподобное объяснение этой загадки. Но с фактом спорить не приходилось – обе сумки исчезли бесследно.
Положение наше из неприятного сделалось чрезвычайно опасным. Необходимо было как можно скорее отыскать какое-нибудь жильё, иначе мы неминуемо замёрзли бы. Перед лицом этой опасности мы опять устремились на запад, надеясь достигнуть края плоскогорья до наступления вечера.
Но нам и тут не посчастливилось. Скоро начался такой густой снегопад, что в нескольких шагах от себя мы уже ничего не видели. Поэтому мы решили, что нам остаётся только повернуть обратно и попытаться достигнуть исходной точки нашего пути на восточном краю плоскогорья. Но едва мы успели пройти несколько километров в новом направлении, как нас настигла ночь.
Ночь опять была сырая, мы промокли до нитки, а нагни спальные мешки ещё не просохли. Снег продолжал падать. Мы дошли до небольшого скалистого холмика, возвышавшегося на плоскогорье, и легли с подветренной стороны его, надеясь, что, защищённые от ветра, проведём ночь сравнительно сносно.
И действительно, здесь было лучше, но я решил ввести ещё одно усовершенствование. Вырыв в снегу пещеру такого размера, чтобы можно было в ней поместиться, я залез в неё головою вперёд и втащил туда за собой спальный мешок. Моя идея оказалась удачной, так как здесь я был совершенно защищён от порывов ветра.
Однако ночью температура вдруг упала. Вследствие этого мокрый снег, нанесённый поверх и перед входом моей пещеры, стал смерзаться. Среди ночи я проснулся. Я лежал на спине, прикрыв глаза правой рукой с повёрнутой наружу ладонью, как обычно спят утром, чтобы не мешал свет. Мышцы у меня затекли от неудобного положения, и я инстинктивно попытался пошевельнуться, но не был в состоянии сдвинуться с места хотя бы на дюйм, ибо буквально вмёрз в сплошную ледяную глыбу. Я делал отчаянные усилия, стараясь освободиться, но без малейшего успеха; стал звать моего спутника, но он, конечно, не мог меня услышать.
Я почти оцепенел от ужаса. В своём испуге я. разумеется, подумал, что он тоже вмёрз в этот мокрый снег и очутился в таком же положении, как я. Если не наступит быстрая оттепель, мы оба скоро замёрзнем в наших страшных ледяных гробах.
Скоро я перестал кричать, так как мне сделалось трудно дышать. Я понял, что мне нужно сохранять спокойствие, иначе мне грозит опасность задохнуться. Не знаю – от скудного ли запаса воздуха, или по какой-либо другой причине, но я очень скоро заснул или потерял сознание. Очнувшись, я услыхал далёкие, слабые звуки. Значит, спутник мой не был в плену. Единственной причиной, почему он накануне не зарылся в снег, как я, был, вероятно, полный упадок сил, вызвавший у него равнодушие ко всему.
