На что рассчитывал Махно? На то, что за время соглашения успеют произойти изменения, которые не позволят большевикам его уничтожить: пополнится мобилизациями и окрепнет в боях с врангелевцами Повстанческая армия, вновь будут избраны местные «вольные советы», а вслед за ними – делегаты на Съезд советов Украины, где махновцы и анархисты «Набата» рассчитывали получить солидную квоту мест и интегрироваться, таким образом, в политическую систему Страны Советов. Это казалось вполне возможным. Они не видели в большевиках, с которыми имели дело, каких-то злодеев. Как правило, это были люди военные, а как военные, красные и махновцы уважали друг друга. В том числе и за удары, наносимые друг другу прежде. А во время совместного наступления не могла не родиться промеж них необходимая воинская солидарность – ибо им приходилось участвовать в жесточайших боях, «вытянуть» которые невозможно без братской помощи и самопожертвования. Наверно, в тылу все было иначе, чем на фронте. И все же доподлинно знать о скором разрыве соглашения могли только люди особо доверенные, представлявшие в Красной армии высшие партийные круги. Кто именно – мы не знаем. Не вполне ясна даже роль М. В. Фрунзе: был ли он заранее введен в курс дел или вынужден был играть ту же двусмысленную роль исполнителя политического приговора, которую в свое время сыграл латыш Иоаким Вацетис во время левоэсеровского мятежа, в сути которого Вацетис не стал разбираться, за что, собственно, и был обласкан партией.
Впрочем, мы не имеем права утверждать, что истребление махновцев было предрешено с самого начала. Для этого у нас нет никаких доказательств. Не найден еще ни один документ, впрямую подтверждающий это. И в то же время по бесчисленным аналогиям и параллелям времен Гражданской войны ясно, что ничем иным соглашение закончиться не могло. Анархисты, возможно, раньше других почувствовали убийственную, смертельную тяжесть Власти, сосредоточенной в руках большевиков, но все-таки даже и они, похоже, не могли представить себе, что имеют дело с Властью совершенно иного порядка, чем все, существовавшие до этого на памяти российских революционеров. Что подавление всякого инакомыслия входит в принцип этой власти, и уже по одному этому они с неизбежностью будут раздавлены. И именно поэтому может статься, что никакого изначального плана изничтожения махновцев у большевиков не было. Просто так должно было быть. Когда Врангель был разбит, принцип уничтожения сработал. Сам собой. Сработал он в Москве и в Харькове, оформился в виде записочки, затем – побежал по телеграфу в виде директив и приказов… Повинуясь ему, двинулись войска, пешим и конным ходом тронулись тысячи людей, не подозревавших о том, что они идут утверждать незыблемость принципа. Зазвенели клинки, ударили орудия… Это нельзя доказать. Но можно почувствовать.
Летом 1920 года, когда махновцы еще кружили по Украине, а Всеволод Волин сидел в московской тюрьме, в Москве с большой помпой собрался II Конгресс Коминтерна, который должен был знаменовать скорое торжество коммунизма в Европе. Фотографии с этого конгресса потом подарил Махно Бела Кун, чем необыкновенно расположил к себе батьку: во-первых, он был «шишка», представитель «фронта», а во-вторых, уважил – как товарищ товарищу привез ему фотографии из Москвы. В Москве меж тем дело прошло вовсе не до такой степени гладко, как хотелось бы устроителям. Несмотря на дружные залпы газет по поводу мирового съезда большевиков, среди приехавших делегатов далеко не все оказались единомышленниками. Кое-кому удалось все же разглядеть жуткие детали за кулисами большевистского режима. Переполненные тюрьмы, отсутствие свободы слова, омертвение профсоюзов и полное подчинение их воле большевиков, военная диктатура вместо власти советов, фактическая однопартийность – для многих из тех, кто всю жизнь посвятил борьбе за свободу, такие порождения большевистской революции были абсолютно неприемлемы. Во французской делегации оказалось три диссидента: левый социалист Раймон Лефевр и два анархо-синдикалиста – Вержа и Лепти. Лефевр, как и подобало человеку, сделавшему выбор в пользу коммунизма, мужественно убеждал соратников в том, что избранный большевиками путь – ложен. Вержа и Лепти, не связанные партийными узами с большевиками, избрали более откровенный обличительный тон, хотя в глубине души необыкновенно сокрушались о том, что им говорить по возвращении товарищам о жизни в Советской республике. Несмотря на понятные колебания, они решили все же донести до товарищей правду об увиденном. Собрали целый архив документов. На просьбу властей ознакомиться с их досье они ответили отказом. После этого начались странные вещи: во Францию, вместе с основной группой делегатов, предводительствуемых Марселем Кашеном, их не отправили. Решено было, что они поедут позже. Потом выяснилось, что их отправят через Север. В поезде Москва—Мурманск было очень холодно, и они попросили сопровождавших их сотрудников ЧК выдать делегатам Конгресса теплую одежду. Чекисты ответили, что о наличии в поезде делегатов им ничего не известно. Вержа, Лепти и Лефевр спросили: «Кто же мы?» Сотрудники ЧК ответили: «Не знаем».
В этой истории много темного, много непонятного. Кто встретил их в Мурманске? Почему они не могли уехать обратно в Москву? Неизвестно. Известно как будто, что Лефевр написал в Москву несколько писем, требуя объяснить, почему их не посадят на корабль и не отправят в Швецию. Но неясно, откуда известно об этих письмах. В последнем из них Лефевр вроде бы писал о намерении купить у рыбаков лодку и добираться до Швеции самостоятельно. Несмотря на предостережения рыбаков, революционеры, купив лодку, отчалили от берегов страны победившего социализма и исчезли навсегда. Эта история не просто загадочна, она глубоко мистична. Кто погубил несчастных французов? Большевики? ЧК? Да нет, ведь они их и пальцем не тронули. Они просто отправили их на Север, где французы своими руками довершили то, чего большевикам только смутно желалось бы: они погибли.
Потому, что инакомыслящие должны были погибнуть. А Марсель Кашен и другие депутаты-коммунисты спокойно добрались до Франции, чтобы на Турском съезде повторить урок, усвоенный в Москве, и, отколов от соцпартии коммунистическое крыло, повести его за собой в лютые битвы за светлое будущее.
Эта весьма загадочная история рассказана В. Волиным в книге «Неизвестная революция» (95). Разглядывая подаренные Белой Куном фотографии улыбающихся коминтерновцев, Махно ничего не знал о ней. И Волин, когда он по требованию Махно в 1920 году был освобожден из тюрьмы, тоже еще не знал. Не мог разгадать символа, в ней заключенного. Да и вряд ли имел время разгадывать: ему срочно пришлось ехать в Харьков на помощь махновской делегации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
