Историки любят писать, что эпоха, в которой они живут, является переходной. На этот раз они оказались правы, подумал Джек. Если сейчас не эпоха перемен, трудно представить себе, что же тогда она собой представляет. Что касается Советов, то они оказались между двумя политическими и экономическими системами, в состоянии неустойчивого равновесия, еще не приняв окончательного решения, куда им повернуть. Ввиду этого политическая ситуация в стране стала опасно уязвимой для… чего? — спросил себя Джек.
Да для чего угодно.
Спинакер сообщал, что на Нармонова оказывают давление, чтобы заставить его заключить сделку с военными, которые входили в политическое движение «Вперед к прошлому». Нармонов утратил контроль над положением в стране, и существует опасность, предупреждал он, что Советский Союз снова превратится в полувоенную диктатуру.
— Он утверждает, что беседует с глазу на глаз с Андреем Ильичом, — напомнила Мэри Пэт. — Трудно представить себе более надежный источник развединформации.
— И это тоже верно, — согласился Джек. — Тревожное положение, правда?
— Меня не так беспокоит, что они вернутся к правлению марксистов… Куда более опасно…
— Да, я знаю. Куда опаснее гражданская война. — Гражданская война в стране, где находится тридцать тысяч ядерных боеголовок. Веселенькое дело.
— Мы старались предоставить Нармонову свободу действий. Если наш агент прав, такая политика может оказаться ошибочной.
— А что думает Эд?
— Он согласен со мной. Мы верим Кадышеву. Ведь я завербовала его. Мы с Эдом читали каждое его сообщение. Он поставляет надежную информацию. Кадышев умен, проницателен, занимает отличное положение и обладает немалым мужеством. Разве когда-нибудь он давал нам неверные сведения?
— Насколько я помню — нет, — ответил Джек.
— И я тоже не помню этого.
Райан откинулся на спинку кресла.
— Бог мой, как мне нравятся такие простые загадки… Не знаю, что и сказать, Мэри Пэт. Я встречался с Нармоновым… он хитрый, изворотливый, крутой сукин сын. У него лоб, как у медного китайского богдыхана. — Джек сделал паузу. А вот о тебе самом нельзя этого сказать, парень, подумал он.
— У всех нас есть слабости. Даже медный лоб может оказаться недостаточно твердым. — Миссис Фоули улыбнулась. — Извини за сомнительную метафору. Люди устают. Стресс, напряжение, долгие часы в седле. Действительность подкашивает всех нас. Иначе зачем мне уходить в отпуск? Беременность — отличный предлог для меня. Заниматься младенцем — отнюдь не пикник, но зато я проведу месяц далеко от Лэнгли, буду жить настоящей жизнью вместо того, чем мы занимаемся здесь каждый день. Это одно из преимуществ женщин над мужчинами, док. Вы, мужики, не можете прервать свою деятельность подобно нам. Возможно, в этом и заключается проблема Андрея Ильича. К кому он может обратиться за советом? У кого попросить помощи? Он стоит во главе государства долгое время. Сейчас он столкнулся с постоянно ухудшающейся ситуацией, устал, чувствует себя одиноким. Именно об этом сообщает нам Спинакер, и все подтверждается фактами.
— Если не считать того, что больше никто не говорил нам об этом.
— Но это наш лучший агент, получающий информацию из первоисточника.
— Что и подтверждает круговой характер нашей дискуссии, Мэри Пэт.
— Джек, я изложила тебе свою точку зрения о сообщении, которое мы получили.
— Совершенно верно, мадам. — Райан положил документ на стол.
— Ну и что ты им скажешь? — «Им» значило верхнему эшелону исполнительной власти — Фаулеру, Эллиот, Талботу.
— Думаю, соглашусь с твоей оценкой. Меня она не совсем устраивает, но контраргументов нет. К тому же когда я в прошлый раз не согласился с твоими заключениями, то оказался не прав.
— Знаешь, Джек, ты очень хороший босс.
— А ты очень хорошо умеешь меня успокаивать.
— У всех нас бывают тяжкие дни, — сказала миссис Фоули, с трудом поднимаясь на ноги. — Попытаюсь вернуться к себе в кабинет.
Джек тоже встал, поспешив открыть ей дверь.
— Когда наступит время?
Мэри Пэт улыбнулась ему.
— Тридцать первого октября — канун Дня всех святых, но я вечно запаздываю, и они всегда рождаются большими.
— Береги себя. — Джек посмотрел ей вслед и отправился к директору.
— Вам следует познакомиться вот с этим.
— Нармонов? Слышал, поступило новое сообщение от Спинакера.
— Совершенно верно, сэр.
— Кто будет готовить доклад?
— Я займусь этим сам, — ответил Джек. — Но прежде мне хотелось бы кое-что проверить.
— У меня встреча завтра. Надеюсь, к этому времени все будет готово.
— Закончу сегодня вечером.
— Отлично. Спасибо, Джек.
* * *
Уже в середине первой четверти матча Гюнтер понял, что операцию нужно проводить здесь. Стадион вмещал шестьдесят две тысячи семьсот двадцать посетителей. Кроме того, по его мнению, еще тысяча продавцов бутербродов и напитков. Матч, на котором они присутствовали, не был особенно важным, однако Боку стало ясно, что американцы относятся к своему футболу не менее серьезно, чем европейцы. Вокруг сидело удивительно много посетителей с раскрашенными лицами — в цвета местной команды, конечно. Некоторые вообще разделись до пояса, обнажив разрисованную на манер футболок грудь. На теле красовались огромные номера, принятые в американском футболе. С перил верхних ярусов свешивались лозунги, призывающие к победе. На поле стояли женщины, победительницы конкурсов красоты и танцев. Они дружно размахивали руками, когда игра приостанавливалась, и знаками предлагали зрителям издавать крики, ободряющие команды. Бок впервые увидел и странный вид одобрения, называемый «волной».
Помимо всего прочего Бок понял, каким авторитетом здесь пользуется телевидение. Огромная шумная толпа без всяких возражений принимала перерывы в игре, во время которых компания Эй-би-си передавала рекламу. Подобное взбунтовало бы самую цивилизованную аудиторию европейских футбольных болельщиков. Более того, с помощью телевидения руководили игрой! Телевизионные камеры следили даже за действиями судей на игровом поле. Один из членов судейской коллегии — его показал ему Расселл — просматривал видеозаписи каждого момента матча и принимал решение относительно правильности действий судей на поле. А для того чтобы контролировать действия этого судьи, над трибунами были установлены два гигантских телевизионных экрана, на которых повторялись в записи игровые эпизоды. Если бы что-нибудь вроде этого попробовали в Европе, с каждого футбольного матча уносили бы мертвых судей и болельщиков. Сочетание буйного энтузиазма и цивилизованного поведения казалось Боку невероятным. Сама игра была не очень интересной, хотя он заметил, что Расселлу она нравится. Ожесточенная свирепость американского футбола то и дело перемежалась продолжительными периодами бездействия. Вспышки гнева и драки между игроками проходили без заметных последствий, потому что на каждом игроке было надето столько защитного снаряжения, что причинить ему вред можно было лишь с помощью пистолета. А какими огромными были американские футболисты! Вряд ли на поле находился атлет весом меньше ста килограммов. С первого взгляда их можно было назвать неуклюжими и нескладными, однако почти все демонстрировали скорость и ловкость, в которые просто было трудно поверить. И все-таки правила игры казались Боку непостижимыми. Впрочем, он никогда не проявлял интереса к спортивным состязаниям. В юности он играл в футбол, но это было очень давно.
Гюнтер снова обратил внимание на стадион. Это было весьма впечатляющее массивное строение с выпуклой стальной крышей. На сидениях лежали простенькие подушки. Под трибунами располагалось достаточное количество туалетов и множество киосков, в большинстве которых продавалось слабое американское пиво. В общей сложности здесь находилось не меньше шестидесяти пяти тысяч человек, включая продавцов, полицейских и техников с телевидения. Кроме того, близлежащие жилые дома… Бок понял, что ему нужно подробнее познакомиться с последствиями применения ядерного оружия, чтобы оценить число ожидаемых жертв. Никак не меньше сотни тысяч. Может быть, больше. Достаточно. Интересно, сколько людей, присутствующих сейчас на стадионе, вернутся сюда в тот день. Наверно, почти все. Будут сидеть на удобных сиденьях, пить свое холодное жидкое пиво, есть булочки с сосисками и арахис. Бок принимал участие в организации двух инцидентов с самолетами. Один лайнер взорвался в воздухе, попытка похищения другого не удалась. В то время он тоже размышлял о будущих жертвах, которые сидели в комфортабельных креслах, ели посредственную пищу, смотрели кино — не зная, что их жизни находятся под полным контролем людей, о чьем существовании они даже не подозревали. Ничего не зная. В этом заключалась вся прелесть — они не знают, а он знает все. Оттого, что у него в руках жизни других, он чувствовал себя подобно Богу, наблюдающему за толпой. Это, конечно, особенно жестокий и бесчувственный Бог, но ведь и вся история тоже жестока и бесчувственна, правда? Да, операцию нужно провести именно здесь.
