— Спасибо. — Клэр улыбнулась.
Она симпатизировала Биллу. Тем более что он был единственной ниточкой, связующей ее с любимой дочерью.
* * *
Как-то серым ноябрьским днем Сиена сидела в большом зале дома в Малибу, в одиночестве поглощая завтрак.
С первого дня их романа с Рэндаллом она привыкла есть одна, в полной изоляции. Как правило, в это время продюсер был в офисе или на студии, уезжая рано, когда Сиена еще спала. Даже в рабочие дни ей не требовалось выезжать из дома до девяти, поскольку съемки «Второй мировой» начинались не раньше десяти утра. Работа над фильмом Рэндалла разительно отличалась от работы с Мюллером, где приходилось раболепствовать и подчиняться любым требованиям режиссера.
Поскольку наступила суббота, Сиена и вовсе никуда не торопилась, наслаждаясь воздушным кокосовым пирожным с начинкой из голубики и горячим латте, только что приготовленным кухаркой.
— Видала? — спросил Стайн, входя в зал. Он был только что из душа, хотя и успел переодеться в брюки и белую рубашку от «Гуччи» с тонким шнурком галстука.
Он бросил на стол номер «Таймс» — прямо на остатки пирожного Сиены. Крошки разлетелись по всему столу.
— Видала что? — спросила девушка, недовольная тем, что ей испортили завтрак. — Я думала, ты давно в офисе.
— Да ты взгляни в газету. — Рэндалл налил себе чашку кофе из кофейника, заботливо принесенного служанкой. — Здесь пишут, что Минни Макмаон наконец-то отдала Богу душу. Кажется, вчера вечером.
Сиена подняла газету и уставилась на первую полосу. «Минни Макмаон, вдова знаменитого Дьюка, скончалась в возрасте восьмидесяти трех», — гласил заголовок.
Прямо под надписью была свадебная фотография Минни и Дьюка, улыбающихся и очень счастливых. Снимок потряс Сиену почти так же сильно, как и весть о смерти бабушки. Она никогда не видела свадебных снимков деда и даже не представляла, что он может с такой нежностью смотреть на невесту. Неужели когда-то Минни и Дьюк действительно любили друг друга?
Отставив трясущейся рукой чашку, Сиена открыла газету на страницах четыре и пять, полностью посвященных сенсационной новости. На нее смотрела целая подборка фотографий, и у девушки перехватило дыхание.
Здесь был крохотный снимок Хэнкок-Парка, где и скончалась бабушка Минни (как сообщалось, во сне). Сиена много лет не видела родной дом, старательно объезжая эту часть Голливуда. Фотографий у нее не было, поэтому она впервые за долгое время смотрела на изображение Хэнкок-Парка.
Она коснулась снимка пальцем, очертив линию крыши родного дома. Прямо перед зданием распласталась зеленая лужайка, на которой любили играть Макс и Хантер. При мысли об этом Сиене захотелось плакать.
Чуть ниже были фотографии Минни и Дьюка с разных общественных мероприятий. На самых ранних снимках Дьюк с обожанием смотрел на жену. Одна из фотографий изображала только Клэр, какую-то растерянную и зажатую, но более худощавую и молодую, чем запомнила Сиена.
Девушка закусила губу, чтобы рыдания, которые заполнили грудь, не вырвались наружу. Сейчас, как никогда прежде, она ощущала чувство потери.
— А я и не знал, что старая кляча еще ползает, — фыркнул Рэндалл, имея в виду Минни. — Жаль, что про тебя написано мало. Что-то в связи с Хантером и его мамашей. Каролин, кажется? Говорят, несколько газетчиков отправились в Англию, чтобы с ней побеседовать. Вроде как она вышла замуж за какого-то лорда или вроде того.
— Да? — рассеянно откликнулась Сиена, захваченная воспоминаниями.
— Детка, я подумываю о том, как бы поудачнее раскрутить эту историю, — продолжал Стайн, намазывая маслом тост и совершенно не замечая печали Сиены. — Думаю, стоит позвонить твоему тупорылому дядюшке.
— Что? — Сиена отложила газету и со слезами на глазах посмотрела на Стайна. На лице отразилась боль. — Да о чем ты, черт тебя возьми, толкуешь, Рэндалл? Моя бабушка умерла!
— И что с того? — спросил Стайн с набитым ртом. — Только не говори, что ты расстроена! Тебе же плевать на Минни! Когда ты в последний раз с ней общалась? Пять лет назад? Или десять?
— Дело не в этом, — мрачно буркнула Сиена, скрестив руки и ноги, словно защищаясь. — Минни все равно оставалась частью моей семьи. — Она глянула на фото Пита и Клэр. — Интересно, как воспринял утрату отец? Знаешь, они были очень близки. Дьюк совершенно не уделял ему внимания.
— Это меня не удивляет, — презрительно сказал Рэндалл. — Твой отец — козел, поэтому его недолюбливал даже собственный папаша. Пит Макмаон — вонючий недоносок. Жалкий сосунок!
— Рэндалл! — воскликнула Сиена, пораженная гадким тоном любовника.
— Да что я такого сказал? — Стайн откинулся на стуле. — Ты же и сама частенько зовешь своего папашу именно так. А порой и похуже, детка. Или ты внезапно воспылала к нему любовью?
— Нет, — буркнула Сиена. — Конечно, нет.
Рэндалл был прав, но ее все еще обижала та холодность, с которой он воспринял ее утрату, его нежелание поддержать хотя бы парой добрых слов.
— Так какого черта ты интересуешься, как Пит воспринял смерть Минни? — Теперь голос Рэндалла звучал раздраженно. — Или ты забыла, как он вышвырнул тебя из своей жизни, оставив без гроша за душой? Или, может, твой папаша позвонил тебе после аварии справиться о здоровье?
— Ты прав, Рэндалл, ты прав, — забормотала Сиена. Ей не хотелось спорить, потому что она и так была близка к слезам. Ей совсем не требовалась очередная лекция Стайна. — Не будем об этом.
— Я еще не закончил, — с силой сказал Рэндалл, чувствуя, что оборона Сиены слабеет. — Сколько раз ты хваталась за трубку телефона, надеясь, что твои родители позвонят поздравить тебя с успехами? А? Помнишь, как ты ликовала после выхода «Блудной дочери»? Разве Пит или Клэр связались с тобой? Прислали хотя бы открытку? Весь мир восхищается тобой, а твоей родне нет до тебя и дела! Ты даже не смогла в полной мере насладиться победой, потому что она была отравлена мыслью о холодности родителей. Журналисты сходили с ума по тебе, но единственное, что тебя заботило, — это мнение папочки с мамочкой. Разве не так?
Голос Рэндалла был издевательским, насмешливым, он чувствовал, как ранима и несчастна Сиена, и старался ужалить побольнее. Он смеялся над ее глупыми надеждами, нескончаемой тоской по родителям и семейному уюту.
— Это не так! — крикнула Сиена в бешенстве. Она предпочла кричать, а не плакать, потому что слезы подтвердили бы правоту Стайна.
