Работы по сооружению Центра, так начал свой рассказ лейтенант Троцдем, начались лет десять назад. Все подступы к зоне на плоскогорье перекрыли и привезли туда сотни, а может быть, тысячи рабочих и специалистов, разместив их в бараках. Развернулись земляные, котлованные работы, и поначалу все думали, что здесь будут строить плотину гидроэлектростанции. Действительно, построили плотину с электростанцией, но одновременно возникли стены какого-то предприятия, даже нескольких предприятий. Установили огромную секретность, всех рабочих брали с военных заводов и из арсеналов, со стажем минимум пять лет. Стройплощадки были изолированы одна от другой, каждая действовала сама по себе, чтобы никто не догадался об общем плане.
После восьми лет строительства почти всех рабочих увезли. Оставили едва несколько десятков. Понятно, что, если это был завод — например, атомный завод, — все действовало автоматически, и людей требовались единицы. Но был ли это завод? По его, Троцдема, мнению, наверх было завезено огромное количество электрической аппаратуры, но какой именно и для чего — он не знал.
Наступившее вскоре относительное затишье позволяло предположить, что предприятие уже построено или по крайней мере завершен самый крупный подготовительный цикл. Но приступил ли завод к работе? Это было сомнительно: грузовиков поднималось и спускалось очень мало, что свидетельствовало о ничтожности продукции или о полном ее отсутствии. Впрочем, сырье могли брать и на месте, а продукцию складировать там же. Согласно другой гипотезе, предприятие и не должно было выпускать никакой продукции, а занималось совсем иной деятельностью, какую и вообразить трудно.
Троцдему частенько случалось говорить с рабочими, которые по разным поводам поднимались наверх или спускались с плоскогорья, однако из этих бесед мало что удавалось извлечь, а то и совсем ничего. Люди были вышколены и держали язык за зубами. Но даже те немногие, кто не слишком серьезно относились к обязанности хранить тайну, имели обо всем очень туманное представление.
Одну только важную вещь удалось ему узнать, а именно: за исключением руководства и главных технических специалистов, никто не участвовал в работах от начала до конца. По прошествии самое большее двух лет все работники подлежали замене, так что никто из них не мог составить себе полное представление о характере работ.
Гораздо более интересными, хотя и необъяснимыми, были, по мнению лейтенанта Троцдема, некоторые другие обстоятельства и эпизоды, касавшиеся непосредственно гарнизона у внешней границы зоны 36; интересными в первую очередь потому, что он являлся живым их свидетелем. Вот что он рассказал.
Офицерам и солдатам гарнизона строжайше запрещалось пересекать границу и вступать на территорию зоны 36, за сетку из колючей проволоки, протянутую даже по отвесным склонам скал. В их задачу входило немедленно сообщать командованию Центра, с помощью портативных радиопередатчиков или по телефону, о любом подозрительном человеке или предмете, а также мало-мальски значительном происшествии. В последнее время поступавшие сверху требования усилить бдительность стали каким-то кошмаром, словно там с минуты на минуту ждали вражеского нападения извне.
Но вот что самое странное. Всякий раз, когда патруль или караульные на постах, обнаружив кого-нибудь — почти всегда лесников или охотников, — сообщали об этом по радио и тройным сигналом рожка, их сообщение опережала, пусть даже на несколько секунд, точно такая же встречная информация командования. Например, из Центра шел приказ: «Усилить наблюдение за правым сектором квадрата 78 (вся топографическая карта зоны была разбита на нумерованные квадраты) в районе долины Рио-Спреа». И это было то самое место, где солдаты только что обнаружили неизвестного.
В некоторых случаях информация была точнее: «Двое неизвестных в квадрате X следуют под скалами. Принять к сведению». И случалось, что часовые еще ничего не успевали заметить.
Троцдем задавался вопросом: что все это значит? Неужели кто-то невидимый контролирует их, выполняя ту же самую задачу охранения и опережения гарнизона в оперативности и точности? Но кто? И откуда? Ведь гарнизон никогда никого в окрестностях не замечал, да и на бровке нависших скал не появлялось каких-либо других караульных. Можно ли допустить, что в Центре сидят волшебники?
— Но вы-то сами, лейтенант, — не отступался Исмани, — видели своими глазами предприятие наверху?
— Ни разу. Я же сказал, наш гарнизон близко к нему не подпускают. Мы видим лишь горы да леса. Разве что из долины Ангелов, в километре отсюда, можно кое-что разглядеть.
— Что именно?
— Кто его знает… Часть стены — ни окон, ни прорезей. За стеной — высоченная антенна, похожая на радио. А на верхушке — какой-то глобус.
— Шар?
— Похоже. Говорят, видели, как он шевелится.
— Как шевелится?
— Вращается вокруг своей оси.
— Зачем?
— Вы меня спрашиваете? Это загадка. Здесь все кругом — проклятая загадка. И еще неизвестно, ради какого вздора.
— А вы не думаете, что там атомная установка?
— Я уже говорил. Насколько в этом может разбираться невежда вроде меня… Если бы это была атомная установка, то через нас провозили бы гораздо больше всяких грузов. И потом…
— А сообщение, — спросил Исмани, — только по этой дороге?
— Для грузов есть и канатная дорога, но нам же видно, полные идут вагонетки или пустые, — вступил в разговор младший лейтенант Пикко, который, сидя в одиночестве за соседним столом, прислушивался к их беседе. — Вы лучше расскажите про голос…
Троцдем пожал плечами.
— Не слушайте, профессор. Я в это не верю. По-моему, это сказки. Многие из наших солдат утверждают, что слышали какой-то голос. И вроде бы голос не похож на мужской.
— Он звучит сверху?
— Да.
— И что он говорит?
— Никто не может разобрать. Некоторые считают, что это иностранный язык, потому и непонятно. Другие думают, что всему виной большое расстояние. Лично я его ни разу не слышал.
Исмани повернулся к младшему лейтенанту Пикко.
— А вы?
— Я… Мне казалось несколько раз… Но, честно говоря, поручиться не могу…
— Вот видите? — заключил Троцдем. — Как доходит до дела, сразу концы в воду. Но разговоров хоть отбавляй, все клянутся, что это чистая правда, только никто не скажет: я, мол, слышал его в такой-то день и такой-то час. Фантазии, сплошные фантазии, да и что удивляться: вокруг любой тайны вертятся самые нелепые слухи, как на войне.
— Ну а про собак чего ж не расскажешь? — заметил Пикко. — Ты же сам это видел.
— Про собак? — заинтересовался Исмани.
— Да. Еще одно из множества необъяснимых явлений, — ответил Троцдем.
— Про собак, которых вы держите здесь?
— Держали. Оба пса как волки. Но к службе оказались непригодны. Едва их сюда привезли, как они пришли в страшное волнение!
— Лаяли?
— Да нет, что самое любопытное, как раз не лаяли. Они выли. И рвались наверх.
— Куда наверх?
— Бог их знает. На скалы, туда… Словом, пришлось их отправить назад.
— Только эти или другие собаки тоже?
— С ними со всеми тут что-то происходит. Даже лисенок, которого однажды привез сюда сержант Интроцци, и тот чуть не до судорог тявкал на скалы…
В этот момент послышался рев мотора. Машина, судя по звуку, преодолевала последний подъем. Все посмотрели в окно. К казарме подъезжал автомобиль, доставивший госпожу Стробеле.
VII
Ольга Стробеле привезла с собой и радость и жизнь. Это была особа лет двадцати восьми, стройная, рыжеволосая, с белой кожей, усеянной веснушками, с миндалевидными глазами и сочными, призывно-капризными губами. Лицо веселое, лукавое, своенравное, тонкая талия, сильные, точеные ноги. Красивая женщина и с характером. На таких женщин оборачиваются прохожие.
Завидев Исмани, она первым делом спросила:
— Скажите, вы никогда не преподавали — я имею в виду одиннадцать лет назад — в лицее Томмазео?
— Было дело. А вы откуда знаете? Я четыре года преподавал в этом лицее алгебру.
— Ах, негодник. Ну-ка, поглядите как следует. Мое лицо вам ничего не напоминает?
— Да, наверное… я плохой физиономист… к тому же вы, женщины, от года к году…
— Ольга Коттини — вспомнили? Икс равен двум на корень квадратный… Вы провалили меня на экзамене и теперь даже не помните… Но вот увидите, я отомщу…
— Если б я знал… если б я мог предвидеть… — проговорил он, красный от смущения.
— Мы помирились, я вас прощаю. — Она обняла его и расцеловала в обе щеки. Потом повернулась к госпоже Исмани: — Извините. Джанкарло вечно зовет меня дикаркой… Но согласитесь, встретить преподавателя, который тебя провалил! И где встретить — здесь… Ах, как я ненавидела вашего мужа! Как я его проклинала! Не спорьте, профессор, на экзаменах вы были противный… Со мной так нельзя… Но я отомщу, даю слово.
