Это совпадало с моим представлением происходящего. Все эти суверенитеты и независимости – лишь способ тряхнуть как следует Центр, чтобы он понял наконец необходимость не на словах, а на деле считаться с интересами и своеобразием республик… Игра, которую, кстати, именно РСФСР при Ельцине и начала. Но об этом я ему не стал напоминать.
Меня радовало, что сейчас два президента заодно. Противостояние путчу – в Москве и Форосе – помирило их. Сбылась мечта Дубчека. По иронии судьбы благодарить за это надо было также Янаева и компанию.
В простоте душевной я так и сказал об этом Ельцину. Он принял шутку и в ответ выразил надежду, что я почувствовал «руку России» при переезде из Праги в Москву.
Еще больше воодушевившись после этого, я заключил нашу беседу запомнившейся мне сентенцией Генри Киссинджера из его недавнего интервью одной из московских газет: «Границы между тоталитаризмом и демократией не обязательно совпадают с границами между центром и республиками».
Борис Николаевич крякнул и после мимолетной паузы предложил повидаться в ближайшие дни.
– Да, в любое время, – ответствовал я. – Всегда буду рад вас видеть на Смоленской. – И только по возобновившейся паузе на другом конце провода понял, что сморозил что-то не то. По инерции я все еще жил допутчевыми представлениями.
На следующий день Горбачев меня поправил:
– Ты бы побывал у Бориса Николаевича. Я слышал, он тебя приглашал.
Я позвонил ему и был принят со всей теплотой, на какую он был способен. Но на подступах к его кабинету в Кремле был дважды остановлен его опричниками:
– По правительственному говорит Борис Николаевич…
– Вышел в комнату отдыха Борис Николаевич… Пришлось ждать.
А по неписаному этикету полагалось бы ему встретить персону моего ранга на пороге заранее распахнутой двери кабинета. Ловушка, а куда денешься?
– Забавляется, – пробормотал я вроде бы про себя, но так, чтобы слышали мои охранники и секретарь.
Вообще язык жестов, пауз, умолчаний и недомолвок был с самого начала в ходу при дворе Бориса Николаевича, которого приближенные любили называть Царем. Возвысив шефа – и сам прибавишь в весе. Так у нас появились губернаторы, сенато ры, о которых нет ни слова в Конституции, субъекты федерации вместо краев и областей, а в них – парламенты и госсоветы, премьеры и спикеры, министры вместо бывших неприметных заведующих отделами обл– и крайисполкомов.
…Посетив меня на Смоленской, Козырев сказал, что хорошо бы для лучшей координации действий ему и его первому заму стать членами коллегии союзного МИДа.
У меня не было возражений, но, когда это предложение было реализовано, российский министр и его зам взяли манеру приезжать на заседания коллегии с получасовым опозданием. Брали пример со своего шефа, который старательно следил за тем, чтобы не приехать, не дай бог, куда-нибудь вовремя.
И когда однажды Михаил Сергеевич на заседании Госсовета бросил в нетерпении:
– Будем начинать или подождем еще Бориса Николаевича, – присутствовавший на совещании Егор Яковлев выкрикнул:
– А без Ельцина просто смысла нет заседать. Впрочем, все это были мелкие художества. Но возникали коллизии и посерьезней. Когда журналисты спросили меня, в связи с визитом российского спикера в Японию, не грядет ли соглашение о «северных территориях», я сказал в шутливой манере, но всерьез, что пока этого вопроса в моем расписании нет. На вопрос о том, а как тогда понимать авансы, которые выдал в Токио Руслан Имранович, я ответил, что чем дальше стоит человек от центра принятия решений, тем радикальнее его позиция.
На следующий день читал в сообщениях ТАСС откровения Хасбулатова:
– Если новый министр окажется непослушным, мы найдем другого посла.
Я позвонил Ельцину – положение обязывало – и попросил разъяснений.
– Да не обращайте внимания, – буркнул благодушно Ельцин. – В охотку еще и власть, и свобода. Вот и забавляются, – закончил он тем же глаголом, что и я употребил в его апартаментах.
После некоторой паузы спросил, что я на самом деле думаю «об этих Шикотане да Итурупе», и слушал, надо сказать, внимательно и с интересом. И поумерил потом пыл своих соратников, которые совсем уже было заморочили голову японцам обещаниями.
Кажется, ему понравилось советоваться со мной. Он уставал от нажима своих экстремистски настроенных приближенных, и возможность сослаться в противовес им на мнение министра иностранных дел облегчала ему возможность маневра. Маневрирование было его бизнесом и его хобби. Оно заменяло ему и политику, и идеологию.
Накануне нашего с Горбачевым отлета в Мадрид на международную конференцию по Ближнему Востоку, где впервые за десятилетия предстояло усадить евреев, арабов и палестинцев за один стол, в прессе выступил Козырев, который, явно отдавая себе отчет в том, что говорит чушь, потребовал сокращения аппарата союзного МИДа… в десять раз. Прилетев в Мадрид, мы узнали, что Ельцин провозгласил эту нелепицу уже с трибуны российского парламента, к тому же под бурю аплодисментов. Даже мой американский коллега, госсекретарь США Джеймс Бейкер пожимал плечами.
Советским и зарубежным журналистам, которые тут же бросились ко мне, я сказал, что отношусь к этим заявлениям как к метафоре:
– Если долго не встречавшийся вам приятель скажет, что не видел вас тысячу лет, вы не воспримете его слова буквально…
В репортаже по радио и телевидению все мои рассуждения относительно ближневосточного мирного процесса были аккуратно пропущены, зато хохму с метафорой повторяли по всем каналам по нескольку раз.
Была тут какая-то связь или нет, но, вернувшись из Мадрида на два дня позже Горбачева, я прямо во Внуково-2 узнал от своих заместителей, что Минфин России «снял МИД СССР с финансирования». Звучало это дико, но фактам соответствовало. Российские структуры как взяли на себя все финансово-экономические рычаги управления страной в дни путча, так и держались за них вопреки элементарной логике. Получалось, что союзное правительство сидело в кармане у республиканского. Горбачев, которому я тут же все рассказал, не нашел ничего лучшего, как адресовать меня к Ельцину. Борис Николаевич опять был полон добродушия:
– Тут действительно наш министр Лазарев вместе с Геращенко сработали под одну гребенку. Это, конечно, глупость, это мы поломаем.
Сомнений не оставалось: роли были распределены так, что окружение задиралось, а шеф дул на раны.
Я уже клал трубку на рычаг, когда услышал последнюю его реплику:
– Но вообще-то говоря, это звоночек…
Перед моим отлетом в Лондон послом Борис Николаевич позвонил мне и пожелал успехов на новой работе. Просил великодушно не забывать интересов России. Рекомендовал не огорчаться: «Шеварнадзя есть Шеварнадзя…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
