детей, следовательно, и надежды иметь их. Отец с удовольствием видит наследника в сыне: таков устав природы; но братья не так близки к сердцу, и сверх того братья великого князя Василия не оказывали ни великих свойств душевных, ни искренней привязанности к старшему брату, более опасаясь его как государя, нежели любя как единокровного.9 Не только льстецы придворные, но и ревностные слуги отечества могли советовать Василию, чтоб он развелся с супругой, обвиняемой в неплодии, и новым супружеством даровал наследника престолу. Следуя их мнению и желая быть отцом, государь решился на дело жестокое в смысле нравственности: он без милосердия отвергнул Соломонию10 и повелел постричь ее в Рождественском девичьем монастыре. Повествуют, что она противились совершению беззаконного обряда, билась об землю, вырывала ножницы из рук митрополита Даниила; наконец, видя неодолимое насилие, залилась слезами и, надевая мантию, сказала: «Бог увидит и отомстит моему гонителю». Но порывы страстей скоро утихли в сердце невольной постриженницы; она всей душой обратилась ко Господу и изгнала из души мирские мечты. Она стала очищать сердце, столько нечистое у всех нас, духовной бдительностью, самоукорением, покаянием, молитвой. Так, восходя от совершенства к совершенству путем скорби и борьбы с собой11, блаженная инокиня София прожила в Суздальской Покровской обители (куда заточили ее после пострижения) 17 лет и мирно почила 16 декабря 1542 года12. Современники почитали ее преподобномученицей13 и осуждали Василия за жестокость и нарушение церковных уставов14.
Если митрополит Даниил, уклончивый и человекоугодливый, охотно согласился на развод великого князя и сам постриг супругу его, то нашлись любители правды, которые прямо сказали государю, что дело его противно совести: таковы были князь-инок Вассиан15 и преподобный Максим Грек, святогорец.
Преподобный Максим, хотя и не родился в Русской земле, но по великим подвигам своим вполне принадлежит Русской Церкви, для которой он был светильником при жизни и остался светильником по смерти в своих сочинениях.
Получив начальное воспитание в отечестве своем, в городе Арте, Максим по любви к наукам путешествовал по Европе: в Париже у знаменитого грека Иоанна Ласкаря, потом во Флоренции и Венеции изучал словесные науки, историю, философию, богословие; основательно узнал языки латинский и древнегреческий, познакомился с языками французским и итальянским. По возвращении в отечество поступил на Афон и здесь в Ватопедской обители принял иночество.
Когда великий князь Василий Иоаннович, желая разобрать в своей библиотеке собрание греческих рукописей и некоторые из них видеть в переводе, просил начальство Афонских обителей прислать к нему ученого грека, то на Максима указали, как на человека, самого способного исполнить желание великого князя. Максиму не хотелось расстаться с безмолвием Святой Горы, но, повинуясь воле старцев, он в 1516 году отправился в Москву. Здесь принят он был ласково: ему указано жить в Чудовом монастыре и получать содержание от великого князя. Сокровища греческой учености привели его в восторг; сочинений, не переведенных на славянский язык, нашлось много. На первый раз ему поручили перевести толкование на Псалтирь. В помощь ему, мало знакомому со славянским языком, даны переводчики с латинского: Димитрий Герасимов и Власий и для письмоводства инок Сергиевой Лавры Силуан и Михаил Медоварцев. Через полтора года перевод толковой Псалтири совсем был окончен; Максима осыпали милостями и оставили для новых трудов. Потом поручили ему пересмотреть богослужебные книги, и он принялся за это дело по-прежнему при пособии переводчиков. Многосведущий Максим нашел много грубых ошибок, внесенных невежественными переписчиками в церковные книги, и «разжигаемый – как говорит он, – Божественной ревностию, очищал он плевелы обеими руками». Но слепая страсть к старине принимала отзывы его о старинных ошибках писцов за оскорбление святыни. Сначала ропот был тайный. Митрополит Варлаам, у которого испрашиваемо было разрешение на важные перемены в древних книгах, понимал преподобного Максима; великий князь отличал его своей любовью. И клевета не смела открыто восставать на труженика. Советами его пользовались в делах Церкви и государства, отличая в нем человека умного и образованного, инока пламенного в любви к истине и вере. Он был усердным ходатаем за вельмож, впадавших в немилость великого князя, и Василий был внимателен к его просьбам.
В конце 1521 года на кафедру первосвятительскую, оставленную правдивым и рассудительным Варлаамом, взошел новый митрополит, Даниил. Блаженный Максим скоро понял, что он не может уже с прежней свободой и покоем трудиться для истины, и он обратился к новым предметам деятельности: он стал писать против папизма16, магометан и язычников. Митрополит Даниил требовал, чтобы Максим перевел церковную историю Феодорита. Рассудительный Максим представлял, что это сочинение по содержащимся в нем письмам Ария и других еретиков может быть опасно «для простоты». Даниил принял такой ответ за непослушание непростительное и остался в сильной досаде. Он не только не приближал к себе Максима, но, как видно из последствий, был очень недоволен исправлением книг, совершенным при Варлааме. Великий князь продолжал быть благосклонным к Максиму. Пользуясь этой любовью, Максим свободно обличал пороки вельмож, духовенства и народа. Он писал, что неприлично, неполезно, весьма опасно инокам владеть недвижимым имуществом. Это сильно оскорбило Даниила и ему подобных17.
Когда великий князь Василий вознамерился приступить к расторжению своего брака, преподобный Максим прислал ему обширное сочинение: «Главы поучительные к начальствующим правоверных», начинавшееся убеждением не покоряться плотским страстям. «Того признавай царем истинным и самодержцем, благоверный государь (так писал Макарий Василию), кто управляет подданными по правде и закону, а бессловесные похоти и страсти старается преодолевать в себе… Кто побеждается ими в оскорбление смыслу, тот не образ одушевленный Владыки Небесного на земле, а человекообразное подобие бессловесного естества». Разгневанный государь повелел заключить обличителя в темницу Симоновской обители, отягчив его цепями.
С того времени вся остальная жизнь преподобного Максима была длинной и непрерывной цепью страданий. Сначала старались, но тщетно, уличить праведника в мнимом соучастии в деле виновных бояр; потом осыпали его обвинениями в порче книг, оскорбительной для веры. Действительно, нашлись в первых переводах его некоторые неточности в выражениях: Максим искренно признался в них и извинился недостаточным знанием русского языка. Узника схватили из Симонова, отправили в Волоколамскую темницу, запретив ему не только приобщение Святых Тайн, но и самый вход в церковь как еретику нераскаянному; здесь от дыма и смрада, от оков и побоев по временам приходил он в омертвение; но здесь же явившийся ему ангел сказал: «Терпи, старец! Этими муками избавишься от вечных мук». Там Максим углем на стене написал канон Святому Духу Утешителю. Спустя шесть лет (в 1531 году) снова потребовали Максима к
